Как было — не будет - Римма Михайловна Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он помнил первого Аниного жениха, соседа Володю. Он учился вместе с Аней с первого класса. Приходил к ним в дом, садился в углу на конце кухонной лавки и подолгу сидел молча. Аня на него не обращала внимания. Когда он уходил, мать ворчала: «Моду взял: придет и сидит. Я его пугаюсь: вроде нет его, а глянешь в угол — сидит как сычок». В пятом классе он подарил Ане фонарик на батарейках. Этот фонарик вызвал зависть у Романа и восстановил его против Володи. «Жених идет!» — кричал он всякий раз, завидев его на улице, и бросал вдогонку комья земли.
В девятом классе Володя уехал с родителями в другой город. Аня получала письма, тайком читала и прятала. Роман находил их и потом изводил Аню, цитируя на память с начала до конца: «Здравствуй, подруга Аня! Вчера целый день готовился к контрольной и о тебе не вспоминал. А сегодня весь день думаю…»
Через три года Володя приехал. Служил в армии и на побывку поехал не к родителям, а к Ане. Роман помнит, как пришли они с Аней со станции, Володя поставил на стол бутылку вина. Ночевал Володя у соседей, те и сказали утром Роману, что сестра его собралась замуж. Потом был у него разговор с Володей.
— Связал ты руки Ане, — сказал Володя, — такой здоровый лоб, а сидишь на ее иждивении.
Аня решила сама:
— Ты, Володя, в армии, а Роман еще нигде. Вот ты отслужишь, он — определится, тогда мы с тобой поженимся.
Володя отслужил. В армию ушел Роман. В одном из писем спросил сестру: «Что слышно о Володе?» Аня ответила: «О Володе ничего не слышно. Как будто и нет его на этом свете».
…Лена поехала провожать его в аэропорт. Молча поглядывала на его сосредоточенный профиль. Когда объявили посадку, сказала:
— Помни, что кроме сестры у тебя есть еще и жена.
Он улыбнулся, поцеловал ее в щеку, сказал на ходу:
— Я завтра вечером позвоню, будь дома.
Он не дал телеграммы, и его никто не встретил. Такси остановилось у восьмиэтажного дома. Роман увидел знакомый адрес — улица Чайковского, 17. Представлял себе эту улицу другой: что-то тихое, с палисадниками, с музыкой из окон. Оказалось, ничего похожего — знакомые по новым районам дома, такой же знакомый двор в асфальте, с клумбами и волейбольной сеткой. Тревога по-прежнему не отпускала его, и он сел на скамейку, спиной к подъездам, чтобы успокоиться и подготовиться к встрече. Мальчишка в желтой майке гнал ногами мяч, приближаясь к скамейке. Роман покосился на мяч, положил руку на сервиз и спросил у мальчишки:
— Ты из этого двора?
— Из этого.
Мальчишка был мал, лет восьми, у него навряд что-либо разузнаешь, но на всякий случай Роман спросил:
— И что же новенького у вас во дворе?
Мальчишка шмыгнул носом.
— Ничего новенького. Все в лагерях. А я уже был в первой смене.
У каждого свои новости. Роман поднялся.
Дверь открыла Аня. Он кивнул и неуверенно улыбнулся. Она как эхо откликнулась такой же слабой улыбкой, провела ладонью по лбу.
— Приехал? Вот уж не думала.
Им бы поцеловаться, но время было упущено, он пошел за ней, положив на ходу в коридоре портфель и ящик с сервизом. Вошел в комнату, сел в кресло. Аня присела за столом напротив.
— Ну, что ты? — сказал он ей, чтобы прервать молчание.
— Погоди. — Аня вздохнула и вышла из комнаты.
Роман огляделся: добротная, современная комната. Тахта, просторный письменный стол, во всю стену хельга — Ленкина давняя мечта. На спинке стула мужской пиджак, под ним голубая рубашка. «Похоже, что жених уже обосновался», — подумал Роман, подвинул на столе пепельницу и закурил. Аня вошла и села на прежнее место, положила руки на стол, уткнулась в них лицом, плечи ее вздрогнули, Роман решил, что она плачет.
— Аня, — сказал он тихо, — не надо. — Повторил громче: — Слышишь, не надо.
Аня подняла голову, и он вздрогнул. Аня смеялась.
— Ромка, ты меня не убьешь, если я скажу правду?
Он ничего не понял. Какой угодно, но такой он их встречу не представлял.
— Какую правду?
— Никакой свадьбы не будет.
Он сник, слова ее и смех были как пощечины.
— Ромочка, я была уверена, что ты не приедешь.
— А я приехал.
— А ты приехал… — Смех ее враз оборвался, она положила щеку на ладонь и жалостливо поглядела на него. — Ты, Ромочка, приехал, и это очень хорошо.
Старое, знакомое по детству чувство зависимости от нее поднялось в нем. Надо показать ей, что того Ромки давно нет.
— Чей это пиджак? — спросил он резко.
— Павлика. Мужа. Я уже шесть лет замужем.
— Почему не написала?
— Словами жизнь не расскажешь. Приехал и гляди.
— Я и гляжу. Дети есть?
— Девочка. Таня. На даче сейчас с детским садом.
Он побарабанил пальцами по столу, насупил брови и продолжал допрос:
— А муж где?
— Поехал на дачу. Сегодня там родительский день. А я не поехала. Не верила, что приедешь, а вдруг…
— Телеграмму более дурацкую не могла придумать? Свадьба. Почему свадьба?
— А потому. — Она поднялась, поглядела на него свысока и оборвала его вопросы: — Иди умываться. С дороги положено умыться и сесть за стол.
Она опять была его старшей сестрой. Он умывался, а она стояла с полотенцем за его спиной и отчитывала:
— На свадьбу — так он прилетел. Мало я тебе тумаков давала, братец, надо бы, хоть и поздно, еще добавить. Так родные между собой не живут.
Потом он сел за стол, погладил ладонью белую, крахмальную скатерть, и вдруг стало ему необыкновенно покойно, как будто много лет день за днем шел он сюда и наконец пришел.
— Аня? — спросил он. — Помнишь, как ты меня в бочке на огороде забыла?
— Все помню, — засмеялась Аня.
Никто, кроме них двоих, на всем белом свете не помнил того огорода и той бочки, в которую Аня посадила его, трехлетнего, чтобы не бегал за ней. Только в них живет и тот дом с клеенкой в чернильных пятнах на столе, с бабкиными половиками, с алыми цветами в горшках на подоконниках. Цветы назывались «разбитое сердце», а
