Небо, полное звезд - Олег Авраменко

Лопес натянуто усмехнулся.

– Это будет трудно, Эрик. Ты именно так обо мне и подумаешь, когда я скажу, что с тех пор, как моя резистентность начала ослабевать, я всё явственнее слышал зов этой звезды.

Между нами повисло молчание. Мне пришлось приложить громадные усилия, чтобы ни взглядом, ни выражением лица не выдать своих мыслей. Ну а думал я о том, что адмирал всё-таки рехнулся. Несмотря на его предупреждение, несмотря на моё обещание, я не мог так не думать.

– Вот то-то же, – кивнул Лопес. – Но могу заверить тебя: я вовсе не буйный. И никаких астральных голосов не слышу. Просто я обнаружил, что, в зависимости от направления прыжка, гипердрайв воздействует на мой разум то сильнее, то слабее. Сначала я не придавал этому значения, потом начал записывать свои наблюдения и анализировать их. В конце концов я установил, что меньше всего страдаю от звёздной болезни, когда корабль совершает прыжок в направлении той области космоса, где расположена 519-я Стрельца. Вот сейчас, когда мы летим прямиком к ней, я очень легко переношу гипердрайв, порой даже вовсе не чувствую его.

Такое объяснение меня несколько успокоило. Нет слов, оно звучало достаточно дико – но, к счастью, без всякой сверхъестественной чертовщины.

– Значит, – спросил я, – вы давно уже знали об этой звезде?

– Не о ней конкретно. Как ты понимаешь, ощущения субъективны, и, руководствуясь только ими, я не мог определить точное направление. Мне удалось лишь приблизительно очертить область пространства протяжённостью в сотню световых лет и около двадцати – в поперечнике. А там – около пятидесяти тысяч звёзд, включая и нашу 519-ю. Чтобы сузить диапазон поиска, нужно было подобраться ближе. Я подал начальству заявку с предложением отправить туда экспедицию. О своём «зове», разумеется, даже не заикнулся, зато привёл массу других аргументов в пользу исследования того региона космоса. Но мой план, к сожалению, отклонили, и тогда я добровольно ушёл в отставку. Мне предлагали высокую должность в штабе, даже очень высокую – предполагалось, что Горовиц уйдёт на пенсию, его место займёт адмирал Клейн, а я стану начальником Исследовательского Департамента. На этом посту я без труда организовал бы нужную мне экспедицию, вот только сам отправиться в неё не смог бы – это против правил. Поэтому я устроился работать в школу и с тех пор ждал подходящего случая. А когда увидел в списке «Ковчега» 519-ю Стрельца и убедился, что ИР взял её не из фантастических произведений, то сразу понял: это та самая звезда, которую я искал. А обнаруженная нами нейтринная квазивспышка больше не оставила никаких сомнений – с 519-й, или где-то в непосредственной близости от неё, происходит нечто в высшей степени необычное.

Я ненадолго задумался.

– Гм-м… А вам не кажется, что второй «Ковчег» мог выбрать эту звезду по той же причине, что и вы?

– Я вполне это допускаю. Более того, мне это представляется весьма вероятным. Не исключено, что в пути ИР «Ковчега-2» начал страдать некой машинной разновидностью звёздной болезни – или даже был подвержен ей с самого начала. В отличие от человека он мог математически просчитать меру воздействия на себя гипердрайва и, возможно, сумел вычислить 519-ю ещё во время испытательных полётов.

– Но почему тогда он никому не сообщил? Даже своему собрату, первому «Ковчегу»?

Лопес снова улыбнулся.

– А как ты думаешь, Эрик? Он ведь был по-человечески разумен. И, соответственно, боялся, что его сочтут сумасшедшим.

Глава 9. Паутина

– Так, ладно, – пробормотал стоявший посреди рубки адмирал Лопес; его задумчивый взгляд был устремлён на главный обзорный экран, где плыла среди звёзд серо-коричневая планета. – И что же всё это значит?

Этот вопрос в различных вариациях он задавал себе уже несколько часов, с тех пор как «Гермес» достиг системы 519-й Стрельца. С помощью средств внешнего наблюдения мы изучили все тринадцать планет, обращающихся вокруг звезды, и наше внимание сразу привлекла к себе четвёртая от светила – размерами примерно с Землю.

По мнению наших специалистов-планетологов Красновой и Гамбарини, когда-то в прошлом на ней, возможно, существовала жизнь, но потом случилась какая-то космическая катастрофа, что-то вроде выброса огромного количества солнечного вещества, и вся её поверхность превратилась в безжизненную пустыню. Прежние моря и океаны мгновенно вскипели, и водяные пары вместе с большей частью атмосферы унеслись в космос. Вдобавок был нарушен тектонический баланс, резко активизировалось движение коры, по всей планете началось извержение вулканов. Многие действовали до сих пор, отчего разреженная атмосфера была насыщена моноокисью и двуокисью углерода.

Картина в общем-то заурядная и ничем не примечательная, если бы не одно обстоятельство – внешний облачный покров планеты на высоте порядка семидесяти километров. Это были весьма необычные облака, и не только потому, что находились так высоко. Они состояли не из сконденсированных паров воды, а из некой неизвестной субстанции, не поддающейся спектроскопическому анализу. Эти облака, белые, слегка сизоватые, имели форму идеально прямых нитей толщиной порядка десяти метров и полтораста километров длиной. Каждым из своих концов такая «нить» соединялась с двумя другими под углом в 120 градусов, а все вместе они образовывали некое подобие сетки из правильных шестиугольных ячеек, окутывавшей всю планету целиком.

Правда, в этой «сетке» местами зияли прорехи – то тут, то там недоставало «нитей»-облаков, но эти изъяны лишь подчёркивали идеальную упорядоченность остальной структуры. Всего наш бортовой компьютер насчитал свыше одиннадцати тысяч целых ячеек. «Сетка» вращалась вместе с планетой, причём настолько синхронно, что за всё время, пока мы наблюдали это явление, её ячейки ни на один сантиметр не сдвинулись относительно поверхности.

Всё это вместе взятое буквально вопило о своём искусственном происхождении. Мы были, наверное, первыми за всю историю человечества людьми, которые столкнулись с таким явным, таким убедительным доказательством существования иного, внеземного разума.

Теперь нам предстояло разобраться в сути этого феномена, выяснить, для чего предназначена покрывающая безжизненную планету сеть из искусственных псевдооблаков. Кое-что о её свойствах мы уже знали благодаря наблюдениям. Внутреннее пространство ячеек было абсолютно прозрачным для видимого, инфракрасного и радиоспектра электромагнитных волн. Жёсткое излучение, начиная с рентгеновского диапазона, ячейки стопроцентно отражали. Ультрафиолетовые лучи частично проникали сквозь них, частично отражались, а частично поглощались. Таким образом, «сетка» служила заменителем защитного озонового слоя – хотя вряд ли это было её основной функцией.

А вот с космическими лучами и солнечным ветром дело обстояло гораздо сложнее. Частицы, не захваченные радиационным поясом планеты и не распавшиеся в верхних слоях атмосферы, вроде бы проникали сквозь ячейки, но при этом, если судить по их трекам в стратосфере, значительно меняли свой качественный и количественный состав – причём для разных ячеек по-разному. С нейтрино тоже происходили странные вещи: их поток при прохождении сквозь планету (а значит, и сквозь «сетку») сильно менялся – но установить какую-либо закономерность нам не удавалось.

– Итак, приступаем, – произнёс Лопес. – Думаю, четыреста километров – это то, что надо. В зоне полудня. Желательно там, где бы нам не мешала обычная облачность.

Хотя сидевшая за пультом пилота Марси слышал эти слова, я повторил их в форме распоряжения – как-никак именно я был командиром корабля, и пилот подчинялся мне, а не начальнику экспедиции.

Вскоре «Гермес» завис на высоте четырёхсот километров над поверхностью. Но при том мы не находились на орбите – то есть не двигались в свободном падении вокруг планеты, а висели неподвижно над её фиксированным участком. Термоядерные двигатели и антигравы корабля продолжали работать, удерживая его в этом неравновесном положении.

Планета заполнила собой весь обзорный экран, и теперь мы видели только часть её диска. Внизу под нами раскинулась сеть рукотворных облаков, которые разрезали поверхность на шестиугольные ячейки, навевая мысли о громадных космических пчёлах, создающих свои соты из целых планет.

Эта картина вместе со всем, что происходило в штурманской, транслировалась по бортовой сети, чтобы каждый член команды мог следить за событиями, а при необходимости – и высказать через интерком своё мнение. В самой же рубке нас было пятеро – я, Лопес, Марси, Краснова и Штерн, который занимал пост дежурного по мостику инженера и, соответственно, контролировал всё исследовательское оборудование.

– Ну что, адмирал? – спросил он. – Отправляем зонд?

– Отправляйте, шеф, – кивнул Лопес. – А пока он будет лететь, прощупаем объект лазерами.