Короче говоря. Про риторику, влияние и харизму - Татьяна Александровна Карташева

Еще пример. Кармадонское ущелье. Сутки-двое с момента трагедии. Мы с оператором Натальей Бойко снимаем репортаж о том, как идут поисковые работы. У нас в кадре – черный лед. Он забил до отказа огромное ущелье (а оно глубиной больше ста метров). Под этой горой векового безжалостного спрессованного льда никто не мог выжить. Она мгновенно перемолотила все живое. Апокалиптическая картина. Снимаем. Рядом останавливается «газель». Выходят люди. Все в черном. Одна из женщин вдруг начинает громко, неистово голосить над безжизненным ущельем. Этот плач проникает в сердце и разрывает душу. Наташа – боец, сильная женщина, но я вдруг вижу, как из-под трансфокатора камеры бежит слеза. Она продолжает снимать и при этом не может сдержать эмоции. Это как-то очень по-человечески. С этого life мы и начали репортаж для вечернего выпуска новостей в тот день. После него уже шла информация о том, как идет ход поисковых работ. Life сразу задал тональность и включил зрительское внимание.

Теперь о том, как снимать life. Мы с нашей съемочной командой создавали в life-формате несколько сериалов. Один из них – известный документальный проект «Новорожденная Россия». Все истории в сериале – настоящие, герои – самые обычные, простые люди. Не актеры. Акушеры, медсестры, женщины на сносях, их мужья, мамы, свекры и свекрови, старшие дети. Отсюда – особая привлекательность жизненного кино. И особая трудность тоже отсюда. Сложно рассказывать историю без авторского текста, когда все, что происходит на экране, делают и озвучивают сами герои.

Как сделать такую историю бесшовной, когда у тебя снято 15–20, а то и больше часов материала на один эпизод? Как предусмотреть каждый переход, который может понадобиться в монтаже, при сборке? Это как связать свитер или пальто спицами: одна петля потеряется – и сразу дырка! В родах все еще хуже, еще безнадежнее. Свитер хоть можно перевязать. А тут родила – так родила! Чтобы этого не случилось, нужно еще на старте увидеть историю целиком. Точно так же, как в публичном выступлении, где, начиная, нужно понимать, чем завершим, куда приведем своих слушателей.

Вот пример из сериала. Наша героиня в родильном зале. Рожает двойню. Эту молодую женщину мы снимали до родов, чтобы рассказать ее историю: как она звонит мужу, как пересказывает то, что ей после осмотра сказал акушер, как она слушает биение сердец своих детей на КТГ. Ее муж собирался быть с ней на родах, понимая, что ей одной будет трудно и страшно. Но оказался в тюрьме. Он – полицейский, что-то пошло не так, и молодая женщина рожает без него. Ее сестра тоже заявлена в нашей истории. Она пообещала (в кадре) быть рядом во время родов, но переживала, что ее могут не отпустить с работы. Мало ли, когда все начнется. Хорошо бы ночью.

Но роды случились утром. Сестра не смогла приехать. Это важно для нашей истории, и вы скоро поймете почему. И вот молодую женщину с сильными схватками везут в родильный блок. Мы снимаем. Фиксируем любую мелочь в процессе: комментарии роженицы и врачей, чтобы потом составить из этого историю появления на свет близнецов нашей героини. Из 15 часов исходного материала у нас останется… 13 минут! При этом нам нужно будет так аккуратно «порезать» все видео, чтобы оно было идеально последовательным, безупречно понятным и фантастически гладким, бесшовным.

Как это сделать? Как добиться этой самой бесшовности? Мы задаем вопросы героине и получаем ответы. Потом вопросы выбросим, и останется прямая речь героини, только ее комментарии. Как так? Она знает, что отвечать на вопросы нужно развернуто, а не «да» или «нет». Но мы ей еще в этом и помогаем. Вопросы формулируем так, чтобы она не забывала о своей задаче.

Например:

– Расскажите, что сейчас с вами происходит.

– Меня переводят в родблок. Сильно болит живот, это очень похоже на схватки. Похоже, все уже началось; скоро я стану мамой. Нужно только пережить этот день.

– О чем вы сейчас думаете или, может быть, чего больше всего боитесь?

– Сейчас я думаю, мечтаю только о том, чтобы все прошло хорошо и чтобы мои дочери родились здоровыми.

Но нам нужна непрерывность снимаемой истории. И мы задаем вопрос, знает ли сестра, что все уже началось, и в курсе ли муж. Ответы героини вернут нас к тому, что уже снято и останется в конечной версии эпизода, свяжут нас с началом этой истории.

Женщина активно переписывается с мужем в перерывах между схватками. Он поддерживает ее, как может. Ей больно, она страдает. Ее боль умножена надвое. А тут еще мы. И мы все время задаем вопросы. И нас можно понять. Нам нужны эти ответы, чтобы у нас в кадре были ее эмоции. В моменте.

Часы в родблоке тянутся очень медленно. Особенно для съемочной группы.

Вдруг (ох уж эти «вдруг» на съемочной площадке!) в решающий момент родов, когда первый ребенок должен вот-вот появиться на свет, все усложнилось настолько, что нас… попросили выйти из бокса. Всю группу: всех трех операторов и редактора. Ни уговоры, ни слезы не помогли.

Знаете, что это значит? Это значит, что все, то есть вообще все, что мы сняли в этой истории – больше десяти часов материала, – летит в мусорную корзину! То есть вся эта история. Знаете почему? Потому что кульминация в рассказе про роды наших героинь – это сами роды! Вот этот неповторимый и особенный момент появления нового человека на свет. Если это не снято, если этого нет в кадре, значит нет и этой истории. Вот так все просто и жестко одновременно.

Обидно до слез. Потому что при всем очевидном сходстве процессов важно, чтобы в историях героинь ничего не повторялось. Найти яркую историю для сериала сложно. И эта наша женщина с двойней и мужем-полицейским в тюрьме полностью отвечала всем критериям.

Но жизнь женщины и ее детей ценнее самой крутой истории. Мы расстроены, да. Мы потеряли серию, мы в коридоре, а не в родовом боксе. И мы автоматически пишем просто звук, потому что картинки у