Территория тьмы - Видиадхар Найпол

За окном виднелись горы со снежными шапками, обступавшие озеро, а посередине возвышалась крепость Акбара — Хари-Парбат; тополя отмечали стоящий на берегу озера городок Райнавари; а вдалеке, за блестящей полоской воды, на поросших свежей зеленью нижних склонах гор — словно за долгие века земля смылась вниз, чтобы заполнить трещины между скалами, — раскинулись могольские сады с их террасами, прямыми линиями, центральными павильонами и водотоками, где вода стекает по рифленым бетонным ярусам каскада. С моголами еще можно было бы смириться, да и с индуизмом. Но вот с английским присутствием — хоть оно и было знакомо лучше всего по книжкам, песням и тем бледным рукам близ Шалимара — который оказался не рекой, как я думал, а великолепнейшим из садов, — именно с английским присутствием оказалось труднее всего смириться в этой запертой между гор долине, в этом городе кальянов и самоваров, где в пыльном сквере у Резиденси-роуд располагался караван-сарай для тибетцев в высоких сапогах, шапках, с заплетенными в косички волосами, в одеждах такого же грязно-серого цвета, что их обветренные лица, мужские — неотличимые от женских.

Но мы не стали селиться в плавучем доме. Уж слишком трогательными, слишком личными были хранившиеся там реликвии. Их романтика была мне не по вкусу, а отделить их от этой романтики было невозможно. Я бы непременно чувствовал себя непрошеным гостем, чужаком, каким чувствовал себя во всех этих районных клубах, где на стенах биллиардных по-прежнему висели в рамках карикатуры 1930-х годов, где библиотеки пришли в запустение, где навеки застыли пристрастия одного поколения, где на стенах курительной комнаты висят запачканные гравюры, на которых сквозь отражения на пыльном стекле с трудом можно разглядеть фигуры буйных всадников с подписями «африди» или «белуджи». Индийцы с легкостью прошли бы мимо таких реликвий; романтика такого рода отчасти являлась частью их жизни, а теперь они унаследовали ее целиком. Я же не принадлежал ни к англичанам, ни индийцам; мне было отказано в триумфах и тех и других.

Часть вторая

5. Кукольный дом на озере Дал

ОТЕЛЬ «ЛИВАРД»Влад.: М. С. Батт. Система слива

Вывеска эта появилась позже, когда мы уже собрались уходить. «Я честный человек», — говорил владелец третьеразрядного дома-баржи, пока мы стояли перед белым ведром в одной из заплесневелых, подмоченных комнат его гниющей посудины. «А система слива? Это же нечестно». Но мистер Батт, предъявляя нам пока еще небольшую кипу отзывов в гостиной отеля «Ливард», показывая на группу фотоснимков на желтовато-зеленых стенах, говорил уже с другим выражением: «Раньше слив». Мы поглядели на смеющиеся лица. По крайней мере, нас так не проведешь. Вывеска, рассеивавшая всякие сомнения, торчала над скатной крышей, освещаемая тремя электрическими лампочками, и была видна даже с горы Шанкарачарья.

Такие удобства казались неправдоподобными. Гостиница стояла посреди озера, на одном конце участка площадью примерно 25 на 9 метров. Она представляла собой грубую двухэтажную постройку с желтыми бетонными стенами, зелеными и шоколадными деревянными частями здания и крышей из некрашеного рифленого железа. Всего там было семь комнат, одна из которых служила столовой. На самом деле построек было две. Одна стояла прямо на краю участка, две ее стены омывались водой; там было две комнаты наверху и две внизу. Вокруг верхнего этажа тянулась узкая деревянная галерея; вокруг двух сторон нижнего этажа, нависая прямо над водой, тянулась другая галерея. Во второй постройке имелась одна комната внизу и две наверху, и вторая из них представляла собой многогранный полукруглый деревянный выступ, опиравшийся на деревянные столбы. Деревянная лестница вела к коридору, соединявшему оба строения; и все это сооружение увенчивала скатная крыша из рифленого железа сложной многоугольной формы.

Вид у гостиницы был такой, будто ее возводили грубо и наспех, и это первое впечатление усугубило появление мистера Батта, который осторожно приблизился к ступенькам пристани, чтобы поздороваться с нами. На голове у него была кашмирская меховая шапка — укороченный вариант русской ушанки. Из широких штанов выбивалась длинно-полая рубаха индийского фасона и виднелась из-под коричневой куртки. Это наводило на мысль о ненадежности; толстая оправа очков придавала его лицу рассеянный вид; в руке он держал молоток. Рядом с ним находился маленький человечек — босой, в замызганном сером свитере, туго сидевшем поверх развевающихся белых хлопчатобумажных шаровар, стянутых на поясе веревкой. Вислый шерстяной ночной колпак придавал его наружности чудаковатость — словно перед нами был шекспировский мастеровой. Вот каким обманчивым может оказаться первое впечатление: это был наш Азиз. А сливную систему еще не успели до конца установить. Трубы и унитазы уже установили, а вот сливные бачки еще не распаковали.

— Один день, — по-английски сказал Азиз. — Два дня.

— Мне нравится слив, — сообщил мистер Батт.

Мы ознакомились с отзывами. Двое американцев написали чрезмерно теплые слова; одна индианка хвалила гостиницу за «уединение», столь необходимое молодоженам в медовый месяц.

— Раньше слив, — повторил мистер Батт.

На этом его английский практически истощился, и впоследствии мы переговаривались с ним через Азиза.

Мы принялись торговаться. Страх сделал меня страстным; он же, как я потом понял, придал мне неестественную убедительность. Моя досада была искренней; когда я повернулся, чтобы уходить, я действительно собирался уйти; когда я решил возвратиться — это было легко, потому что паромщик отказался переправить меня обратно к дороге, — то моя усталость была неподдельной. И мы пришли к согласию. Мне предоставляли комнату, соседнюю с полукруглой гостиной, которая тоже предоставлялась в мое исключительное пользование. Еще мне нужна была настольная лампа.

— Десять-двенадцать рупий, это что? — отозвался Азиз.

Еще мне понадобится письменный стол.

Он показал на низкий табурет.

Разведя руки, я изобразил, какого размера стол мне требуется.

Он указал на старый облезлый стол, стоявший на лужайке.

— Мы красить, — сказал Азиз.

Я дотронулся до стола пальцем, покачал его туда-сюда.

Азиз знаками изобразил в воздухе пару деревянных скоб, и мистер Батт, поняв его, с улыбкой поднял молоток.

— Мы чинить, — сказал Азиз.

Тогда-то я и понял, что они ведут игру, и что я стал частью этой игры. Мы находились посреди озера. Над пугливыми зимородками, над фантастическими удодами, стучавшими клювами в саду, над тростниками, ивами и тополями открывался не нарушаемый плавучими домами вид на горы под снежными шапками. Передо мной суетливо сновал человечек в ночном колпаке, а в конце сада, в тени поникших ветвями ив стояло его жилище — новый деревянный сарай, некрашеный и душный. Это был человек, по-своему неплохо обращавшийся с молотком и прочими инструментами, готовый угождать, как по волшебству всё придумывавший и раздобывавший. Нет, этот ночной колпак принадлежал не шекспировскому мастеровому: скорее, он явился из сказки про Румпелыптильцхена[1] или про Белоснежку и семерых гномов.

— Вы платить аванс и подписывать договор на три месяца.

Даже это не разрушило чар. Мистер Батт по-английски не писал. Азиз был неграмотен. Мне пришлось самому себе выписывать квитанцию. Мне пришлось писать и подписывать наш договор в конце большого, важного с виду, но неряшливо заполненного гроссбуха, который лежал на пыльной полке в столовой.

— Вы писать три месяца? — спросил Азиз.

Я не написал. Я не хотел рисковать. Но как он догадался?

— Вы писать три месяца.

За день до вселения мы нанесли неожиданный визит. Все выглядело по-прежнему. Мистер Батт ждал на пристани, одетый точно так же, как и в прошлый раз, с таким же рассеянным видом. Стол, который мне обещали укрепить и покрасить, так и стоял на лужайке — некрашеный и неукрепленный. Настольной лампы и признака не было. «Второй слой», — говорил тогда Азиз, кладя ладонь на перегородку, которая отделяла нашу спальню от ванной комнаты. Но второй слой так и не был нанесен: ярко-синяя краска лежала таким же тонким и шершавым слоем на свежем дереве с темными пятнами сучков. Послушно, не говоря ни слова, мистер Батт осматривал всё вместе с нами, останавливаясь там, где останавливались мы, глядя туда, куда глядели мы, как будто сам не подозревал — при всей своей осведомленности, — что там обнаружится. В ванной тоже все было так же, как и в прошлый раз: унитаз на прежнем месте, по-прежнему в обмотке из проклеенной бумаги, трубы установлены, сливной бачок отсутствует.

— Всё, — сказал я. — Всё. Возвращайте залог. Мы уходим. Здесь не будем жить.