Голос во тьме (СИ) - Танго Аргентина

— О, — после паузы и довольно уважительно сказал пироман, — вы запоминаете. И пользуетесь.

— Я еще и читать умею, — Натан дернул на стол рулон с картой парка, который прислал устрашенный числом трупов управляющий. — Здесь, здесь и здесь, — комиссар черкнул красным карандашом крестики на местах, где нашли тела. Они легли кучно. Пироман вытащил из–за пазухи сложенный лист бумаги.

— Это копия с городского плана тысяча пятьсот двенадцатого года. Смотрите.

Натан приложил бумагу к карте. Расположение бараков совпало с крестиками.

— Ваш маньяк чует, может, даже неосознанно, что за сила таится в месте, где страдали и умирали тысячи людей.

— И он хочет провертеть дыру…

— Нет, — разочаровал Бреннона пироман. — Не хочет. То, что он делает, не похоже ни на один ритуал призыва нечисти.

— Так что же он делает?

— Не знаю, — процедил пироман, явно недовольный своим неведением. — Цель его действий мне тоже неизвестна. С магической точки зрения они вообще лишены смысла. Он не устраивает жертвоприношения, не похищает души, как этот ваш Мур, не строит портал. Может, он просто свихнулся и коллекционирует кусочки кожи.

— Почему вы думаете, что он свихнулся?

— А вы считаете его нормальным?

— Ну, вообще нет, — Натан нахмурился на карту. — Но если у него все же есть какая–то цель? Какой–то ритуал, о котором никто не знает? Кто их вообще выдумывает?

— Ритуалы — не выдумка, а плод вековых усилий, собранного по крупице опыта и тычков наугад палкой в темноте, — учительским тоном сказал пироман. — Но я склоняюсь к тому, что маньяк просто рехнулся.

— Почему?

— Потому что так он получил свои способности.

— То есть? — не понял комиссар. — Вы хотите сказать, что все пациенты нашего бедлама — втайне могучие чародеи, а врачи скрывают?

Пироман помолчал. Однако комиссару не показалось, что он хочет солгать: скорее, чародей раздумывал над тем, как бы поточнее описать — но что? Маньяка? Причину его безумия?

— Иногда, — наконец медленно произнес он, — порталы с той стороны возникают стихийно, и происходит это либо постепенно, в течение долгих лет, либо в один миг, как взрыв. Взрыв, разрывающий ткань той и этой стороны, похожий на извержение вулкана в долю секунды. Чистая магия вырывается из разрыва с такой силой, что испепеляет все вокруг, а то, что уцелеет — искажается до неузнаваемости. Человек, оказавшийся рядом… — он смолк и склонил голову, перебирая пальцами край карты. — Чаще всего сгорает, но иногда… редко… тот, кто выживет, изменяется навсегда.

— Но… но эти же бараки были давно, в пятьсот двенадцатом году! — недоверчиво воскликнул комиссар. — Даже если бы такой человек и подвернулся под этот, прости Господи, взрыв — он бы давно умер!

Пироман хмыкнул и надел шляпу.

— Кто сказал, — насмешливо осведомился он, — что этот человек может умереть?

— Кусок кожи был срезан со лба, — сказал Кеннеди, щипцами поворачивая под микроскопом кость, чтобы Бреннон увидел след скальпеля.

— Какого черта он вообще это делает? — спросил комиссар, больше у самого себя, но патологоанатом снял пенсне и, задумчиво протирая стеклышки, ответил:

— Я думаю, это некое душевное расстройство. В сущности, безобидное коллекционирование в помутненном рассудке этого несчастного превратилось в жестокую манию.

— Думаете, он несчастный? — фыркнул Бреннон. — Да он, поди, счастлив по уши, что занят любимым делом.

— В университете сейчас преподает доктор фон Брок. Если хотите, я могу попросить его о консультации. Это весьма выдающийся ученый в области психиатрии.

Комиссар поразмыслил. Вообще, если учесть, что полицию консультирует какая–то двуединая сущность по поводу нечистой силы, то от психиатра хуже не будет.

— Спросите. Если он сможет описать похожие случаи, то тем лучше. Еще что–нибудь?

— То же, что и раньше. Несколько синяков на запястьях и лодыжках никак не похожи на следы яростной борьбы. Жертва не сопротивлялась, — Кеннеди наморщил лоб. — Но почему? Я не нашел ни одного известного мне наркотика, следов отравления газом, удушья или удара по голове.

— Меня больше интересует, почему он отрезает по разному кусочку от каждой, да еще и такому маленькому. Ему понадобиться не меньше сотни девушек, чтобы собрать все… весь… — комиссар обрисовал в воздухе женский силуэт. — Ну вы поняли.

— Загадочно, — согласился старичок. — А поскольку он режет уже умерщвленных жертв, ночью, в полном одиночестве, я не представляю, что мешало ему снять скальп сразу с одной, целиком.

Бреннон засопел. По поводу этих вопросов ему следовало консультироваться с Лонгсдейлом, а комиссар не был уверен, что сможет нормально с ним поговорить после того, что узнал.

«А вдруг она ошибается? Вдруг она просто спутала его с кем–то еще? Она ведь так и не смогла объяснить, почему он таким стал».

Другое, впрочем, мучило Натана куда больше — ее слова о том, что для мертвецов невыносим даже ее след. Но Лонгсдейл не может быть мертв — комиссар сам видел, как он оживал! Он дышал, спал и ел, как все люди, не говоря уже о том, что не вонял и не разлагался на ходу.

«Психиатр, — с тоской подумал Бреннон. — Мне скоро понадобится, и видимо, не один. А сразу с санитарами».

Ему еще следовало доложиться Бройду и зайти к Шериданам, чтобы… тут мысль Натана останавливалась. В конце концов, пироман врет, как дышит, что ему стоило наврать и тут? Но, тут же задумавшись над этим, комиссар неохотно признал, что это не так: до сих пор пироман всегда говорил правду.

В итоге, выбирая между докладом Бройду, состоящим из ничего, и визитом к Лонгсдейлу комиссар с отчаянной храбростью выбрал худшее. Он предупредил дежурного, нахлобучил шляпу и вышел в мокрую февральскую метель с мыслью о том, что в Мазандране хотя бы не было этого гнусного снега. А также маньяков–чародеев, пироманов, точащих зубы на невинных племянниц, и всяких двуединых тварей, чтоб им опухнуть…

В доме 86 свет горел по всему второму этажу — Лонгсдейл зарылся в недра своей обширной библиотеки в поисках подходящего ритуала. Бреннон позвонил. Дверь открылась медленно, со зловещей бесшумностью. На пороге стоял пес. При виде комиссара двуединая тварь вопросительно пошевелила ушами в глубине густой гривы. Да как их существование вообще возможно?!

— Денек, однако, — мрачно сообщил Рыжему комиссар, снимая пальто. Животное сочувственно фыркнуло, потерлось боком о ногу Натана и потрусило по лестнице наверх.

Лонгсдейл стоял у стеллажа и, недовольно хмурясь, листал большую книгу в черном переплете. Джен раскладывала по столу какие–то схемы, испещренные непонятными значками. Бреннон громко кашлянул.

— А, комиссар, — без особой приветливости отметил консультант и захлопнул книгу. — К сожалению, пока ничем не могу порадовать.

— Зато я могу. Ко мне сегодня явился пироман.

— Что?! — пронзительно крикнула ведьма, вскинувшись над кипой схем, как змея. Лонгсдейл недоверчиво спросил:

— Тот самый? Но зачем?

— Собственной персоной, — Натан выложил на стол амулет. — Высказал критику по поводу этой штуки.

Консультант залился бледно–розовым румянцем, как школьник.

— А заодно поделился со мной кое–какой информацией. Сядьте.

— В обмен на что? — спросила ведьма. Лонгсдейл схватил амулет, сжал его в кулаке и негодующе воскликнул:

— Взломал! — он уставился на амулет суженными от досады глазами. — Но как он его взломал?

— Сядьте, — с нажимом повторил Бреннон. — Мне нужно ваше экспертное мнение. И твое тоже. И его, — он ткнул пальцем в пса. Зверюга понюхала палец с таким интересом, что Натан поспешил его отдернуть. Консультант опустился в кресло, не отрываясь от изучения амулета; Джен встала за спинкой, скрестив руки на груди и мерцая оранжевым огнем в глазах; пес разлегся посреди ковра и вопрошающе уставился на комиссара.

«Хоть картину пиши», — подумал Бреннон. Похоже, единственное существо, чье внимание ему удалось привлечь — это собака.