Сказка о быдле - Александр Гейман

- Ой-ой-ой, пришла смерть сиротская, ой-ой-ой... Увезут его в поле, зарубят острыми лопатами, ой-ой, никто не заступится, ой, не пожалеют, ой, не помилуют...

От машины раскатали толстенную кишку и сбросили в отхожую яму. Инженер Калдин проверил механизм и сказал, что все готово. По знаку начальника тайной полиции к яме подтащили стреноженную жирафу и зарезали на глазах у быдла. Быдло взвыло. В тот же миг заработал насос, и его пронзительный гул слился со стоном быдла. Звук разносился далеко вокруг и был ужасен. В городе выли собаки, по окрестным деревням волновалась скотина. Царевна Настасья рыдала в своей спальне, зажав уши руками. Горожане все побросали и с мертвыми лицами слушали чудовищный вой, не в силах что-либо говорить или чем-то заняться. Инженер Калдин, не вынеся этого ужаса, ушел из сада в кабак и напился до буйства. Он страшными словами поносил императора, короля Вестландии и все земные власти, а потом свалился в бесчувствии.

Ужасный гул достиг и монастыря. Епископ Павсаний вышел из забытья и приказал везти его в столицу: он понял, что творится неладное. Братья не могла отговорить владыку. На полпути к городу епископу встретился бегущий в монастырь лакей Никифоров. Он поехал с епископом и рассказал ему обо всем. Владыка велел гнать лошадей во всю мочь и молился Богу, чтобы этот чудовищный рев не смолк раньше его приезда. Прибыв во дворец, епископ хотел войти к царю со словом увещевания. Государь не пожелал принять епископа. Здесь силы изменили Павсанию, и его с великой осторожностью повезли назад.

Меж тем огромная бочка наполнилась почти доверху, а падло все не иссякало. Уже хотели придвинуть вторую бочку, но тут дно ямы стало обнажаться, и быдло кончилось. Бочку наглухо заколотили крышкой и вкатили на повозку особой прочности. Шестерка лошадей, запряженных цугом, повезла бочку по городу в сопровождении конных нарядов. Горожане высыпали на улицы и в мертвом молчании провожали повозку взглядами. После чудовищного гула тишина казалась звенящей. Было слышно, как стонет и ворочается в бочке быдло.

Его везли той же дорогой, какой оно прибыло в столицу, а позже уходило на войну, а еще позже сопровождало жирафу. Но в бочке не было ни единой щелки, и быдло не могло видеть этого, да оно уже и не сознавало ничего, кроме животного ужаса смерти. У развилки на монастырь повозка с бочкой догнала коляску Павсания. Епископ приказал приподнять его и вознес горячую молитву: впереди был крутой спуск, и епископ надеялся, что лошади понесут, бочка опрокинется, разобьется и его друг обретет свободу. Но лошади не понесли, бочка не опрокинулась, и епископ в изнеможении откинулся на подушки. Он впал в забытье и умер в тот же вечер, не приходя в сознание.

А быдло привезли на огромное ровное поле. Бочку наклонили и вышибли днище, ожидая, что быдло вывалится на землю. Но в дороге быдло сбилось в громадный твердый ком и не лезло из бочки. Тогда взялись за топоры и начали рушить бочку. Когда ее разнесли в щепы, быдло вновь обмякло и безобразной кучей развалилось вокруг повозки. Золотари с руганью отложили топоры и вонзили в быдло лопаты. Быдло раскидывали по тачкам и развозили по полю, вываливая в ямы, заранее накопанные на большом расстоянии друг от друга.

- Пора, пора, родимое! Ступай в землю, к червячкам, корешкам, косточкам! - это напутствие.

Ямы засыпали землей и плотно утрамбовали, а после прогнали по полю табун лошадей. Опасались, что ночью быдло будет пытаться выбраться из земли, и на поле оставили караул. Но земля утром оказалось нетронута. Посыльный помчался во дворец и доложил, что с быдлом покончено. Все же до осени сторожей не снимали и каждый день по полю прогоняли табун. А там землю схватили морозы, и караулить не стали.

Ближе к лету мимо ехал купец Терентьев и, сам не зная зачем, свернул на то поле. Купец думал обнаружить там сплошь вытоптанный пустырь, и не поверил своим глазам, когда еще издали заметил высокую шею жирафы, расхаживающей среди густой голубой травы. Подъехал ближе,- трава стояла стеной чуть не в рост человека, сорвал пучок - из-под земли тотчас полезли вверх новые стебли. Терентьев поспешил в город и выкупил поле за большие деньги у царя Гордея. В доле с торговцем Калдиным он выписал из-за моря коров молочной породы и стал их пасти на том поле. Коровы с сияющими от счастья глазами, шатаясь от тяжести вымени, еле переступали на одном месте и едва успевали съесть траву перед собой, как из земли вырастала новая. Для защиты от дождя инженер Калдин придумал ставить складные навесы, и коров тут же на поле доили. Терентьев выстроил сыроварню и маслобойку и стал продавать за границу сыр и масло. Остающееся молоко увозили на рынок в столицу. За ним в городе занимали очередь с утра. Стали покупать молоко и во дворец. Однажды за завтраком император пил стакан и изволил полюбопытствовать о необыкновенном вкусе напитка. Государю доложили, что это молоко от тех коров, которых купец Терентьев пасет на жирафьем поле. Царь допил стакан, вытер усы и повелел отобрать поле обратно в казну, обнести железным забором и сто лет засевать сорняками.

Начали исполнять, а государь захворал животом и в три дня скончался от кровавого поноса.

- Достало меня все-таки,- сказал, умирая.

Настасья, взойдя на престол, отменила приказание Гордея. Золотарей выпороли, купца Терентьева выпороли, Карла Федоровича выпороли, посла Калдина заставили вылизать языком уборную и выслали из страны. Начальник тайной полиции прятался от Голованова в отхожей яме и утонул. Царица Анастасия, помирившись с Таисьей, совершила с ней паломничество на то поле. Но трава там росла уже самая обыкновенная, исчезла куда-то и жирафа. Желая увековечить образ возлюбленного, Настасья повелела воздвигнуть памятник. Он выглядел так: из подножия серой глыбы возносилась ввысь сосна с листьями папоротника на макушке, и с вершины глыбы к ней тянула шею мраморная жирафа.

К О Н Е Ц

Февраль-апрель 1991