Королевский дуб - Энн Риверс Сиддонс

Занятия в школе у Хилари начинались на следующее утро, равно как и моя работа в Пэмбертонском колледже. Я лежала на полу, бессмысленно уставившись на массивные потолочные балки — теперь наши балки, — и гадала, смогу ли я когда-нибудь двигаться снова.

— Если ты скажешь, где что лежит, я приготовлю нам сандвичи, — нерешительно предложила Хилари. Я повернула голову и улыбнулась ей.

— Подожди две минуты, я все сделаю сама, — сказала я, а затем, прибавив: — О, черт! — села.

— В чем дело, мама?

— Я обещала своей новой начальнице, что оставлю экземпляр моего конспекта на ее столе, чтобы завтра утром на собрании сотрудников он был у нее на руках. И забыла об этом. Мне придется отправиться в колледж сейчас же. У нее не будет времени прочесть его, если я этого не сделаю. Идем, я отведу тебя к тете Тиш — поешь у нее.

Я оставила Хилари, жующую сандвичи с арахисовым маслом и желе, у Тиш на кухне и направила „тойоту" через Пальметто-стрит к колледжу. Все было именно так, как говорил Картер: Пэмбертон к востоку от главной улицы был совершенно иным городом. Здесь был знакомый мне Новый Юг маленького городка: полоса торговых центров, палатки быстроприготовляемой пищи, торговля с колес всех видов, бюро обслуживания, магазины, торгующие со скидкой, маникюрные салоны, секции аэробики и стоянки для трейлеров.

Между баптистской молельней и Центром развития счастливой страны детства я увидела станцию по контролю воды и почвы, а за ней — станции по передаче атомной энергии и Магическую грибную пиццерию.

Очевидно, население Пэмбертона на этой стороне Пальметто чувствовало себя так же уютно рядом с заводом „Биг Сильвер", как и те, кто жил на другой стороне города. Я лишь пожала плечами. После очарования и красоты старого Пэмбертона эти пошлые строения были небрежными и раздражали взор, но в то же время оказывали странное успокаивающее воздействие. Это был знакомый мир, хотя прежде я и посетила его лишь один раз.

Я свернула на длинную подъездную аллею, которая змеилась через пекановую рощу и вела к группе приземистых белых бетонных зданий — Пэмбертонскому государственному колледжу. Зданий было немного, и я без труда отыскала место стоянки, где оставляла свой автомобиль, когда приезжала для первой беседы. Бюро по связям с общественностью находилось неподалеку.

Я подвела машину к закрытой стальной двери и вышла в горячие серые сумерки. Других автомобилей на стоянке не было. Натриевые лампы, окружавшие стоянку, еще не зажглись, и я двигалась в глубокой тьме. Дверь не была заперта. Я вошла в длинный темный холл. Не найдя выключателя, я ощупью, почти в полной темноте, преодолела небольшое расстояние до Бюро и обнаружила, что оно закрыто. Постояв немного, раздумывая, что делать, я подсунула мой конспект под дверь и поспешила назад к стоянке. Пустой, пахнущий мелом сумрак вызывал мурашки и заставлял сердце биться намного быстрее. Казалось, мои шаги звучат, как гонг. Вдруг я подумала, что приходить сюда одной было по меньшей мере глупостью.

Входная дверь была заперта. На мгновение меня охватила паника, я стала барабанить кулаками по гладкой стали, пробовала вышибить ее плечом…

Но вдруг дверь рывком открылась, и я, спотыкаясь, выскочила в сумерки и буквально упала на руки мужчины, стоящего у входа в здание.

Я вздохнула, взглянула на него, и невольный крик ужаса вырвался из моей груди. Я отскочила, пытаясь пробраться вдоль стены к автомобилю, лихорадочно соображая, есть ли в машине что-нибудь, чем я могла бы защититься, если, конечно, доберусь до нее.

В тихих пустынных сумерках человек выглядел поистине ужасающим, диким, сумасшедшим. Невысокий, едва ли на полголовы выше меня, прямые, без блеска, черные, как у индейцев, волосы, падающие на глаза, как темная запятая. Его лицо было покрыто полосками какого-то вещества, которое казалось только немного темнее его кожи. Он был в лохматой разорванной рабочей одежде, усеянной пятнами и затвердевшей. На тонкой талии — кожаный пояс, на нем висел зачехленный нож. Маленькие аккуратные ноги оказались обутыми в грязные мокасины. На одном мощном плече его было закреплено нечто, напоминающее колчан со стрелами. Светлые глаза сверкали из-под волос. От мужчины ужасно пахло высохшим потом и чем-то еще, чем-то старым, испорченным и диким.

На этой по-земному безобразной стоянке для автомобилей он выглядел таким же чуждым и опасным, как тролль или кровожадный пигмей.

Я в ужасе подумала о сумасшедших, увечьях и заголовках в газетах, о Хилари, ожидавшей у Тиш моего возвращения, которое никогда не состоится, о крутящихся голубых огнях на той заколдованной земляной аллее и о детском диком плаче…

— Прочь с дороги! — закричала я высоким и тонким голосом, глупо звенящим в моих ушах. Мужчина молча отступил назад, чтобы дать мне пройти.

За его спиной я увидела забрызганный грязью вездеход, стоящий рядом с моим автомобилем, а на капоте его машины — тушу оленя с черной застывшей кровью вокруг небольшого отверстия. Открытые глаза животного были непрозрачными и будто стеклянными, а толстый язык вываливался изо рта с черным ободком, на изящной голове была решетка рогов, тонких, как корона.

Охотник! Этот сумасшедший был всего лишь охотником на оленей, а запах и темные пятна на его лице и одежде — кровь! Мой страх мгновенно сменился яростью и отвращением. Но от того, что я смогла определить, кто этот человек, у меня не стало меньше причин опасаться его. Я была глубоко шокирована этим мертвым созданием, лежащим там, среди безжалостного темного бетона, стали и асфальта; его напрасно растраченная красота и полная отчаяния мертвая неподвижность тронули меня почти до слез. Я резко вскинула голову, чтобы посмотреть на охотника, и он тоже настороженно и вопросительно обернулся к джипу и оленю.

— Господи, прошу прощения, — сказал мужчина. Его голос был мягким и легким, как у певца. — Я не думал, что встречу кого-нибудь здесь в воскресенье вечером. Иначе я бы оставил тушу дома. Вам плохо?

Мне хотелось его ударить. Я была сердита. Сердита из-за его подавляющей дикости и здоровья темной кожи, сердита из-за его вонючей одежды и крови прекрасного животного на ней. Я была разъярена его быстрой уверенностью в моей слабости.

— Нет, меня не тошнит, — резко ответила я. — А вот вас должно бы было. И я надеюсь, что так оно и будет. Как вы можете есть такое красивое существо? Если вы, конечно, собираетесь это делать.

— Да, собираюсь. — В его голосе прозвучало что-то глубинное — смех? — Я не убиваю то, что не годится в пищу. А позвольте вам задать вопрос. Как вы можете есть что-то, что не было бы красивым?