Сказка о быдле - Александр Гейман

Каждый день к быдлу с чем-нибудь приходили:

- Надо улучшить дороги, чтобы процветала торговля,говорили Терентьев и Калдин.

- Ну, так улучшайте,- отвечало быдло.

- Но в кажне нет на это шредштв,- возражал Карл Федорович.

- Надо взимать пошлину за проезд по дорогам, и расходы с лихвой окупятся,- предлагал шут Ерошка.

- Ну, так взимайте,- говорило быдло.

Шут Ерошка особенно досаждал быдлу, постоянно предлагая различные нововведения. Быдлу это так надоело, что оно назначило Ерофея секретарем в государственный совет:

- Будешь совет вместо меня вести, а то бегаешь тут со всем!

Калдин и Павсаний одобрили:

- Ерофею Ивановичу давно пора.

Генерал Голованов занялся устроением армии и приставал к быдлу, уговаривая сходить походом на Турцию.

- Те земли - наши исконные вотчины.

- Исконные - это как?

- А так, что пятьсот лет назад под нами были.

- А до этого?

- А до этого... То ли хазары жили, то ли печенеги, шут их знает!

- Так что же ты предлагаешь, Голованов: сейчас мы эти земли отберем, а завтра печенеги придут и скажут: раньше мы тут жили.

- Да они же вымерли!

- А если воскреснут? Ты что, Потап Алексеевич, крови хочешь?

- Да какая кровь,- ты же с нами будешь!

- А если не буду? - глянуло на него быдло.

И быдло сказало:

к нам отойдут, а если лучше, то чего же тягать их на горе.

- Не время, значит,- понял генерал.

Как-то в это время быдло спросило Калдина:

- Калдин, а вот эта вся наша знать - не бездельники ли? Даромедов зачем держать?

- Не совсем так, ваше превосходительство,- отвечал посол. - Конечно, они не работают в поле или мастерских, но, будучи освобождены от тягот низкого сословия, составляют среду, в которой поддерживается просвещение.

- То есть?

- Ну, вот Ерофей Иванович,- объяснил посол,- ездил за границу с принцем Агафоном. Агафон - оболтус был, оболтус и и остался, все так, но не было бы принца, не было бы и заграницы для Ерофея Ивановича, и где бы он всего набрался? Или князь Песков. Скажу по совести, и при европейских дворах трудно сыскать столь обходительного вельможу. Теперь его слуги смотрят на своего господина и усваивают себе, каковы должны быть правила благородного человека. Из подражания и пересказов слуг понятия учтивости расходятся далее вниз, и это так заведено во всех странах: сначала просвещение появляется наверху, а после его усваивают низшие слои. Вспомните лаваторий: сперва его построили во дворце, потом переняли вельможи, а теперь Ерофей Иванович хочет оснастить им все присутственные заведения. Да, жизнь благородного сословия оплачивает простой люд и платит недешево, но такова необходимость: просвещение стоит дорого, но его отсутствие обходится неизмеримо дороже.

- Вон оно как,- поняло быдло. - Ладно, пусть будет среда просвещения. Но только, Калдин, у наших придворных утонченности, по-моему, с гулькин хрен.

- Я на днях закончил перевод книги "Правила обходительности", где изложены все понятия благородных манер, - сказал посол. - По распоряжению господина секретаря ее уже переписывают (кстати, надо бы завести книгопечатание для таких случаев). Теперь с книгой следует ознакомить благородное общество.

- Непременно пусть каждый до корки выучит! - велело быдло.

Секретарь Ерофей, вникнув в государственные дела, нашел большие упущения в законодательстве. С послом Калдиным при участии Павсания они за неделю написали свод новых законов. Ерофей с ворохом бумаг явился к быдлу:

- Ознакомьтесь, ваше превосходительство! Новые законы на подпись.

- Ты, верно, меня замучать хочешь,- застонало быдло. Не буду я это читать!

- Надо, дядюшка! Ты - князь-правитель.

- Ерофей,- сказало быдло,- ты же в этом больше меня понимаешь. Как ты сам думаешь, нужны эти указы?

- Нужны.

- А правильно написаны?

- Правильно.

- Так давай перо, и я подпишу.

- Нельзя, дядюшка! Как же - не читая? А вдруг мы там войну объявляем?

Быдло даже захныкало от досады, но бумаги приняло. Оно пошло к Настасье:

- Настенька, помоги разобрать, что они тут сочинили!

Настасья стала читать.

- Настоящим провозглашается равенство всех перед законом независимо от сословия, народности или веры. Обязанности подданных различны по их месту в обществе, но ответственность закону одинакова.

- Это зачем так, Настенька?

- Верно, Ерофей Иванович хочет справедливого суда для всех сословий,- краснея, отвечала Настасья,- и уважения ими своего долга.

- А надо это писать?

- Вероятно, да,- смущаясь, объясняла Настасья, - наша страна обширна, и в ней много народов, пусть все знают, что отношение властей к ним равно.

- А ты что скажешь, Ванятка?

- Правильно, дядюшка быдло! - бойко отвечал Ванятка. Учитель истории рассказывал, что древний Рим тем стоял, что сделал римлянами все покоренные народы!

- Ну, значит, так тому и быть. Дальше что?

Настасья зачитала:

- Государство не входит в дела веры, предоставляя решать вопросы веры церкви, пастве и каждому самому для себя. Церковь...

- Подожди, подожди, Настенька. Не входит в дела веры это о чем?

- Верно, о том, чтобы не было принуждения властью к исповеданию веры.

- Павсаний, поди, воспротивится? - спросило быдло.

- Нет, дядюшка быдло! - живо откликнулся Ванятка. - Я когда в монастыре жил, пропустил один раз молитву, и брат Игнатий дал мне подзатыльник, а владыка Павсаний его осудил, что в молитве не должно быть принуждения, и наложил на Игната эпидемию!

- Епитимью, Ванечка,- поправила Настасья.

В это время Ерофей и Калдин разыскивали быдло по какомуто делу. У дверей детской они услышали это обсуждение и многозначительно переглянулись. Вечером Калдин снова обратился к быдлу с предложением изменить правление.

- Ты, Калдин, прилип, как банный лист! - рассердилось быдло. - Я тебе сто раз говорило, что будь Ванятке хоть на восемь годков...

- Ваше превосходительство,- перебил посол, - зачем же ждать так долго? Ведь Анастасия Семеновна тоже наследница!

И верно, все как-то забыли об этом!

- А правда, Настенька,- воодушевилось быдло, - давай-ка мы тебя царицей поставим! Хочешь?

- Ах, нет, нет! - вся покраснев, отказалась Настасья. Дядя Гордей не переживет этого!

- Он-то не переживет! Оставим ему харчи да постель во дворце, да голубятню,- чего ему еще?

- Нет, я не могу,- отбивалась Настасья. - Государством править - это ваше мужское дело, а мое девичье дело - принца дождаться и замуж выйти!

- Какого еще принца? Евгения, что ли?

- Не-ет,- отвечала Настасья,- Евгений чернявый, мне брат Агафон показывал портрет, а мой принц светлый, кудрявый, с голубыми глазами, в серебряном доспехе и с алым плащом за спиной,- я его часто теперь во сне вижу!