Смертельное наследство - Билл Видал

— Очень благодарен тебе, Гвидо, — с чувством сказал Лафорж.

— Не стоит благодарности, Вальтер. Скажи лучше, теперь собираешься подключать власти?

— Интуиция говорит мне, что торопиться с этим не следует. С другой стороны, я просто обязан прояснить ситуацию. Позвоню тебе сразу же после того, как переговорю с председателем правления.

Лафорж позвонил доктору Ульму по закрытой линии и попросил о немедленной встрече. Получив согласие, он вышел из кабинета и направился к лифтам.

Доктор Ульм наклонился на стуле вперед и уткнулся носом в сложенные как для молитвы руки. Перед ним на столе меж широко расставленных локтей лежал деловой блокнот, в который он, слушая Лафоржа, время от времени заглядывал. Когда начальник отдела безопасности закончил рассказ, директор откинулся на спинку сиденья и посмотрел на него в упор.

— Что вы порекомендуете, Вальтер?

— Насколько я понимаю, — начал Лафорж, осторожно подбирая слова, — наш клиент Томас Клейтон пока ничего противозаконного не сделал. И его бумаги на право наследования счета в порядке.

Ульм неопределенно кивнул и жестом предложил Лафоржу продолжать.

— Если это соответствует истине, — Лафорж заглянул в свои записи, — то Ричард Суини надеется присвоить деньги, которые не принадлежат ни ему, ни человеку, приславшему нам письмо с требованием осуществления трансферта.

— Вы проверили подпись на письме, Вальтер? — спросил Ульм, возвращаясь к предыдущему разговору на эту тему.

— Да, сэр. И у меня нет никаких сомнений, что подпись профессора Майкла Клейтона — подлинная.

— Кто же на самом деле умер, когда он писал это письмо?

— Я тоже заинтересовался этой проблемой, сэр, и пришел к выводу, что, возможно, верна другая моя версия. Адвокаты профессора каким-то образом завладели его письмом с открытой датой или даже чистым бланком с его подписью. Люди часто практикуют такие вещи, когда имеют дело с доверенным лицом. Когда же их клиент умер, они решили завладеть его деньгами.

— Ошибочно полагая, — сказал Ульм, включаясь в работу над сценарием, — что сын не знает о существовании счета. Это тем более вероятно, если принять в рассуждение, что в завещании покойного данный счет не был оговорен особо.

— Именно так, сэр.

— Как вы рассматриваете данное дело с точки зрения закона, Вальтер?

— Пока что никакого преступного деяния в этой связи на территории Швейцарии совершено не было.

Доктор Ульм одобрительно кивнул.

— Но мы не можем игнорировать тот факт, что попытка совершить преступление имела-таки место, — продолжил Лафорж.

Ульм недовольно скривил лицо:

— Вы считаете, нам следует проинформировать полицию?

— Может быть, и так, но что мы ей скажем? Просто поделимся своими домыслами? Кроме того, в связи с данным делом может выясниться, что мы обмениваемся конфиденциальными сведениями с банком «Креди Сюисс» и что преступник, если таковой и впрямь существует, находится за пределами Швейцарии, а значит, полиция если и предпримет какие-то действия, то скорее всего просто сообщит о случившемся американцам.

— Согласен. Так мы ничего не добьемся.

— Если мистер Суини считает, что эти деньги должны находиться на счете его фирмы, пусть представит дополнительные доказательства своей правоты.

— Стало быть, нам ничего не надо делать, да, Вальтер?

— Кажется, это самое разумное, сэр, — медленно произнес Лафорж. — Если только…

— Что «если только», Вальтер?

И Лафорж поведал ему о своем плане. Хотя они и пришли к выводу, что при сложившихся обстоятельствах банк не должен предпринимать каких-либо действий, полезно все-таки подстраховаться и сделать хоть что-то, особенно если тебе это выгодно. А выгода состояла в том, чтобы депозит остался в распоряжении банка. Конечно, сорок три миллиона — лишь несколько капель в океане денежных оборотов ЮКБ, но всегда лучше эти капли сохранить в своем океане, нежели переливать их без особой надобности в чужой. Кстати, именно такая политика и делает банки богатыми. Итак, если адвокатская контора «Суини, Таллей и Макэндрюс» замыслила нечто противозаконное, есть способ намекнуть ей об этом, а заодно оказать любезность такой важной организации, как правительство Соединенных Штатов.

В шестидесятые годы прошлого столетия американцы основательно потрепали принятую в швейцарских банках строжайшую систему секретности. Все началось с принятия поправок к закону о деятельности Уолл-стрит. То, что впоследствии получило название инсайдерских сделок, ранее было широко распространено не только на Нью-Йоркской бирже, но в Лондоне, Париже, Токио и во всех других местах, где предприниматели имели возможность использовать к своей выгоде при заключении сделок конфиденциальную информацию. В связи с многочисленными протестами американской общественности правительственная комиссия, занимавшаяся обеспечением прозрачности сделок, приняла соответствующие меры. В результате Соединенные Штаты оказались первой страной, запретившей инсайдерские сделки, против которых предпринимались поистине драконовские меры. Но старые привычки умирают с трудом, и те, кто не хотел упускать шанс на быстрое обогащение, начали основывать офшорные компании и давать инструкции своим швейцарским банкирам покупать или продавать ценные бумаги по их указанию. Швейцарские финансисты охотно шли на это, ибо инсайдерские сделки и уклонение от уплаты налогов в Америке не считались в Швейцарии преступлением. Но все операции подобного рода проходили, естественно, под непроницаемой завесой секретности.

Тогда американская финансовая полиция и Служба финансовой безопасности обратились с жалобой в Государственный департамент. Тот дал указание американским дипломатам обратиться к швейцарским властям со следующим негласным заявлением: или вы снимаете покровы секретности, или мы объявляем незаконными все сделки, заключенные американскими гражданами в тех странах, где финансовая информация недоступна для официальных представителей США. В результате швейцарским банкам пришлось внести в свои правила секретности определенные коррективы, а все, кто хотел совершать операции с американскими ценными бумагами в Швейцарии, были вынуждены подписывать обязательство, позволявшее швейцарцам раскрывать детали таких сделок при наличии запроса из госдепа. Система, в общем, оказалась эффективной, и в скором времени беспринципные дельцы стали переносить свою деятельность из Швейцарии на недавно получившие независимость Каймановы острова.

А в Швейцарии, в свою очередь, обосновались представители американских контролирующих учреждений, в частности специалисты по борьбе с мошенничеством из ФБР и финансовой полиции, которым швейцарская сторона время от времени подбрасывала информацию, весьма полезную для их рода деятельности.

Лафорж довольно хорошо знал одного из таких американских представителей и мог разговаривать с ним на условиях конфиденциальности. По крайней мере, сказал Лафорж доктору Ульму, повышенное внимание со стороны такого человека может напугать Суини, если последний замыслил что-то нехорошее. При таком раскладе в ЮКБ, возможно, больше никогда о мистере Суини не услышат.

Ульму эта идея понравилась, и он дал Вальтеру указание действовать. Устное, разумеется.

На третьем этаже здания Эдгара Гувера в Вашингтоне находятся две большие смежные комнаты, назначение каковых на входных дверях никак не обозначено. Между тем в них расположен отдел оперативной связи. Его сотрудники, работающие круглосуточно, занимаются приемом и координацией разведывательной информации, получаемой со всего мира, а также оказывают информационную поддержку своим агентам. Одна умная голова в ФБР в частном разговоре назвала это подразделение Иностранным легионом, и название прижилось. Все знают, разумеется, что бюро — внутренняя федеральная служба безопасности, чья деятельность, согласно закону, ограничена территорией Соединенных Штатов. Но надо иметь в виду, что из множества дел, которые разрабатывает ФБР, тянутся ниточки далеко за моря, океаны, в связи с чем Бюро приходится держать агентов и за пределами страны. Это по преимуществу всякого рода наблюдатели и офицеры связи, собирающие информацию, которая может помочь в расследовании федеральных преступлений. Часть таких агентов базируется в Европе, и информация, которую они собирают, пересылается в Иностранный легион.

Специальный агент Коул заступил на дежурство в ночную смену в понедельник. Когда факс передал конфиденциальную информацию из Женевы, он находился в офисе в одиночестве — сидел, положив ноги на стол, и читал труд Черчилля «История англоязычных народов».

Нельзя сказать, чтобы Арон Коул был типичным представителем ведомства Гувера. Во-первых, он обладал черным цветом кожи, а легендарный шеф ФБР никогда негров на службу не брал. Кроме того, Коул был гомосексуалистом, а Гувер не принимал в Бюро и голубых, хотя, по слухам, сам относился к секс-меньшинству. Коул попал на службу в ФБР, в общем, случайно — при посредстве Программы позитивных действий, предоставляющей льготы для расовых меньшинств, — но льстил себя надеждой, что стал хорошим оперативником, ни в чем не уступающим признанным профессионалам. Сумев показать на личном примере, что политика Гувера оказалась ошибочной по крайней мере в двух пунктах, Коул в настоящее время стремился доказать, что Гувер в своей деятельности допустил еще одну ошибку. Коул имел обыкновение делиться полученной информацией с другими правительственными агентствами, что раньше строжайше запрещалось правилами. И это приносило неплохие результаты.