Не открывая лица - Николай Далекий

Фельдфебель слушал все это, не в силах скрыть улыбку.

— Господин обер-лейтенант рассуждал и поступал значительно проще, — сказал он.

— И погиб такой глупой смертью, — вздохнул Гросс. — Чем доказано, что этот, стрелявший в наших солдат, — партизан? Может быть, он просто нашел пистолет. Может быть, его родителей тоже повесили, как заложников, и он решил отомстить. Когда я ехал сюда, я видел на одной станции взорванный поезд. Он пошел под откос. На одном из вагонов было написано мелом по-русски: “Будешь бить рабочих и крестьян — больше будет партизан!” Видите! Они знают наше уязвимое место.

— Это — философия, господин лейтенант. Я бы на вашем месте объявил и этого мальчишку партизаном, привесил ему на грудь дощечку, и — дело с концом. Кто будет проверять? Впрочем, мое дело выполнять приказания…

Гросс, тяжело ступая усталыми ногами, задумчиво прошелся по кабинету.

— Хорошо, допустим, мы повесим и этого. Ну, а вдруг начальство узнает, что у обер-лейтенанта было подозрение, будто мальчишка спрятал мину. Об этой секретной мине много говорят, ее ищут, о ней уже ходят легенды, но ее еще никто не видел. И скажут: почему вы поторопились, почему вы не сумели заставить какого-то сопливого мальчишку рассказать о его тайне?

Фельдфебелю надоели разглагольствования нового командира.

— Я жду ваших приказаний, господин лейтенант, — сказал он бесстрастно.

— Давайте его сюда, — вздохнул Гросс. — На всякий случай, пусть зайдут два солдата.

Ожидая возвращения фельдфебеля, Гросс поправил соскальзывающий вверх с круглого животика ремень, проверил, хорошо ли застегнута кобура пистолета и, придав обрюзгшему лицу внушительный вид, грозно откашлялся. Но тут его взгляд упал на половичок, и он печально, со страхом покачал головой. И хотя окна были плотно прикрыты щитами, за дверями, в коридоре, ходил вооруженный дежурный, а на дворе, у школы, стояли часовые, лейтенанту Эмилю Гроссу вдруг стало жутко в этой теплой комнате, как будто здесь, кроме него, незримо присутствовали тени жертв неоправданной, тупой жестокости.

“Нет, нет, — подумал он, встряхиваясь и стараясь взять себя в руки. — Это слабость, нервы. Я еще не привык к этой роли. Но я привыкну, должен привыкнуть”.

Наконец фельдфебель и два солдата ввели посиневшего, дрожавшего от холода Тараса. Хлопец скинул шапку и, покорный судьбе, с тоскливой, горькой надеждой уставился на лейтенанта.

— Так, мальшик, ты должен рассказать фесь… — начал Гросс, строго поблескивая толстыми стекляшками пенсне. — Понимал — фея! Такой маленький и такой ест польшой сфолош!

— Так чем же я виноват? — жалобно спросил Тарас, и стало слышно, как мелко застучали его разжатые зубы.

— Што? Я все знайт! Молшат!

Возмущенный Гросс ходил по комнате, держась от арестованного на приличном расстоянии. Стекляшки его пенсне метали в хлопца холодные молнии.

— Ну? Рассказываль.

Тарас поспешно переступил с ноги на ногу, смущенно откашлялся.

— Значит, я меняю. Конечно, была у меня простыня. Сменял — и обратно иду домой. Заночевал, как водится, в этом селе, а утром опять себе иду. Бац! Меня арестовывают, и — сюда, а тут вот этот… — Тарас в ужасе округлил глаза, — головорез…

— Вы фсе голофорес! Народ — тикари!

— Насчет дикарей… — глуповато замигал глазами хлопец. — Тут я не понял, господин офицер. Это вы в каком случае говорите?

— Вы фее ест некультурный нарот.

— Ага! Насчет культурности… — поняв мысль гитлеровца, обрадованно закивал головой Тарас. — Это — да! Народ темный у нас, это правильно вы сказали. А что я головорез — это напрасно. Как можно такое говорить? Я мухи зазря не обижу. Сроду так. Смирный.

— Тальше рассказываль.

— Ну, а дальше, привели меня сюда, — тяжело вздохнул Тарас. — Я пропуск показываю, рассказал все как следует. Этот молодой офицер, который здесь был… — хлопец хмыкнул носом и осторожно покосился на фельдфебеля, — отпустить меня собирался — видит, что зазря привели и ни е чем я не виноват… Ну, а тут этот ужасный случай — стрельба! Вот где у меня пуля пролетела. — Он прикоснулся грязным пальцем к уху. — Сомлел было от страху. Да вы сами видели, что он тут наделал.

— Ты биль на одна дорога с этот голофорес?

— Так он сюда шел, а я — туда, — терпеливо объяснил Тарас и пожал плечами. — Я не скрываю, повстречался, видел его. Но вот, к примеру, я бы вас встретил. Что с того?

— У фас одинаковый мешок.

— Мешок? — удивился Тарас и снова бросил косой взгляд на фельдфебеля. — Разве можно сравнить? Вон у него какой, с голубой полоской, и пятна, кровь, наверное… А у меня вон тот, белый. Да что тут говорить! Вот господин солдат, не знаю в каком чине… не дадут сбрехать. — Хлопец с загоревшейся в глазах надеждой повернулся к фельдфебелю. — Вот этот мой мешок? Да?

Штиллер молчал. Он не совсем ясно понимал, о чем идет речь.

— Ну вот, и они подтверждают… — повеселел Тарас.

Оживившись, он переступил с ноги на ногу и облегченно вздохнул. Теперь-то этому толстому немцу все ясно. Еще бы! Разве можно спутать такие мешки…

— Какой был у него мешок? — спросил Гросс у фельдфебеля по-немецки.

— Вон тот, белый, чистый, господин лейтенант.

Гросс почувствовал, что единственная тоненькая ниточка, которую он держал в руках, оборвалась. Мальчуган говорил правду. Что же делать? Где искать новые нити, улики? Еще раз мысленно выругав покойного Шварца, подложившего ему такую свинью в виде этого глуповатого и несчастного подростка, лейтенант растерянно взглянул на фельдфебеля.

— Пустить в обработку? — с готовностью спросил Штиллер.

Сжав губы, Гросс молча кивнул головой.

Штиллер толкнул хлопца к двери. Но Тарас по-своему понял разговор немцев и утверждающий кивок лейтенанта.

— Вот это правильно, — сказал он радостно и заискивающе. — Спасибо, господин офицер. Только если отпускаете, так уж и пропуск верните… и мешочек, если можно.

— Фыпускайт? Я буду фыпускайт? После мина. Только так! Только так!

Через несколько секунд к лейтенанту вошла Оксана. Девушка несла на подносе кастрюлю, кофейник и тарелку, накрытую свежей накрахмаленной салфеткой. На ней была новая, светлая шелковая кофточка с короткими рукавами.

— Господин лейтенант, вы сегодня не обедали. Так нельзя… Я хочу предложить вам жареную курицу, кофе со сливками и что-то вроде гренок. Я не знаю, как это по-вашему называется: тонкие ломтики хлеба макают в молоко, потом в яичный желток и поджаривают. Попробуйте. Господин обер-лейтенант их очень любил…

Оксана хлопотала у стола, расстилая скатерть и расставляя тарелки. Гросс исподлобья следил за неторопливыми плавными движениями ее обнаженных до локтя красивых рук. Что из себя представляла эта девушка, торчавшая прежде на кухне, он не знал и испытывал к ней глухое враждебное чувство. Уж очень она спокойно говорит о покойном Шварце, словно обер-лейтенант не погиб, а вышел в другую комнату. Но Гроссу чертовски хотелось есть, а жареная курица выглядела очень аппетитно. Не раздумывая долго, лейтенант принялся за еду и вскоре убедился, что в смысле кулинарных способностей эта украинская девушка ничуть не уступает его Анне. Все было очень вкусно.