Точка падения - Юрий Бурнусов

Мы и сидели. Сидели на трубах уже часа четыре, изредка меняя положение — задница болела, теплоизоляция — это все ж не поролон. Аспирин пару раз предлагал пожрать: раз уж мы все равно пропадаем, зачем и жратве пропадать? Но никто не захотел, да и сам Аспирин спрашивал скорее для проформы. А вот флягу с горючим мы передали по кругу несколько раз, пока она не опустела. Теперь я волновался, как бы кто не свалился, хотя не один ли хрен, каким именно образом сдохнуть. Пауль сидел спиной к нам, как шел первым, так и сел, и тупо кидал гайки в аномалию. Я даже говорить ничего не стал — на кой нам эти гайки теперь, недолго нам осталось. Даже тоже спиной к нему повернулся демонстративно — мол, дело твое, каждый развлекается как хочет…

Профессор выглядел совершенно убитым. Еще бы: драгоценный приборчик сработал как надо, в клетке сидели вожделенные бюреры (они тоже утихли, видать, поняли, что дело плохо и нас лучше не злить), и на финишном, можно сказать, этапе угодить в такую задницу! Я его понимал, но не жалел. Зона есть Зона. Влез — отвечай за такую смелость.

Передо мной вовсе не проносилась вся моя жизнь, как о том пишут в книгах. Я почему-то вспоминал, кто мне сколько должен и кому сколько должен я, горевал, что маме так и не написал, хотя собирался… И тут Пауль вдруг радостно завопил:

— Есть! Ура, есть! Мы в шоколаде, парни!

Мы повернули к Паулю все те же унылые лица. Вяло поинтересовались: — Чё?

— Она пропадает!

— В смысле?!

— Она пропадает на несколько секунд через равные промежутки времени!

Мы недоверчиво уставились на Пауля, который пытался нам втолковать, что количество трупов внизу не обязательно увеличится за наш счет…

— Гайки еще остались? — спросил я.

— Есть чуток.

— Так. Кидай, раз ты уже прикинул малость промежутки, а я буду фиксировать время.

Пауль снова принялся кидать, я засекал по часам. Получалось, что через каждые одиннадцать минут с мелочью преграда пропадала на семь-восемь секунд. На определение размеров окна ушли почти все наличные болты и гайки, но в итоге вышло, что но трубе можно пройти свободно. Не хотелось думать, что случится, если окно закроется в тот момент, когда кто-то будет через него проходить.

— Кто первый? — поинтересовался Соболь, когда мы окончательно все рассчитали и пошла очередная одиннадцатиминутка.

— Кинем жребий? — предложил я.

— Хрен с ним, пусть идет вон прохвессор, — сказал Аспирин. Петраков-Доброголовин встрепенулся.

— Вы… Вы проверить на мне хотите, да?!

— Ты чё, чува-ак?! — обиделся Аспирин. — Какой, на хрен, проверить?! Вот же гад, а. Я его, значит, вперед пропускаю…

— А не надо меня пропускать! Не надо! — взвился профессор. — Сами идите! Гайка — это гайка, а человек — это человек! Эти вон, — он ткнул пальцем в овраг, — они что, дураки? Они тоже, наверно, тут сидели и кидали!

— Я не понял, ты чё, не идешь, короче? — спросил Аспирин. — Ну ладно. Вы не против, чуваки?

— Давай, брат, — сказал Соболь.

Аспирин поправил амуницию и бодро пошел к преграде. Он остановился в полуметре от места, где она начиналась, и крикнул, не оборачиваясь:

— Командуйте, когда идти!

Я смотрел на часы. Черт, а если я ошибся? А если всё-таки не через равные промежутки? И в самом деле, неужели это одни мы такие умные, а перед нами никто не догадался простучать стенку?

— Марш! — заорал я, когда стрелка подбежала к нужной циферке. Аспирин качнулся вперед и… спокойно прошел дальше. Он сделал несколько шагов, поскользнулся на трубе, едва не навернулся вниз, но удержался и радостно завопил:

— Ура! Сработало!

— Давай на тот край и сиди там тихо! — крикнул я в ответ.

Пошла вторая одиннадцатиминутка. Проскакивать по двое мы не решились, стало быть, сидеть тут на трубах — особенно последнему — придется еще довольно долго. Аспирин тем временем уже освоился на той стороне оврага, выбрал место посуше и что-то жрал из пакетика, иногда делая нам подбадривающие знаки.

Вторым пошел Соболь. Он прошел через открывшуюся дыру спокойно, так же спокойно прошел до конца, сел рядом с Аспирином и закурил.

— Давай-ка теперь ты с грузом, — сказал я Паулю, когда стала приближаться очередная менопауза. Тот поднял клетку с похрюкивающими бюрерами, подошел поближе.

— Нормал?! — спросил он.

— Еще чуток давай, сантиметров двадцать.

Пауль мелкими шажками продвинулся.

— О'кей. Та-ак… Марш!!!

И тут случилось непредвиденное. Развязавшийся шнурок с Паулева ботинка зацепился за кусок проволоки, торчавший из утеплителя, и Пауль застрял. Он дрыгал ногой, не понимая, видимо, что его держит, а с обеих сторон на него орали вразнобой:

— Назад! Назад! Дергай сильней! Клетку брось!

Пауль клетку не бросал, дергался, потом рванулся изо всех сил и, оборвав шнурок, проскочил вперед. На моих глазах холодно вспыхнувшая пустота отсекла, словно скальпелем, резиновую рукоять клетки и кусок приклада Паулева «Калашникова», с глухим стуком упавшие на утеплитель, отскочившие и полетевшие вниз, к трупам.

Пауль добежал до противоположного конца, опасно балансируя, и повалился ничком, буквально врезавшись в землю. Клетка отлетела в сторону, бюреры мерзко заверещали.

— Боже… — просипел профессор.

Рожа у Петракова-Доброголовина была синяя, словно у полежавшего мертвеца, и я прикинул, что, если его хватит удар, придется его попросту оставить здесь. Но профессор успокоился. Он потер ладонями пухлые щеки и сказал слегка дрожащим голосом:

— Сейчас, конечно, пойдете вы?

— Почему?

— У меня нет часов. Вы можете оставить меня здесь, и я даже не буду знать, когда откроется проход.

— Вы параноик, профессор. Зачем мне это? — удивился я.

— Не знаю… Просто… удобный случай.

— Нет, вы не параноик. Вы опасный злодей, человеконенавистник, — сказал я, улыбаясь. — Потому идите первым, а я уж подожду. К тому же вы мне должны заплатить по возвращении, с какой стати мне вас умерщвлять?

— Действительно, — замигал профессор. — Об этом я как-то забыл.

— Зато я как-то помню, — уверил я, посмотрел на часы и отправил профессора по трубе.

Когда все оказались в безопасности, если это слово вообще хоть как-то применимо к условиям Зоны, Аспирин предложил выпить за чудесное спасение:

— Как там батюшка говорил? Принимай и утешай душу твою, ибо в аде нельзя найти утех. Вот и примем по соточке.

— Он не то имел в виду, — вяло возразил я, но по соточке мы всё-таки приняли, и не могу не сказать, что Аспирин выдвинул идею весьма к месту. Огорчало лишь то, что полезный напиток заканчивался: что-то слишком уж частенько мы утешали душу свою.

Потом я осмотрелся. Овраг уже не пугал, даже мертвые трупы на дне, трубы снова уходили в землю, а глинистая дорога продолжалась, как ни в чем не бывало. Недалеко впереди, над деревьями, маячила ржавая верхушка старой водонапорной башни.

Это был тот самый ориентир, о котором я говорил в прошлый раз Петракову-Доброголовину. Знал я эту башню — унылую, всю в коррозионных потеках, похожую на противотанковую гранату. Вот только не мог понять, как мы сюда вышли.

Может, эта пропускалка на трубе кусок пространства в самом дел съедает?

Я помотал головой — ладно, об этом на досуге можно порассуждать, когда и если вернемся. А водонапорная башня — вот она, никуда не делась, и пусть вокруг нее малоприятные места, зато более-менее знакомые. И мы, в конце концов, идем домой.

Я повернулся, еще раз посмотрел на башню и увидел самолет.

Глава четырнадцатая

Гребаный «Ильюшин»

Лейтенант Альтобелли проснулся, потому что ожил вживленный в один из клыков зуммер. Зная, что это слишком жестокий способ пробуждения, Альтобелли понял, что произошло нечто экстраординарное, и сразу же позвонил в комендатуру.

— Альтобелли?

Вместо симпатичного контральто секретарши Марийки в мембране захрюкал капитан Кассий Колхаун.

— Так точно, лейтенант Альтобелли.

— Капитан Колхаун на связи.

— Рад вас слышать, капитан, — сказал Альтобелли. — Как ваша пуля?

— Идите к черту, лейтенант! — привычно взорвалось начальство. — Вы всегда тупо шутите спросонья?

— Я всегда остро шучу, — сказал лейтенант. — Я спал после дежурства. Что произошло?

— То, чего вы ни за что не захотели бы услышать. В Зоне упал пассажирский самолет.

Лейтенант Альтобелли вздохнул и потянулся к передней ножке кровати. Там всегда стояла пластиковая бутылка с водой. Он сделал пару глотков, не слушая беснующегося в трубке капитана Колхауна, и спросил:

— Что за самолет?

— Чем вы там булькаете?! Виски?! Самолет — пассажирский авиалайнер, гребаный «Ильюшин». Какая-то местная авиакомпания. Чартерный рейс, что ли. Носят же их черти…

— Число пассажиров?