Грешница - Сьюзен Джонсон

Он поднял глаза и улыбнулся тепло, открыто, соблазнительно.

Она почувствовала внизу живота волну жадной страсти, разлившуюся по телу при взгляде на его огромное возбуждение, не стесняемое теперь ничем; она почувствовала себя открытой для него, когда он снял мягкую кожу бриджей с бедер. У него была бронзовая кожа, его возбуждение билось о ее живот, и без подготовки, повинуясь ее желанию быстроты, он откинул юбку, раздвинул ее ноги в ботинках и вошел в нее, почти полностью одетую.

«Я видела его во сне прошлой ночью», — подумала она, когда его твердая и длинная плоть мучительно медленно заполнила ее. Воспоминание было вызвано его изысканными одурманивающими движениями, она задрожала от своей физической потребности в нем.

Синджин не верил в сверхъестественное и возвышенное, но степень явного экстаза, атакующего его чувства, обжигала мозг, и трепетная дрожь откровения прошла у него по спине. Как она делала это с ним?

Как эта золотоволосая девчонка с такой силой воспламеняла его чувственность? Была ли она нимфой из Лоулэндов или колдуньей, обладающей волшебством делать его чувства столь глубокими? Но затем она подняла бедра навстречу ему, ее руки скользнули вниз по его спине, и все перестало иметь значение, только горячее и скользкое ощущение вокруг него.

Он хотел ее волшебства, чем бы оно ни было вызвано.

Он хотел ее. Он хотел этого необъяснимого поднимающего необычайного экстаза.

Он вошел глубоко в нее, словно его волнение можно было успокоить физически, словно мощный ритм вхождений и освобождения мог разъяснить таинственную загадку, словно его сила могла преодолеть ее колдовскую притягательную силу.

Она радостно приветствовала его, утонченно мягкая, молодая и горячая; ее голова откинулась назад в восторге; она выдыхала слабые страстные стоны, словно озвучивая каждое мощное волнообразное вторжение в свое тело в момент самого глубокого проникновения.

Каждый короткий стонущий звук заставлял поднимать головы лошадей от травы, которую они охотно ощипывали. Тун беспокоился от звука знакомого голоса, который был возбужденным и необычным для его остроконечных ушей.

Синджин быстрым взглядом заметил стесненное состояние лошадей, но одновременно почувствовал пробные вздрагивания освобождения у Челси. Она стиснула его лицо, и он начал вливаться в нее, она толкнула его вниз, чтобы почувствовать его губы и ощутить его всем телом с головы до кончиков пальцев. В конце она вскрикнула прямо в мягкую подушку его губ, ее кульминация была сильной, оглушительной.

Он слишком часто испытывал оргазм, чтобы освободить неукрощенную свирепость своего облегчения.

Она представляла опасность для его душевного спокойствия.

Она вся была совершенной, неподдельно сексуальной, как языческий весенний обряд.

И в этот момент спокойствие не имело шансов на выигрыш.

«Я должна была бы встать в ту же минуту, — виновато подумала Челси, — я должна была столкнуть неотразимого герцога Сетского со своего горячего тела, расправить одежду и ускакать от этого человека, который показывал свои хорошо известные умения слишком ретиво, божественно и совершенно просто».

Ее поведение шокировало даже ее собственное непоколебимо сильное чувство свободы. Что он подумает о ней? Достаточно было забраться к нему в постель и соблазнить его; по крайней мере, у нее был совершенно основательный предлог для этого. Но валиться в его объятия, не более чем от ленивого взгляда этих бесстыдных голубых глаз.., ну даже ее свободный нрав ставил под сомнение необъяснимую поспешность, с которой она упала на землю под него, как назойливая уличная девка. Глаза ее были крепко закрыты, пока она придумывала какое-нибудь подходящее высказывание, чтобы приветствовать мужчину, известного под именем Святой за его сексуальный опыт, мужчину, находящегося на ней сверху в данную минуту.

От беспокойства ей ничего не приходило в голову, но, в конце концов, ей пришлось открыть глаза, потому что лежать под ним и притворяться, что его вовсе нет, было еще более неловким. И она застенчиво все-таки открыла глаза.

— Я думал, что ты умерла, — сказал он с очаровательным изяществом и мальчишеской улыбкой, которая показалась ей такой обворожительной. Было очевидно, что он ждет" чтобы она освободилась от неловкости.

— Ты, наверное, привык к этому, — услышала свой голос Челси.

Он подавил позыв к смеху и вместо этого сказал, что было удивительно честно для человека, гордившегося умением учтиво отрицать:

— В действительности я к этому совершенно не привык. — Его темные брови сошлись вместе от неопределенности: его чувства были недалеки от состояния Челси. — Ты очень необычная, — сказал он и скатился с нее на спину, закинул руки за голову и стал смотреть в яркое утреннее небо с тем же угрюмым видом, даже не потрудившись прикрыть себя.

Сначала они молчали, она старалась не смотреть на него, но пауза затянулась, а он все не заговаривал, Челси украдкой взглянула на него из-под опущенных ресниц. У него были огромные мышцы — поразительный факт, который она не сумела полностью оценить ночью в Сикс-Майл-Ботоме — и темно-золотистая смуглая кожа, так что его индейская национальная куртка с бахромой казалась очень ему подходящей.

И, заметила она с легким волнением от восхищения, он все еще был наполовину возбужден; она могла видеть отчетливо медленно пульсирующую кровь в расширившихся венах его пениса.

— Ты сердишься? — Ее голос был нерешительным из-за грозного выражения его лица. Но ей также была интересна смена его настроения.

Синджин, не шевелясь, за исключением этого маленького движения, повернул голову, чтобы посмотреть на нее, обвел взглядом ее тело, словно вдруг заметил ее. Наконец, он спокойно сказал:

— Я не уверен.

— Я что-нибудь сделала? — Сев, она прикрыла ноги и неопределенно улыбнулась. — Или не сделала чего-нибудь?

— Он ответил спустя некоторое время, остановив взгляд на ее груди, которая обнажилась из-за расстегнутой куртки.

— Я бы сказал, что ты сделала что-то. — Он говорил очень медленно, словно еще обдумывая значение слов, когда произносил их.

— Мне уйти?

— Нет. — Он ответил так резко, что его голос, казалось, пригвоздил ее к земле.

Тогда она улыбнулась, по крайней мере появилась уверенность, что ее общество не неприятно.

— Что я сделала? Это можно простить, я надеюсь? — Она бессознательно облизала свою полную нижнюю губу, неопределенное движение, маленькое извинение на языке тела.

— О дьявол! — воскликнул Синджин с ослепительной улыбкой. Повернувшись к ней вполоборота, он схватил ее за талию и придвинул к себе. — Это не твоя вина. Это моя проблема, не твоя, и это больше не моя проблема тоже. Это потрясающее весеннее утро, ты самое красивое создание на земле, созданное Богом, и я буду думать о практической стороне жизни, когда мне исполнится девяносто два.