Ожоги сердца - Иван Падерин

Думы, думы… Малых деревень становится все меньше и меньше. Они начали таять после того, как сократили карликовые школы. Деревня без школы что колодец без воды: не напиться, не освежиться. Вот и пошли отселяться родители туда, где учатся дети, — в крупные села. Ведь все живут ради детей и хотят видеть их рост своими глазами. Может быть, потом будут жалеть, что дети стали неслухами, поучают отцов и матерей, но что поделаешь, листопад с ветром не спорит.

В туристских походах по глухим местам Володя насмотрелся на буйный рост бурьянов в бывших огородах малых деревень… Свои мысли по этому поводу он высказал как-то отцу. Тот выслушал и только сказал:

— Дурью мучаешься! Знаю, зачем бродишь по глухим закоулкам. Невесту на кладбищах не ищут. Пора за ум браться. Мне неважно, откуда приведешь жену, лишь бы чиста была и внучат рожала…

У Володи еще до призыва в армию была на примете девушка из владимирской деревни Заозерки, однако теперь той деревеньки не стало, а девушка затерялась в районном селе, попала в сети многолюдия и, кажется, завяла до цветения. Серебрянка. Голос напевный, глаза улыбчивые, притягательные, движения мягкие. Дала слово ждать до возвращения из армии, хранить верность. Строга была, даже ни разу не обняла.

— Потом, — говорила она, — потом, когда поженимся…

И не обняла… Отец знал эту историю, однако сейчас разговор с ним сын завел в другом плане, но он, как всегда, опередил думы собеседника и тем самым отрезал путь к доверительному обмену мнениями. Строгий и дальновидный старик верит только своему уму, или ему просто трудно убедить себя, что сын, как он говорит, неуч, тоже научился читать книгу жизни по первоисточникам — не зря же столько исходил на своих двоих с рюкзаком на загорбке.

Думать никто не учит, думы сами собой приходят в голову, было бы понимание. И Володя стал понимать отца раньше, чем тот предполагал. Еще семь лет назад, в день двухлетия со дня смерти матери, отец сказал:

— Строй, сын, свою жизнь, как разум подсказывает, навязывать тебе свою волю не буду.

Он хотел подготовить сына к разговору о женщине, с которой встречался на службе, ходил с ней в театр, но не решался привести в дом. Однако Володя опередил его:

— Я тоже не буду тебе мешать. Женись. Говорят, молодые дамы добавляют старикам прыткости к финишу…

Отец как в рот воды набрал, ничего больше не сказал. Посидели, помолчали и разошлись. Через несколько дней в особняке появилась молодая, красивая Виктория Павловна. Отец объявил ее хозяйкой дома, и она быстро вошла в эту роль. Шофер личной машины больше выполнял ее распоряжения, чем самого академика; садовник забыл о фруктовых деревьях и занимался только цветами. Перед научным сотрудником Станиславом Павловичем, который все чаще и чаще стал появляться в библиотеке мужа, она поставила задачу:

— Провести полную инвентаризацию всех материальных и духовных ценностей по страховой ведомости — нельзя жить беззаботно.

В тот день, когда Володя получал аттестат зрелости, Виктория Павловна пошла в школу вместо отца, томная и строго внимательная к друзьям сына академика. А утром вложила в его аттестат предъявительский чек на тысячу рублей для «подготовки» в избранный институт.

Володя не спешил искать свое счастье в институтских приемных комиссиях. Он все лето колесил по дальним и ближним окрестностям Москвы с друзьями-туристами. Затем махнул в Атлантику с экспедицией научно-исследовательского института рыбной промышленности подручным дизелиста. Больше года набирался строгой мудрости океанских рыбаков, затем его призвали в армию; оттуда вместе с однокашниками приехал на стройку автомобильного завода.

Предъявительский чек так и лежит в аттестате. Как-никак, тысяча рублей дана для поступления в институт, только в какой — еще не решил. Прежде всего надо установить призвание. Хотя в течение этих семи лет заботливая «дама», успевшая стать фактически и юридически хозяйкой дома академика Волкорезова, присылала и программы, и добытые по знакомству билеты приемных экзаменов в институты разного профиля, Володя не спешил: без призвания любой профиль мозги клинит. Она же не раз намекала, что в солдаты и рабочие идут те парни, которые провалились, не попали в институты — «дебилы». Слово «дебилы» дежурит на ее языке, когда речь заходит о таких, как Володя.

Все разговоры с отцом о призвании заканчивались обычно так:

— Смотри, сын, смотри.

— Смотрю, отец, смотрю.

— Тогда говори, куда тебя тянет. Помогу.

— Не решил пока. Ведь сам когда-то говорил: поневоле стать ученым нельзя, но человеком быть обязан. Хороших слесарей, механиков, шоферов, хлеборобов без призвания тоже не бывает.

После такого разговора отец замолкал, как бы уходил в себя или, споря с самим собой, прятал от сына усталые глаза. Однако недавно прислал письмо, вроде извинительное. Вычитал в какой-то газете имя сына в числе зачинателей общезаводского движения молодежи за качество. Понравилось ему, что сын осваивает новейшую технику производства автомобилей, и пишет: «Рад за тебя, Володимир, так держать». Не Володька, не Вовка, а возвышенно — Володимир. И ни слова о своих делах, о семейном благоустройстве.

Академик, похоже, не забывает о сыне.

«Чую, по-солидному у вас дело поставлено. Такой завод построили и людям верное понимание жизни утверждаете, по тебе сужу».

Перебрал тут, конечно, отец. Завод можно построить еще быстрее, а вот попробуй так же быстро поставить на верный путь, скажем, такого парня, как Мартын Огородников, если он сам способен сбить с толку любого. Не суди по мне, а посоветуй — как тут быть? Совершенно бездарных ловкачей не бывает. Лени и хитрости в нем хватит еще не на одну пятилетку. Вот и прикинь, кто из нас тут ближе к истине? Ведь ты знаешь о заводе по газетным статьям. А газеты, как известно, порой подсказывают поспешные выводы…

Академик земледелия, поверив в сына, подкидывает идею для всего завода:

«Для проселочных дорог тоже нужна красивая, легкая маневренная машина с четырьмя ведущими колесами. Молодые парни тянутся к рулю, потому и уходят в город…»

В корень смотрит старик, но, кажется, опоздал: опытный образец такой машины, как сказал недавно на комсомольском собрании генеральный директор завода, скоро начнут испытывать на проселках…

Лишь в конце письма отец спросил, как выглядят нынешней весной прибрежные поля Заволжья. Этот вопрос надоумил сегодня Володю пройтись вдоль степного берега Жигулевского моря, которое так жадно вгрызается в хлеборобную степь. Пройтись и о своих наблюдениях рассказать или написать отцу. Что он скажет по этому поводу?

На берегу отлогой излучины перед Крутояром, где степной ветер смешался с дыханием огромного завода, Володя будто проснулся и даже удивился: так много прошагал. Степь, хлеборобные поля всегда возвращают думы к отцу…

Собравшись передохнуть, Володя остановился. Внезапно на тропе, как привидения, появились Афоня Яманов и Рустам Абсолямов. По всему было видно, что бежали сюда не зря, и вдруг предложили сесть на бережок отдохнуть, поговорить. О чем же? Друзья чем-то озабочены и встревожены. Неужели пришла какая-то плохая весть? Отцу не семнадцать лет…

— Ладно, говорите, что случилось?

— Мы так… ничего не случилось. Сядем, поговорить надо, — снова предложил Афоня.

— О чем же?

— Понимаешь, Володя, — чуть было не проговорился Рустам, но, встретив прямой взгляд очкастого Афони, попытался уйти от ответа в сторону и зачастил уж совсем невпопад: — Мы так… на прогулку вышли. Ирина на мотоцикле на Сускан махнула. Скоро вернется. Вася, как позвонили из горкома, так убежал обкатывать машину но твоему маршруту. Кубанец на служебной с Федором Федоровичем к Молодецкому кургану подались. Даже Полина с ребенком по городу твой след ищет…

— Да перестань ты! — возмутился Афоня и, как задиристый петух, выставив грудь, кинулся на Рустама. Того и гляди свалятся под обрыв.

— Стойте! — Володя схватил Афоню за шиворот и подтянул к себе. — В чем дело?

— Вот я и говорю, в чем дело, — оправдывался Рустам. — Сказано, в такой час надо быть возле тебя. Федор Федорович сказал…

— Объясните же наконец, что случилось?

— Звонили… и телеграмма… из Москвы… — Афоня задыхался, мучительно выдавливая из себя слова. — Нет, нет, отец жив… Понимаешь, жив! Но у него инфаркт…

К мысу Крутояра подкатила одна машина, вторая, сюда же приткнулся мотоцикл Ирины. Василий, Виктор, Полина подошли к Володе робким шагом. Значит, надо сначала убедить друзей — перед ними не птенец, выпавший из гнезда академика.

— Где телеграмма?

— У коменданта.

— Кто ее подписал?

— Виктория Павловна и какой-то Станислав Павлович, — ответил Василий.