Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Вот, все взяла. У них тут еще пост сирийского красного полумесяца работает, так кое-что они дали, — сказала Снежана, садясь в машину. В руках она держала полиэтиленовый пакет.

«Сирийский красный полумесяц? Тоже может пригодиться», — отметила про себя Джин.

— Поехали. Давай, сначала на трассу, а потом свернем в горы, там, на первом повороте, — заключила Снежана, ударив водителя по плечу.

— Там блокпост. Въезд в горы запрещен, — ответил араб.

— Уже не твое дело. Я с ними разговаривать буду, а ты рули себе, куда сказано, — отрезала Снежана.

Водитель лишь пожал плечами от такой наглости. Машина тронулась, и замелькали маленькие глинобитные домики, обсаженные яблоневыми и оливковыми деревьями. Чем ближе подъезжали к трассе, тем вид становился все более унылым. Каменистая пустыня, вдалеке в утренней дымке — очертания холмов, засаженных виноградниками. Вдоль дороги — одинокие запыленные пальмы. Все камни, камни, сплошной серо-коричневый пустынный пейзаж, сколько может охватить глаз. Дорога все время поднималась вверх. Джин и Снежана молчали, но при водителе не очень-то и поговоришь.

Когда свернули с трассы на проселочную дорогу, ведущую в горы, показался блокпост. Виднелись палатка, с поднятым над ней флагом Сирии, укрепление из мешков с песком и шлагбаум. У шлагбаума стояли несколько военных в касках, бронежилетах, с автоматами. «Вот и первое испытание», — подумала Джин, и против воли у нее замерло сердце.

— Стой, — приказала Снежана водителю. — Я сейчас.

Она резко вышла из машины и направилась к посту.

«Неужели пропустят всего лишь по звонку какого-то муллы из Дары? В Соединенных Штатах, как и в Израиле, подобное было бы попросту невозможно». — Джин внимательно наблюдала за Снежаной.

Девушка несколько минут разговаривала с военными, потом действительно вытащила мобильный телефон, набрала номер, передала трубку офицеру. Тот не успел взять мобильник, как уже махнул рукой, только взглянув на номер. Шлагбаум поднялся.

— Поехали. Что я говорила? — торжествующе произнесла Снежана, подбегая к машине и пряча трубку в карман.

— Мулла здесь при большой власти? Он же не министр, не мэр города, — поинтересовалась Джин, когда они проехали под шлагбаумом.

— Да, не министр и не мэр, — согласилась Снежана. — Впрочем, они значат гораздо меньше, чем он. Нам, христианам, такого положения вещей вообще не понять. Как может священник позвонить, а все мигом кинутся исполнять его прихоть? Здесь мусульманская страна, у них свои порядки. Мой мулла в какой-то совет входит, я не знаю точно, какой. Там все верховные собираются. Их слово — оно как от Аллаха, понимаешь? В муллы-то тоже случайный человек не попадет, если уж он им стал. Если в совет его выбрали, значит, высшее покровительство от семейства имеет. Так и есть. Бушра, старшая сестра Башара, ему часто звонит, еще кое-кто из семьи. Их слово и слово Аллаха в Сирии — одно и то же. Диктатура. Вот, увидишь, обратно поедем, даже если Милису повезем, они не будут останавливать. Номер записали — достаточно, — закончила девушка.

«Если мы не Милису, а гексоген повезем или какое-нибудь запрещенное радиоактивное вещество, или террористов-смертников с поясами шахидов, для их переправки, например, в Ирак, или в Израиль запустить по такой тропинке, которой я шла… Опять никто не проверит, раз мулла позвонил? — с горечью подумала Джин. — Так все и происходит. Муллы и прочие приближенные всем заправляют, море крови льют, и семейство, конечно, в курсе. Дивиденды с подобной гнуси стригут немалые, откладывают в заграничных банках. Так же и Каддафи действовал, сколотя себе немалое состояние — на чужих смертях, страданиях, горе. Про него теперь пишут, дескать, американский спецназ в местных жителей переоделся и убил благодетеля, а они, бедненькие, его жалели, только помочь ничем не могли. Так уж не повезло полковнику Каддафи».

— Со мной и братом не так обошлись. Я его вез, за плату, конечно, не просто так, оливковое масло продавать. Он у меня тоже в деревне живет, машина не всякая туда пойдет, а на телеге слишком долго. Вот, думаю, подвезу, как раз по пути было. Отвозил одного чиновника, застрявшего у любовницы и очень домой торопившегося. Дай, думаю, брата прихвачу, легче ему будет. Чиновника того без всяких вопросов пропустили, едва он только документ свой показал. Нас не пустили, а сразу остановили. Всю машину перешерстили, масло из канистр вылили, побросали на землю. Брат плакал. Столько труда, и товар ведь. Денег нет, а у него семья из пятнадцати человек. Они хохочут, ведь прислуживают кому надо и за это получают свой паек. Ты живи, как хочешь. Не столько даже товар пожалели, сколько сам труд. Плевать им на чужое горе! Они нас в грош не ставят, — словно в подтверждение мыслей молодой женщины вдруг рассказал свою историю водитель.

— Они к простым людям относятся хуже, чем к скотам! — согласилась Снежана. — К своим, — неожиданно добавила она по-русски, обращаясь к Джин. — Мы тут и вовсе мусор. Ты сейчас увидишь, что они с Милисой сделали.

— Я понимаю, — произнесла Джин вслух. Она не могла высказать Снежане бушевавшие в ней страсти.

«Вечная история автократических режимов — есть избранные, а есть просто народ, который надо использовать и угнетать посильнее ради своего блага. Закон — только для избранных. Они неприкасаемы, неподсудны, почти святые. Как вот мулла Снежаны. У остальных просто нет никаких прав, они рабы. Еще где-то, например в России, удивляются восстанию народа против Асада. Впрочем, там в основном удивляются те, кто сами принадлежат к такой избранной элите, и народ свой презирают».

— Сейчас здесь свернешь налево, и все, стой, — Снежана наклонилась вперед, к водителю, показывая путь. — Будешь ждать нас. Мы постараемся быстро. Да? — Девушка повернулась к Джин.

— Как получится. Мы же должны попытаться довезти ее живой, — ответила та, пожав плечами.

Машина остановилась, и Снежана с Джин вышли из нее. Вокруг поднимались горы, поросшие алеппской сосной. Внизу, в узком ущелье бежал, перескакивая на камнях, пенистый ручей.

— Сюда, — Снежана показала рукой на вход в небольшую пещеру, скрытую в кустах орешника.

Она направилась туда первой, подойдя к пещере, и позвала по-арабски:

— Кала, это я, Снежана.

В темноте пещеры что-то зашевелилось, через мгновение показалась женская фигура, закутанная в черный хиджаб.

— Я здесь, госпожа, — ответила она, откинув паранджу.

— Как Милиса? Я привезла доктора, — спросила Снежана.

— Мне кажется, она умерла, госпожа, — покорно ответила женщина.

— Умерла?! — Снежана бросила пакет с лекарствами и, отстранив женщину, помчалась внутрь пещеры.

Джин подняла пакет и быстро последовала за ней.

Внутри было темно и сыро. Стоял отвратительный, сладковатый запах разложения. Все пространство освещала одна масляная лампа. Войдя со света, Джин на какое-то время вообще ничего не могла различить и даже не сразу поняла, где находится больная. Только по голосу Снежаны она сориентировалась.

— Доктор, доктор, посмотрите!

Джин подошла, пригляделась и вздрогнула. За свою двадцатилетнюю практику на службе в Медицинском корпусе Соединенных Штатов она повидала много страшных случаев, начиная от множественных ранений при разрывах мин, заложенных террористами, и до отравления полонием, когда радиация безнадежно сжигала человека изнутри, превращая его в обугленную головешку, как недавно в Иране. Увиденное сейчас потрясло ее жестокостью. Джин не увидела перед собой женщины, человека, а лишь обваренный, бесформенный, распухший кусок мяса, воспаленный, склизкий, покрытый кишащими белыми червями. Этот кусок мяса был когда-то человеком, женщиной, весьма образованной, миловидной и, видимо, имевшей собственное достоинство, не забывшей о нем, несмотря на все превратности судьбы.

— Она умерла, доктор? — испуганно спросила Снежана.

— Не исключено. Сейчас посмотрим, — ответила Джин.

Поставив пакет, она взглянула в зрачки женщины, потом встала на колени и бесстрашно приложила ухо к ее груди. Сердце билось очень слабо, но билось.

— Нет, она пока жива, но ненадолго, если ничего не делать. Гипертермический шок, причем тяжелый, — ответила Джин, вставая.

— Слава богу. Значит, успели, — Снежана перекрестилась.

— Радоваться рано, — Джин натянула на руки резиновые перчатки, — фактически она умирает. Я даже не знаю, удастся ли что-то сделать. Дыхание затруднено, — она продолжала осмотр, — и я не исключаю отека легких. Сейчас ее нельзя везти, — решила молодая женщина через мгновение. — Надо оказать первую помощь прямо здесь. Отпусти машину. Мы будем ставить капельницу. Такая процедура займет много времени. Еще надо вынести Милису на свежий воздух. Здесь невозможно что-то сделать.

— Хорошо, я поговорю с водителем, — сказала Снежана, поспешно выходя из пещеры.