Разлучница - Эллина Наумова

– Нет, вообще, – успокоила ее Кира Петровна. И заплакала: – Дашенька, что меня ждет на том свете? – Она помнила клятву идеально умереть, но не могла совладать с нервами. – Попрекнут меня там: «Кира, Кира, ты все знала, все умела, а других не надоумила». Верно, адом накажут.

Даша не отвернулась. Она засмеялась. И Киру Петровну свалил бы удар, не затараторь девчонка:

– Случится по-другому. Ты будешь робко стоять, трястись от жутких предчувствий и сожалеть о непоправимости всего. И вдруг услышишь красивый ласковый голос: «Кира, бедная Кира, ничего ты не знала и не умела, ибо дано тебе не было. Никому не дано знать и уметь за других. Смотри, вон та чудесная маленькая девочка – твоя бабушка. А тот симпатичный нежный старик – твой сын. Возьмитесь за руки и бегите, резвитесь на синей траве под оранжевыми деревьями на фоне зеленого заката…»

– Почему на синей? – кротко спросила старуха.

– Не знаю, – озадаченно призналась Даша. – Но необычно, прикольно. И чтоб собаки в горошек. И медведи в полосочку.

Кире Петровне вовсе не хотелось обниматься с полосатым медведем. Ей жить хотелось, чтобы уважали и слушались. Но чем-то внучкин бред ее успокоил. Засыпая, она шепотом повторяла: «Кира, бедная Кира…»

Наконец Саша созвал семью. Ася явилась с Мотей. Кошка, спрыгнув на пол, недовольно вылизалась, потом улеглась на Сашины колени и предалась созерцанию кончиков своих усов. Щедрый и великодушный Саша сделал блестящий доклад. Содержание каждой женщине. Квартиры. Заграничный отдых раз в год.

– Вам с мамой хорошей двухкомнатной пока хватит, а после я тебе отдельную куплю, – повернулся он к дочери, беспокоившей его легкомысленным хихиканьем.

Даша поднялась, как перед вызвавшим на уроке преподавателем, затем нахмурилась и села на диван, закинув ногу на ногу.

– Ты, папа, теперь пуганый, да? Сначала убедишься в том, что новой жене ничего, кроме положения твоей жены, не надо. Потом родишь с ней сына, которого хотел вместо меня. И окажешься под каблуком, так что ничего я от тебя не получу.

Саша покраснел.

– Ты, мама, бросишься в роман с каким-нибудь единоверцем и единомышленником, как в кратер вулкана. И сгоришь, будь уверена. Он же задержится на краю, поломает руки, завяжет с алкоголем и наркотой и опишет в бездарном рассказе не столько тебя, сколько почему сам не прыгнул за тобой следом.

Ася побелела.

– А в мои вопросы вникнет Кира. Она насквозь всех видит. Она и на королей моих погадает. И стихи мои, зевая, станет слушать.

– Стихи? – вскинулась Ася.

– Уж не первый год что-то сочиняет, – буркнула Кира Петровна. – Глупость все это, но ей нравится.

– Поясню, – встряла Даша. – Кира духовно от сохи и гордится этим. Но у нас с ней много других точек соприкосновения. До вас дошел смысл? Я остаюсь с Кирой. Я, видите ли, в отличие от вас, организм простейший. Вам некогда изучать меня под микроскопом. А с тетей-бабушкой мы в одной капле воды хаотически вертимся, беспорядочно сталкиваемся и балдеем.

Кира Петровна трясущимися руками тянулась к Даше. Саше и Асе почудилось, что она девочке в горло вцепится.

– Дашенька, я завтра же пойду и завещаю тебе квартиру! – возопила старуха.

Ася поморщилась от безвкусицы происходящего. Сейчас Дашка перестанет чудить и выберет ее, мать.

– Разумеется, – словно мелочь из кармана обронила Даша. – Съездим с папой, я свободна. А вас, родители, я отпускаю на все четыре стороны.

Саша с Асей непроизвольно подвинулись друг к другу. Еще миг – и они обнялись бы. Не исключено, что Даша этого и добивалась. Но Кира Петровна все никак не могла остановиться:

– Дашенька, люди за наследство и чужих стариков терпят, а я ведь тебе своя. Я тебя вынянчила.

– В доску своя. Иначе меня оглушило бы слово «наследство», – сухо сказала Даша.

Саша вызвал дочь в коридор:

– Если ты не желаешь делить кров с матерью, я куплю тебе однокомнатную в приличном доме.

– Трехкомнатную мне с Кирой в придачу, я же сказала! – заорала Даша.

Старуха метнулась в свою комнату. Саша – в кухню. Даша вернулась к матери. Ася погладила густые дочкины волосы:

– Мотьку отдашь, бунтовщица?

– Нет, – старательно изобразила жестокость девочка, – кошки хранят верность стенам, а не презренным хозяевам.

– Сиамские – хозяевам.

– Тогда ни ты, мам, ни я ей не хозяйки.

– Мы еще поговорим наедине, ладно? – попросила Ася.

Даша усмехнулась и не ответила. Вошел Саша.

– Папочка, папа, – жалобно заголосила дочь, – а как же Мотя? Она сдохнет от тоски по тебе.

– Дочечка, за ней уход нужен, – не задумываясь, увещевал отец. – Я занят с рассвета до заката. Мама тоже теперь служит обществу шляпным искусством. Оставь ее себе, только вы с тетушкой способны содержать ее в райских условиях. Она быстро привыкнет. Ей лишь бы кормили и не обижали. Я вам, девочки, кофе сварил. Сейчас принесу.

И он вновь скрылся.

– Я тебя понимаю. Он по натуре предатель, – спокойно обратилась к матери Даша.

– Я сказала бы, что тоже тебя понимаю. Но, мечтая быть глубоко понятой, ты впадаешь в ярость, когда тебя действительно понимают. Но на добром слове спасибо.

Ася пыталась сдержать слезы, да нечем было.

– Мам, не реви, я часто буду к тебе приходить, – обещала Даша.

– И ночевать, – закреплялась на невыгодной, но все-таки позиции Ася.

– И ночевать.

Мать и дочь прижались друг к другу улыбаясь.

А Кира Петровна, усевшись в свое кресло, подумала, что умереть ей не мешало бы сейчас. Она даже дыхание задержала. Потом вздохнула и забеспокоилась, есть ли в холодильнике молоко. Завтра для Даши ужин готовить.

Остальные тоже разбрелись. Ячейка развалилась без треска.

Три человека в доме не способны были соображать плавно. Лишь Ася водила указательным пальцем по контурам своего правильного оконного отражения и шептала: «И чего я носилась со своей исключительностью? Зачем годами твердила как заклинание: «Судьба. Душа. Свобода»? Миллионы людей достигают желаемого, выклянчив или отняв силой и хитростью. Я делала по-другому, но результат-то похож, похож до отвращения. Я добилась своего с чужой помощью. Теперь я останусь одна. Со стандартом поведения начинающей в каком-то деле. Пусть любимом. Пусть талантливо начинающей. Господи, как пусто, как одиноко, как честно. Но ведь не тягостно?» И возник страх. А что, если противопоставление себя Кире Петровне останется самым сильным и волнующим в ее жизни? Ася тряхнула тяжелой головой и погрозила стеклу: «Молода еще мудрствовать».

Беззвездная ночь пытала горожан усталостью и тревогами. Но люди не желали над собой лишней власти. Наподчинявшиеся днем мятежники жгли электричество и пялились в иную реальность на телеэкраны. Восставшие шлялись по улицам, объединившись, если повезло, в преступные группы по борьбе с полезным для всякой нервной системы сном. Но до рассвета продержатся не эти, а бунтари-одиночки. Те, кто не спит по собственной воле, часто оказывающейся собственной виной. Они расплатятся за мало кому понятный героизм бодрствования назло головной болью и нарушением сердечного ритма. Они познают ирреальность солнечного света, испытают легкость шага сквозь него, отстраненность зрения и слуха в нем. И еще чувство превосходства над толпой, безупречно выполнившей обязанность заснуть и проснуться.