Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лес был густым, смешанным. Элли невольно улыбнулась, вспомнив, как отец учил их с Микой различать деревья. В семь-восемь лет легко запомнить березу или рябину, их, понятное дело, ни с чем не спутаешь, а вот ель и пихта похожи. Элли потрогала хвою: плоская, мягкая, ствол темно-серый, а на нем шишечки, наполненные смолой, – пихта. А вот лиственница, которая в августе начнет желтеть, а пока еще делает вид, что она вечнозеленая. Несколько стройных сосен и справа и слева. Элли остановилась, провела пальцем по глубоким трещинам в толстой чешуйчатой коричневатой коре… Подняла ладонь выше по стволу, туда, где кожа сосны была тонкой, шелушащейся, погладила полупрозрачные хлопья… Пошла дальше, к поляне, на краю которой стояли три кедровых сосны. За ними тропа раздваивалась, и нужно было пойти по правой ветке, которая вела к пруду. А у него, конечно, роскошные густолистые ивы. И там, как дойдешь до воды, до дома уже рукой подать – город будет слева. Час по берегу, и делов-то.
Элли вышла на поляну и удивилась тому, что увидела. В ее памяти это было место, где не так давно вырубили деревья, и пеньки по осени были усеяны опятами. Сейчас перед ней расстилалось нарядное поле иван-чая, землепроходца, заполнившего пустоту леса розово-сиреневыми всполохами. Элли осторожно шла, раздвигая крепкие стебли, вглядываясь в узкие просветы между ними, чтобы не спотыкаться о пни. Шла и думала, как было бы замечательно заполнить ее внутри этим романтичным розовым, чтобы ни о чем не думать, не вспоминать, не жалеть, не злиться. Иван-чай поселяется на местах пожарищ и вырубок, стремительно закрывая пенно-вишневым покрывалом пни и обуглившуюся землю. Пни и обожженная земля остаются там, под этой красотой, но, как бы там ни было, никуда не деваются. Не исчезают навсегда. Элли подняла глаза, проверила ориентир: кедры на месте, идем прямо по курсу.
Резко надвинулась темень, сверкнуло над лесом у края поляны. Небо затянуло низкими серыми тучами. Грохотнуло прямо над розовым полем, и сверкнуло совсем близко. Нельзя быть в чистом поле во время грозы, молния может убить, вспомнила Элли и ускорила шаг. Бежать не получалось: повсюду торчали пни.
Хлынул ливень, а через пару минут его словно перерезало. Элли облегченно вздохнула, но шаг не замедлила. До кедров оставалось метров сто. Молния сверкнула слева, вроде бы подальше, чем в первый раз. Может, гроза уходит, обрадовалась Элли.
И тут посыпался град. Сначала мелкий, как кунжут, потом размером с вишневую косточку. Градины становились крупнее, некоторые были размером с перепелиное яйцо, и, когда они били по Элли, было очень неприятно. А потом в голове запульсировала мысль: «Шаг вправо, шаг вправо!»
И через секунду ее пронзила выворачивающая наизнанку боль, от которой перехватило дыхание. Элли замерла, не в состоянии пошевелиться. Из глаз полились слезы. Откуда взялась эта дикая боль, разлившаяся по всему телу, проникшая в каждую клеточку?! Элли казалось, что она находится в прозрачном сверкающем пузыре, и сейчас он взлетит, протаранив эту черноту, где его разорвет вместе с ее ставшим невесомым телом на тысячу градин. Телом, потому что душа ее в тот момент была где-то за пределами боли. Она словно со стороны наблюдала за происходящим.
Боль и пузырь исчезли так же внезапно, как появились, а в голове все стучало: «Шаг вправо! Шаг вправо!» Элли послушалась, шагнула и оступилась. Упала, запнувшись об пень, и в это же мгновение в то место, где она только что стояла, ударило ослепительно-белым. Молния. Она бы убила, если бы Элли не шагнула вправо! Страха не было. Вообще не было никаких ощущений, даже холода, словно та ненастоящая и несуществующая боль заморозила органы чувств, отключила мысли.
Ощущения вернулись, когда Элли добралась, наконец, до кедров. Она села под средним, чья густая крона укрывала от града лучше всего. Элли смотрела на свои руки в синяках и царапинах и почувствовала вдруг, как они ноют и саднят. С тревогой изучила платье. Облегченно вздохнула: оно было намокшее, но целое, нигде не порвалось. Элли, прижавшись к стволу, ощутила потрескавшуюся кору всем позвоночником и потеряла сознание. Ей показалось, что это длилось всего пару секунд.
Когда она пришла в себя, было темно, но уже не от грозы: тучи разошлись. Смеркалось, воздух был холодным и влажным. Элли с трудом поднялась на ноги, достала кофту из рюкзака и засунула ее обратно – видимо, вода попала внутрь, ткань была мокрая. Элли обошла кедры и ахнула: две тропинки за эти два года превратились в четыре, и по какой нужно брать вправо, было непонятно. Интуиция молчала. Шестое, седьмое и какое там еще могло бы быть суперсверхчувство бездействовало. Элли двинулась наугад в надежде, что суперсверхчувство проснется и, если она идет неправильно, остановит ее и подскажет верную дорогу.
Элли шла довольно быстро до тех пор, пока можно было разобрать тропу, пока небо не стало иссиня-черным и все остальные цвета не умерли.
Она брела на ощупь, не понимая, куда идет, и как долго, и сколько вообще времени. С непривычки ноги гудели от усталости, влажные сумерки были наполнены звуками: то словно ветер выл в трубе, то откуда-то выпыхивались резкие низкие ы-ы-ы-бууум, ы-ы-ы-бууум несколько раз подряд. То и дело какая-то птица ухала хриплое ка-ау. Шелест, шорохи, шумы ползли по траве, сплетали ветви кустов и деревьев, звенели мелкой мошкой, черными точками висящей в густом воздухе, и ткали повсюду тонкую липкую шуршащую паутину.
В непрерывном гуле и уханье она надеялась услышать единственный звук, который бы означал, что она идет в правильном направлении. Единственный звук, от которого все страхи улетучились бы в ту секунду, улови его Элли, – плеск воды. Но были только шорохи, и шелест, и перекличка ночных птиц. Тропа под ногами стала каменистой и скользкой, а может, она вообще давно исчезла, по крайней мере, в темноте этого было не разобрать. Элли осторожно двигалась вперед, медленно переступая, то и дело спотыкаясь об узловатые корни деревьев, которые торчали из-под земли, хватали за щиколотки, цеплялись за подол длинного платья, словно щупальца огромного земляного осьминога, поджидающего свою добычу.
Потом она закрыла глаза. И цвета души леса ожили для нее. Вокруг были желтые и оранжевые стволы со светящимися ветвями и листьями, без намека на просвет, какой бывает над тропой. Элли отругала себя за то,
