25-й (СИ) - Степан Ларин

 — Я сказал, что ты освободишься, но не сказал, что вернёшься в целости. — Продолжил я разговор, когда пленник пришёл в себя. — Чтобы нести меня, тебе понадобятся лишь две ноги. Без языка можно вполне обойтись. А пока он у тебя есть, мы поговорим. Что вы здесь забыли, ефрейтор Хугель?

Он повертел головой, посмотрев на убитых товарищей, помянул их несколькими секундами молчания и решил всё-таки отвечать — осознал свои шансы. Вернее, их отсутствие.

 — Появились сведения о том, что при отступлении в наших тылах остались некрианские легионеры. Нас (и другие отряды вроде нашего) отправили зачищать местность.

 — Где теперь передовая? Что стало с некрианцами?

 — Я слыхал, что наши загнали их под самый Нюрнберг. Бои теперь идут чуть ли не в городе.

Мне стало нехорошо при этих словах. Отсюда до города шестьдесят километров. Шестьдесят, Перият его, километров без ноги по вражеской территории, где рыщут вот такие отряды зачистки?!

 — Чего притихла, игуана? Передумал возвращаться? Я-то могу упрямствовать, пока ты меня не пристрелишь, вот только сам ты отсюда не выберешься. Давай-ка лучше к нам. Руки у тебя на месте. Есть, что поднять кверху.

 — Руки есть — выбора нет. У тебя. — Я сунул пистолет ему в челюсть и надавил стволом с такой силой, что землянин нагнулся подбородком чуть ли не к почве. На его коже остался красный отпечаток от дула. — А кто дочку от рака лечить будет? Крутой нашёлся? Упрямствовать он может...

В рюкзаке Хугеля завалялся рекламный буклетик онкологической клиники, а в паспорте указано, что все его дети — девочки. Может, я ошибаюсь, и раком болен какой-то другой родственник землянина, но сам он мою догадку не опроверг. Пленник попробовал давить на психику, констатируя тот факт, что у покалеченного меня шансов на спасение мало. Вот только я в этом куда искуснее, и напоминание о больной дочке поставило немца на место.

Собрав все необходимые вещи, я повесил рюкзак за плечи, а сам повис за спиной ефрейтора. Не без натужного пыхтения тот выпрямил ноги и поплёлся на юг, то и дело ворча что-то недовольное, но не слишком громкое — кромка легионерского боевого ножа зависла у горла и не даёт как слишком активно двигать челюстью, так и думать о возможности позвать на помощь, окажись кто рядом. Один рывок в сторону, и вся кровь землянина станет бить наружу, а не в мозг.

 — И чего тебе ночью не спится, хамелеон?

 — Сейчас только двенадцать часов. Для меня рановато, а ты поспал. Ещё пару часиков меня потаскаешь.

 — Сукин сын...

 — Возможно. Уж не знаю, чьих генов в меня напихали.

 — Так ты из этих, клонов? То-то я думаю, чего ведёшь себя, как полный ублюдок... Скажи, а этот круглый клапан в лицевой части ваших шлемов — он зачем нужен? Чтоб мы вам туда член совали?

Движение ножа по щеке, оставившее длинный порез, заставило его сменить трёп на злобное шипение.

 — Когда я приказываю заткнуться — это значит, что ты должен заткнуться. — В десяти словах объяснил я. До него дошло.

Долго тащить на себе некрианца, который без одежды, доспеха, оружия и вещей весит чешуедранный центнер, он не смог. Пришлось войти в положение пленника и разрешать ему останавливаться на отдых, а привал до утра мы сделали уже часа через три, хотя в одиночку я мог бы ползти и до пяти утра. Бедолага Хугель рухнул на землю в таком бессилии, что я даже испытывал сомнения, когда связывал его на ночь по рукам и ногам. Что он в своём нынешнем состоянии может натворить? Куда бежать, если от усталости ноги отказывают?

Он действительно проспал, как убитый, до самого утра. Не он разбудил меня своими попытками к бегству; это мне пришлось его будить.

 — На. — Я протянул Хугелю кусок колбасы и хлеба из его же припасов. Без еды и энергии в ней он и сам по себе далеко не уйдёт, а со мной на горбу — тем более. Чтобы пленник мог поесть, я развязал ему рот, но не руки. Пришлось кормить буквально с ладони. Позаботившись о ближнем своём, решил утолить и собственный голод. — Балуют вас в бундесвере...

 — Я ж говорю: давай к нам.

На самом деле, колбаса хреновенькая. Курятина вперемешку с соей, приправленная консервантами, чтобы подольше не портиться в походных условиях, и растолчёнными сытниками, чтобы солдатик наедался меньшим количеством. Поработав с некрианскими учёными, земляне не только роботов научились клепать. Вкус таблеток от голода, сильно напоминающий вкус мела, мой чуткий язык распознал сразу, равно как и кучу других химикатов. Но есть мне хочется так, что я готов проглотить всю палку. Запустившийся процесс регенерации ноги пробудил во мне адовый жор. Некогда придираться к вкусовым качествам. Сейчас на Земле другую колбасу, наверное, и не отыщешь. Надо поскорее в Легион возвращаться, там кормят вкусно. Уж явно вкуснее, чем могут позволить себе земляне.

 — Ммм, «Кола»! — я порылся в рюкзаке и вынул оттуда продолговатую жестяную банку чёрной газировки. — Война войной, а бренд брендом. Кто ж вам в казармах жрать готовит? Повара из «Макдональдса»?

 — Смейся-смейся... — пробубнил Хугель, разжёвывая колбасу. — Вот победим, тогда и посмотрим, как ты станешь смеяться...

 — Ртом, я полагаю.

 — Странный ты парень... Вроде и ящер, и клон, а всё же странный. Не такой, как я ожидал. Про вас говорили, будто вы у павших врагов и кровь пьёте, и мозг высасываете... Да и у живых не брезгуете...

 — А своим мозгом подумать, пока он ещё у тебя на плечах? Мы не в каменном веке живём, про СПИД и куру оба знаем. И про то, как они передаются. А насчёт тебя... Ты мне пока нужен. Вот, ещё колбаса.

 — Ты сама щедрость, ящер... — он подхватил угощение зубами.

 — Не обольщайся — лично на тебя мне класть оба нетха. Просто кому-то сегодня ножками работать. Слушай, а я вот тоже не могу понять, Хугель: раз вы так нас боитесь, то чего ж поначалу хотели войти в состав Империи?

 — Не поверишь, но многие до сих пор хотят.

 — О, а как же ваше предательство?

 — Думаешь, нас кто-то спрашивал? Просто собрали пацанов со всей Европы — ветеранов кампании в России и переживших последующее русское вторжение — и бросили на вас. Конечно, им втолковывали, что ящерицы собираются объявить войну всей Земле, да только и ежу понятно: струсило наше правительство. Оставило Нюрнберг, Аугсбург, Регенсбург и Мюнхен (и это только в Германии) на растерзание вашим гарнизонам. Предпочло кинуть союзников, а не вести войну до конца.

 — Русских ты считаешь большими врагами, чем нас?

 — А вы по нам из орудий не стреляли. Вы на нас бомбы не сбрасывали, а прилетели и просто предложили аннексию. Всё мирненько и цивильно. Вы пообещали спокойную жизнь и надёжную защиту под крылом консула. Вы пообещали исцеление от болезней, о которых мы даже не подозревали, но которые глодали нас тысячелетиями. А русские что? Им, видите ли, экономика напополам с гордыней не позволяют принимать условия ящеров. Это ж где видано, чтобы русский под ящера прогибался? Не хотите принимать, так и живите себе отдельно, но нет, они захотели всю планету за собой в Средневековье затянуть. Шайсе, вот вроде ж один биологический вид, а цапаемся, как твари...

 — Прогрессивное там Средневековье, раз ваш бундесвер против них не помог.

 — А ты воевал с ними, ящер?

 — Я вылупился пятого числа. Когда б, по-твоему, я успел?

 — Вот и не дай Бог тебе воевать против русских.

Отягощённый мною и моими вещами Хугель плетётся, как безногая черепаха. Ползком, а уж тем более опираясь на что-нибудь вместо трости, я бы за то же время проковылял гораздо дальше. Вроде бы и нехорошо издеваться над поверженным противником, раз его помощь не особо требуется, но тут дело другое: в любой момент можно наткнуться на врагов, а долгие переходы отнимают кучу сил. А так вместо меня устанет ефрейтор, я же останусь свежим и готовым к бою, насколько это возможно для одноногого. Ну, руки-то действительно на месте, как верно подметил сам немец. Главное — суметь стрелять.

Я вылакал ещё одну банку «Колы» и собрался завершить полуденный привал, но внимание моё привлекли кажущиеся крошечными из-за расстояния фигурки землян и каких-то их животных, движущиеся с другой стороны поля в нашу сторону. Мне совсем не понравилось останавливаться посреди пшеничных ростков, вдали от деревьев или какого-нибудь оврага, но Хугель после утреннего перехода устал так, что я сжалился. Да и сам проголодался. Остановились мы на границе брошенного сельскохозяйственного поля, в стороне от широкой вытоптанной дороги, идущей меж боковых сторон соседствующих участков, занятых пшеницей. И вот, с той стороны, откуда минут сорок назад пришли мы, показались люди. Зная, кто это может быть, я тут-же залёг, накрыв Хугеля собой, чтобы вдруг не кинулся навстречу соотечественникам, и не слишком волнуясь по поводу того, удобно ли ему. Если бы меня волновало его удобство, я бы зарезал ефрейтора так же, как и его товарищей, а не заставил служить мне транспортом.