Чукотский вестерн - Андрей Бондаренко

Расположился со всеми удобствами, искупался, ноги обработал, перевязал, где надо.

А что, полегчало, бодрость в организм вернулась.

Отца Порфирия обнаружил на солнечной полянке, прямо за церквушкой.

На поляне стоял хлипкий столик, скамья, на скамье сидел батюшка, опять же голый по пояс, босой, в одних холщовых портах.

Столик был завален разнообразным инструментом: пила, рубанок, напильники, гвозди. Отдельно, на краю стола, размещались рыбацкие снасти: бобины со шнурами, грузила, крючки, мушки.

– Здравствуйте, отец Порфирий! – поздоровался Ник. – Спасибо вам за всё. Извините, вчера не успел поблагодарить, очень уж устал. Ещё вот – прямо у вас на столе уснул, простите покорно…

– Пустое, – отмахнулся батюшка. – И говори со мной нормальным языком, как с обычным человеком. Лады? Ну, тогда давай поздороваемся, как у русских людей принято.

Встал, протянул толстенную ручищу. Рукопожатие у батюшки крепким оказалось, у Ника даже ладонь свело.

На кисти священника было вытатуировано: «Олежка», а ещё чуть повыше: «Балтийский Флот» и якорёк синий, крошечный.

«Теперь понятно, почему Шняга с тобой дружил, – смекнул Ник. – Моряк моряку – друг, товарищ и брат на все времена…»

Батюшка опустился обратно на скамью и принялся усердно обрабатывать наждачной бумагой деревянный катамаран: полметра в длину, сантиметров тридцать в ширину, с двумя поперечными планками.

– Знаешь, что это? – спросил небрежно.

– А то, – так же небрежно ответил Ник. – Обычный «кораблик», снасть для ловли рыбы. К этой скобке шнур толстый привязывается, метров семьдесят, к шнуру в трёх метрах от «кораблика» поводков штук шесть-семь, в полутора метрах друг от друга. Правильно?

– Верно, – кивнул головой отец Порфирий. – Вот, тебе «кораблик». Держи. Для вас и делал. Шнуры разные забирай, тут вам хватит. Только мушек у меня мало совсем, пять штук всего осталось. Так что, ещё с десяток наделай на всякий случай, вот – коробочка с крючками.

Ник взял со стола одну из мушек, спросил, разглядывая на свет:

– Из чего вы их таких, батюшка, делаете? Что это – красной ниткой перетянуто?

– Основное – это оленья шерсть. А вот это человеческий волос, лучше всего интимный женский, понимаешь, о чём это я? – весело подмигнул отец Порфирий.

– Интимный женский? – искренне удивился Ник. – Здесь и его достать можно?

– Здесь нет, – сразу погрустнел батюшка. – Мне его Шняга доставлял, он мастаком по этой части был. И вчера должен был подвезти. Я уже для него и шкурок песцовых приготовил с десяток, три чернобурки. Да, вот, оно как получилось…

Помолчали скорбно с минуту.

Чтобы как-то сгладить неловкость момента, Ник поинтересовался:

– А Лёха у нас где?

– Лёха? – переспросил Порфирий. – Ты это про Алексея? Вон в той стороне – видишь дымок? Это он оленину коптит. У меня полтуши было в заначке, на леднике. Под вашей избушкой тоже ледник имеется, только маленький очень, с десяток хариусов всего и влезет. Потому и коптит. Ничего, управится до вечера.

Посидели ещё на солнышке с часик, болтая о том, о сём.

Рассказал батюшка Нику о тепле, идущем из земли, о том, чем теплица от парника отличается.

– Теплица, отрок, она только от солнца греется, а у меня под каждым парником по полтонны оленячьего навоза зарыто. Преет тот навоз, «парит», дополнительное тепло получается. Понимаешь? Я так думаю, что у меня здесь не то что помидоры, дыни самаркандские вызревать будут.

Спросил Ник священника и о причинах, по которым тот здесь поселился в полном одиночестве.

Прощались на следующее утро. – Вот, всё, что могу, отроки, не обессудьте, – сказал на прощанье батюшка. – Оленина, полпудика муки, соль, картошки пару килограмм, крупа пшеничная. Из одежды – сапоги, два бушлата старых. Ещё спичек два коробка, махры кисет. Из оружия только две гранаты предложить могу, отобрал как-то у чукотского шалопая местного, вернее – шалопайки. Ещё микстуры в горошках возьмите, от температуры. Просроченная она, правда, уже лет десять как, да ничего – работает ещё. Ну, и в завершение – фляжка спирта, как и полагается. На этом – амба…. Ступайте себе с Богом! Да, сторожитесь постоянно: с месяц назад со стороны той избушки выстрелы были слышны. Целое утро стреляли безостановочно. Выстрелов двести насчитал, почитай…

– Странно это, – поделился Ник своими сомнениями с Сизым, когда отошли от священника метров на тридцать. – Считалось, что для нас здесь – самое безопасное место. Сожгли «пятнистые» осенью буровую да и ушли. Нынче им тут делать совершенно нечего. Но тогда кто месяц назад на реке устраивал стрельбы? Ничего не понимаю! – Да, запросто может случиться, что прямо к чёрту в зубы прёмся, – согласился Лёха. – На тризну беспощадную, кровавую…

Глава десятая Река Паляваам

Вышли очень рано, по холодку, помня о вчерашней жаре и злобных слепнях. Ник часто оборачивался и махал отцу Порфирию рукой. Действительно, мировой мужик. Прав был безвременно утонувший Шняга.

Бодро шагалось. Саднили, правда, вчерашние потёртости и порезы на ногах, кашель простудный время от времени пробивал. Но, в целом, эти мелочи не печалили вовсе. Потому как вниз спускаться – это вам не вверх карабкаться. Огромная разница мироощущения – с колокольни философской рассуждать если.

«Это я Банкина наслушался, философа доморощенного», – решил про себя Ник. – «Вот и лезет в голову чушь всякая. Где-то сейчас Гешка, Вырвиглаз? Добрались уже до своей речки Белой или до сих пор в Анадыре штаны успешно просиживают?»

Неожиданно начался мелкий противный дождик. Над долиной Паляваама ещё светило солнце, а со стороны перевала дружно наползали скучные серые тучи.

Пришлось ускориться. Сперва просто быстрей шли, потом уже побежали, опять на шаг перешли, снова побежали…

– Наддай! – командовал Лёха, хотя и считался подчинённым по штатному расписанию. – Шевели помидорами, подельник! Промокнем ведь на хрен!

Ник и шевелил, по мере сил.

Когда силы закончились – устроили привал, отдышались.

Нашлась минутка и пейзажем чукотским полюбоваться. Нежно-зелёная тундра, серебряные полосы Паляваама, за ними – овальное озеро сиреневого цвета, ещё дальше – покатые сопки: под солнечными лучами, пробивающимися сквозь тучи, лазоревые, с фиолетовой паволокой…

А это что такое? Вдоль берега реки, на пределе видимости, неторопливо передвигались два крошечных всадника.

Сизый долго всматривался вдаль, заслоняясь ладонью от солнца.

– Да это просто чукчи, – успокоил. – Чешут куда-то, по своим делам чукчанским. Как говорится: «Мне нужна сегодня передышка. Надоело – пьяною быть в хлам. И брела куда-то вдаль мартышка. По своим, мартышечьим делам…». Их тут много. Даже поговорка такая есть: «На сто вёрст – ни души, чукчей не считая». Странно только, что эти верхом на оленях едут. Обычно они и зимой и летом на упряжках передвигаются, на нартах в смысле. Снега летом нет? Ну и что? У чукчей специальные летние нарты имеются, лёгкие – одной рукой поднять можно. Запросто по летней тундре бегут, по травянистой только, пень ясный, не по каменистым нагорьям. И оленей в них впрягают, и собак используют. Вообще-то я к ним, к чукчам то есть, нормально отношусь, без отвращения. Иногда и нормальные среди них попадаются, с правильными понятиями. Вот только бабы у них страшные…

Дальше уже пошли без привалов. Часов через шесть вышли к неказистому строению на берегу Паляваама, ветерок принёс неприятный запах.

Чем ближе к избушке, тем сильней становилась вонь, гнилью настоящей ударило в носы, заставило отворачиваться и безостановочно чихать.

Подошли вплотную. Вокруг избушки, в радиусе пятидесяти метров, земля была покрыта останками битой птицы – уток, гусей, лебедей.

Видимо, по весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, какие-то ухари веселились тут от души. Столько птицы набили, что даже зверьё местное, вечно голодное, всё съесть не смогло. Но растащили медведи, песцы и лемминги птичьи части по округе знатно – кругом валялись крылья, головы, лапы.

– Что же за уроды тут колобродили? – пряча нос в рукав бушлата, пробубнил Сизый. – Так только большущие начальники гадить могут. Откуда им, начальникам этим, в такой глухомани сказочной взяться? Неоткуда. Тогда – кто?

Хороший вопрос. И Ник, и Сизый знали на него ответ, но озвучивать эти знания ужасно не хотелось. Да и толку в том было мало. И так всё ясно: где-то рядом «пятнистые» шляются, вооружённые до зубов, а у них на двоих – две гранаты всего да нож старенький.

Гранаты, кстати, сразу поделили, что и нетрудно было совсем.

Ник свою гранату разместил в правый брючный карман, а запал от неё – в левый, соответственно.

Дождик продолжал размеренно моросить. Пришлось про эмоции забыть и делом заняться. Часа четыре потратили на приведение территории в относительный порядок, благо в сенях избы лопата нашлась. Выкопали в отдалении несколько ям неглубоких, захоронили в них останки бедных птичек, ямы камнями тщательно забросали.