Щит побережья. Книга 1: Восточный Ворон - Елизавета Дворецкая

Гудмод Горячий, с ожесточенным и красным лицом, с развевающимися волосами, выхватил меч и бросился на Вальгарда. Он сейчас сознавал только одно: убит его родич.

– Удержите его! – кричала фру Мальгерд, оставшаяся на том же месте, с которого смотрела поединок. – Ингъяльд! Хельдир! Гейр! Фроди, скорее, помоги им! Держите его, держите!

Даг, мгновенно выхватив меч, бросился вперед, заслоняя Гудмоду дорогу; и со звоном отбил своим клинком первый предназначенный Вальгарду удар. Несколько хирдманов с разных сторон набросились на Гудмода и схватили его за руки. Хозяин Лаберга вырывался, точно сам стал берсерком, его жена истошно голосила, растеряв привычное достоинство.

У Гудмода вырвали меч; его хирдманы окружили хозяина, но Даг и несколько других мужчин из Тингваля торопливо успокаивали их, бессвязно уверяя, что Гудмоду не будет причинено ни вреда, ни обиды. Нельзя же допустить, чтобы знатный хёльд позорил сам себя – убийство на поединке не является преступлением, и месть за такое убийство сама будет убийством, поступком незаконным. Да и не будет добра, если он свяжется с этим берсерком – как бы Хравнефьорд не лишился двух знатных людей сразу!

Толпа понемногу вернулась и сгрудилась еще плотнее, над площадкой висело облако разнородных выкриков, женского потрясенного плача. Внезапная смерть одного из уважаемых людей, да еще такая дикая смерть, никого не могла оставить равнодушным. Боязливо поглядывая на лежавшее тело, люди тут же отводили глаза, но почти сразу смотрели снова. В насильственной смерти таится что-то отвратительное и притягательное; внезапно открывается дверь, в которую каждому придется когда-нибудь войти, и каждый, дрожа от этой мысли, все же всматривается в лицо покойника, как в щелочку, торопясь разглядеть хоть кусочек тайны, которую тот теперь узнал.

Загрызен! Умер от старости, от болезни, отравлен, изведен колдовством, утонул в море, замерз, сгорел, задушен, зарублен, зарезан… Всякие смерти бывают, но чтобы человек загрыз человека! Да какой он человек, этот берсерк! Зверь! Медведь, хоть и не в медвежьей рубашке![18] В толпе вокруг площадки было только одна проплешина – там, где стоял Вальгард.

А он, подняв с земли свой меч и вернув на пояс ножны, невозмутимо вытирал рукавом кровь с бороды. Изредка он поглядывал на свою руку и снова принимался вытираться, точно сам недоумевал, как эта гадость попала к нему на лицо. И никто не решался к нему подойти.

Среди густой толпы, но так же одиноко стояла Хельга. Ее толкали, тормошили, обращались с какими-то словами, хватали за рукав, желая увести, но она ничего не замечала. Прижав ладони к губам, как будто хотела силой удержать внутри рыдания, она не сводила глаз с лежащего Ауднира и молча плакала, потрясенная, как никогда в жизни. Она не замечала своих слез, но ощущала, как волосы на голове шевелятся и мелкая судорога дергает мускулы лица. От жуткого зрелища прямо в душу ей пахнуло таким холодом, что она застыла и не чувствовала своего тела. Только что увиденное до того не вязалось с миром, в котором она жила, что Хельга ощущала ненастоящим все вокруг: и людей, и землю, и даже саму себя. Если это– правда, то она сама, Хельга, не может быть правдой, потому что она и это не могут существовать в одном мире. Примерно такими были сейчас ее ощущения, а мир дрожал и покачивался, точно собрался куда-то плыть, и она не могла найти в пространстве своего места.

Кто-то обнял ее, и она смутно узнала Дага.

– Все уже в порядке! – не слишком осмысленно пробормотал он, движимый желанием как-то утешить сестру. – Сейчас все уберут, уже ничего не будет. Больше не будет, уже все. Пойдем домой. Пойдем. Не смотри туда.

Теперь Хельга подчинилась: голос и присутствие брата дали ей опору. Даг повел ее прочь.

Атла подошла к Вальгарду и протянула ему платок. Благодарно кивнув, он взял его и еще раз вытер бороду. Атла старалась сохранить невозмутимость, и ей это почти удавалось, только руки мелко дрожали. Ее чувства были противоречивы: как и любое человеческое существо, ее до мозга костей потрясло зрелище нечеловеческой схватки, но, чуть опомнившись, она уже гордилась Вальгардом. Вот теперь они узнали, эти тихие и заевшиеся болтуны! Вот какие люди живут на Квиттингском Севере! Нам палец в рот не клади!

– Ладно, пустите! Пустите! – приговаривал неподалеку Гудмод Горячий. – Чего вцепился?

Он уже поостыл и чувствовал растерянность; фру Оддхильд рыдала, захлебываясь и икая, и никак не могла взять себя в руки, чтобы подать мужу толковый совет. А при виде рыданий своей советчицы Гудмод совсем пал духом, как всякий, у кого выбьют опору из-под ног.

Последний хирдман хёвдинга убрал руку с его плеча, и Гудмод встряхнулся, пытаясь обрести достоинство.

– Ну, вот, – с деревянным лицом обронил Равнир. Привычка шутить настолько вошла в его кровь, что работала независимо от рассудка. – Теперь Гудмод может похвалиться своей выдержкой: в этом страшном деле он был так спокоен, что его держал только один человек![19]

– Жертву! Ведите! Надо жертву! – суетливо распоряжался побледневший и вспотевший Хельги хёвдинг, широкими взмахами рук призывая рабов подвести поближе жертвенных бычков. Опомнившись, он теперь торопился разделить ответственность за происшедшее еще и с богами. – Где нож? Ари! Да позовите Хальвдана! И… этого тоже.

– Я так и знала, что так будет! – сурово сказал Троа. – Если у человека имя начинается на «валь», то от него не жди мира и покоя![20]

– Имя – часть судьбы! – вздохнул Орре управитель.

– Всякому своя судьба. А чему быть, того не миновать, – мудро заметил Марульв Зануда. Он обладал большим запасом пословиц, но сейчас не сразу подобрал подходящую. – Вот, Ауднир. Богатым-то он был, да богатство его и погубило!

– Он сражался за честь! – мрачно возразил Гудмодов десятник Альгрим Носатый.

– Да уж! Как говорится, за бесчестьем и беда тут как тут! – вздыхали соседи.

Но самым красноречивым был итог сражения.

Жертвенный бычок затих; горячая, дымящаяся кровь широкими потоками стекала по бокам валунов и пропадала в щелях меж камнями. Казалось, ее так много, что густая струя пронижет всю землю насквозь до самого мира мертвых и несколько остывших капель упадут на подставленную ладонь Хель, владычицы умерших. Столб дыма стремился в небеса, призывая к пиршеству богов Асгарда и его Повелителя.

– Смотрите, смотрите! Ворон! – закричал вдруг кто-то, и крик сразу подхватило множество голосов.

Хельга, уже уходившая прочь от площадки, обернулась. Высоко-высоко в небе, там, где дым от жертвенного огня уже таял, парил ворон. Почти не шевеля крыльями, он описывал широкие круги над полем тинга, один за другим, равномерно и величаво. «Я здесь, смертные! – говорил Отец Богов. – Я вижу вас».

– Значит, ему понравилась жертва! – пробормотал кто-то рядом с Хельгой.

– Еще бы! – охотно отозвался сосед. – Ауднир теперь отправился прямиком к Одину! Ворон прилетел за ним!

Хельга не сводила глаз с кружащей в небесах черной птицы. Ворон, вестник Одина, связующее звено между небом и землей, людьми и богами, жизнью и смертью. Он знал все то, что она так хотела знать. Что есть жизнь, что есть смерть – вопросы равно важные и бессмысленные, потому что получить ответ на них нельзя. Хельга понимала это, но ей казалось, что жить без этих ответов дальше невозможно. Эта жизнь казалась слишком пугающей. И не важно, что ее саму не затронет смерть Ауднира. Она не хотела жить в мире, где возможен такой ужас. Но другого нет и не будет. Он, Восточный Ворон, самим Одином назначенный соединять несоединимое, знает, как примирить такие противоречивые части этой, одной-единственной жизни. Почему же он не поможет ей?

– Пойдем! – Хмурый Даг потянул Хельгу за руку. – Пойдем домой.

И она пошла, изредка оглядываясь на ворона в небесах, точно ждала, не подаст ли он ей какого-нибудь знака.

Глава 4

Первые несколько дней после поединка округа кипела: жители Хравнефьорда, от хёвдинга до последнего раба, на все лады обсуждали происшедшее. Домочадцы Тингваля сторонились Вальгарда, а Даг, придя со всеми домой, был так на него зол, что чуть не полез в драку.

– Где была твоя дрянная голова! – орал он, забыв обычную сдержанность. – Или у тебя как у медведя: силы много, а мозгов нет? Ты же знал, кто такой Ауднир, что такое род из Лаберга! Зачем тебе понадобилось его убивать? Он же тебе не противник, это все видели, он же ничего не мог тебе сделать! Опрокинул бы его, и все! А теперь мы поссоримся по твоей милости с Лабергом, и тролли знают, чем все это кончится! Если бы Гудмод тебя зарубил, правильно бы сделал! – закончил Даг, уже не помня, как сам с мечом в руке помешал Гудмоду это сделать.

– Еще неизвестно, кто кого зарубил бы! – вполне благодушно отвечал Вальгард, не смущенный бранью и упреками. – Но это не значит, что я меньше тебе благодарен за защиту. Может, теперь ваш прекрасный род из Лаберга отучится приставать к достойным людям ради всяких пустяков.