Цветы всегда молчат - Яся Белая

Книга, которую мальчик читал с таким упоением и даже восторгом, представляла собой отчет Национального географического общества. Текст состоял из сухого изложения фактов, массы цифр, графиков и диаграмм. Когда мальчик попросил эту книгу, его приемный отец удивился и даже переспросил несколько раз. Получив уверенный ответ: что, мол, да, именно эту, вздохнул и протянул со словами:

– Все дети как дети! Приключения читают! Один ты ненормальный!

Мальчик вежливо поблагодарил и поспешил в свою каморку, уже предвкушая радость открытий, ведь эта книга рассказывала о новых землях, далеких островах, их растениях и обитателях. И он, за свою коротенькую жизнь еще не видевший ничего, кроме лондонского дна и этого поместья, куда его, умирающего от голода и холода, привезли несколько лет назад, уносился в далекие странствия.

Увлеченный, он даже не услышал, как они подошли. Приемный отец говорил, что теперь эти дети – его кузены и кузины, но называть их так мальчику строго запрещалось. А разговаривая с ними, он должен был обязательно добавлять «милорд» и «миледи». Своих титулов у этого семейства не было, они, как говорили, приобретали их по случаю: то через выгодный брак, а то и вовсе через какого-нибудь продажного вельможу. Но приобретя, несказанно ими гордились и не упускали случая похвастаться.

– Интересно, а кто были эти Торндайки, что выбросили его на улицу, как собачонку? – начинал обычно дядюшка Хендрик.

– Наверняка мать его была шлюхой, отдавшейся какому-нибудь богатенькому джентльмену. А потом решила поживиться за счет своего приплода, а ей дали от ворот поворот. Вот она его и вышвырнула: для женщин ее образа жизни ребенок – только помеха! – авторитетно заявляла тетушка Брандуэн.

Мать свою он помнил плохо, ему было всего три, когда она умерла. Но он точно знал, что она не была шлюхой. Они жили в какой-то крохотной комнатке под крышей, там едва помещалась кровать да пара стульев. Пока могла, мама шила. Но нищета и голод доконали ее. Умирая, она прижала его к себе и прошептала, откашливаясь кровью: «Ты будешь очень-очень счастлив, потому что ты такой славный!» Над ее телом он плакал до тех пор, пока не охрип, а наутро хозяин комнат вышвырнул его на улицу, сказав, что чужой рот ему не нужен…

Он сразу же, как очнулся в этом доме, рассказал им все. Но они-то знали лучше! А все уличные попрошайки всегда сочиняют себе истории про матерей, похожих на ангелов! Поэтому не спорь! И он перестал спорить.

И вот сейчас дети этих людей, на все имевших компетентное мнение, подошли к нему.

– Эй ты! – то была Долли. – Очкарик! Смотри, что мы тебе принесли!

Рядом стояла ее сестренка Молли, державшая в руках поднос с печеньями, обильно обсыпанными сахарной пудрой. Она сильно походила на Долли, разве что нос у нее был более длинный, и она предпочитала голубые банты розовым.

За спинами девочек маячили кузены – Роджер и Саймон. Роджеру было уже двенадцать, но он все еще сидел дома, так как ни в одну гимназию его не брали по причине крайне непробиваемой тупости. Для своих лет он был довольно рослый и весьма упитанный. Саймон был ровесником мальчика, единственным обожаемым сыном тетушки Брандуэн, и поскольку он косвенно поспособствовал тому, что тетушка теперь могла гордо именоваться графиней, ему позволялось все-все-все.

История обретения тетушкой графского титула была весьма занятной. Ее любили шепотом пересказывать слуги. Тетушка сама соблазнила молодого графа Брандуэна – человека крайне порядочного. Она заманила его на обед сюда, в «Маковый плес», опоила чем-то и – страшно сказать! – переспала с ним. Хватило и одного раза, чтобы она забеременела от него. И тогда уже ей не составило труда вынудить графа жениться, пригрозив, что в противном случае она избавится от ребенка. Граф оказался человеком очень набожным, он днями замаливал свой грех в церкви, а когда узнал, что может стать еще и причиной детоубийства, и вовсе испугался, немедленно женившись на соблазненной им, как он считал, девушке. Однако вскоре после свадьбы молодой скончался при весьма странных обстоятельствах – он всего лишь ел суп! – оставив своей безутешной вдове особняк в одном из престижнейших районов Лондона, громкий титул и солидную сумму в банке.

И вот теперь Саймон звался «бедным сироткой», поэтому тетушка всячески баловала его, чтобы малыш не страдал.

– Ты ведь сегодня без сладкого, – противно протянул Саймон. Сам-то он не представлял, как можно без сладкого.

– Так мы решили тебе подсластить, гы, – похрустев шеей, промямлил Роджер и, наклонившись, пустил слюни прямо в тарелку с печеньями.

– Ну же, давай, ешь! – и Молли с Долли протянули ему тарелку.

Мальчик, закрыв и аккуратно сложив книгу, чтобы ненароком не повредить ее, поправил очки (приемный отец специально купил ему на несколько размеров больше, чем нужно, обосновав это тем, что он будет расти, а тратить потом деньги на новые он, мистер Эрмидж, не намерен) и вежливо, почти не заикаясь, произнес:

– Спасибо, леди Молли и леди Долли. Я польщен вашим вниманием, но я не голоден.

– Гадкий! Гадкий! – тут же завопила Долли.

– Как ты можешь?! Мы сами несли их тебе! – поддержала ее Молли, топоча при этом ногами.

– Кузин моих обижаешь, шавка безродная! – рыкнул Роджер.

– Вяжи его! – просюсюкал Саймон.

И все они толпой ринулись на него. Мальчику не разрешалось сопротивляться. Сопротивление тут же приравнивалось к желанию покалечить кого-нибудь из них, о чем немедленно доносилось взрослым, и те уже решали, как построже наказать наглеца, посмевшего занести руку на их драгоценных чад.

Поэтому он лишь ногой откинул книгу и позволил им себя скрутить. Они достали заранее запасенный жгут и привязали его к лестничной балке, и Молли вновь взяла тарелку с печеньями, Рождер вновь пустил в них слюни, и сладость подсунули ему под нос:

– Ешь, а то мы повыбиваем тебе зубы!

Пришлось есть. Делать это было сложно, потому что руки были связаны за спиной.

Дети покатывались от хохота:

– Ой, ест, как свинья!

Он действительно весь запачкался, хотелось вытереть рот – было очень неприятно. К тому же печенья были чересчур сладкими, и его тошнило. Он сказал им было, что больше не может съесть. Но девчонки опять стали визжать и обзывать его гадким.

Пришлось доесть. Но печенье стало поперек горла, и он закашлялся.

– Сейчас я тебе помогу! – с этими словами Роджер со всего маху саданул его кулаком в живот.

Мальчика вырвало струей. Дети громко захохотали.

– Вот теперь точно свинья!

Они обрезали веревки так ловко, что он упал аккурат в свои рвотные массы.

– Свинья! Свинья! Свинья должна жить в свинарнике! Ей нельзя ходить по дому!