К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

– Думы все о тебе, Наташа, – соврал Василий вошед­шей Наталье Алексеевне, – как спасти тебя от разорения. Не позаботился о тебе твой муженек.

– Списался бы с Резановым, что сделать, чем помочь, – предложила Наталья Алексеевна.

– С Резановым неплохо бы, хоть я и недолюбливаю этого зятька, – как бы про себя заметил Василий. – Надо хоро­шенько подумать... Ты, кроме письма о кончине Гриши, им ничего не писала?

– Нет, но упомянула Анне, что ожидаю всяческой помо­щи от Николая Петровича.

– Наташа, ты знаешь дела всех этих отдельных компа­ний Григория. Ведь того и гляди нагрянут с претензиями поставщики-кредиторы и держатели векселей. Придется удовлетворять текущие нужды промыслов, вносить казенные платежи, подати. Надо бы подготовиться.

– Понимаю. Баланс, однако, нужен. Не забыть бы чего... Самое лучшее – пошли сейчас за Немовым. Потребуй, что нужно, – за какой-нибудь час подсчитает... Трудно нам, по­жалуй, будет из-за отсутствия наличных – все деньги в деле. Голиков наседает не как компанион, а как враг. Да и другие не лучше... Ты читал письмо Баранова? Надо успокоить ста­рика. Его действительно стараются оболгать. Но Гриша ре­шительно наветам не верил.

– Надо, надо успокоить, а то сбежит... Что будем без него делать? Заеду, пожалуй, сегодня к генерал-губернатору, поблагодарю за внимание. А кстати, посоветуюсь, как быть...

Вошел с парусиновым картузом в руках бухгалтер покой­ного, Максим Афанасьевич Немов. Он не ждал ничего хоро­шего и потому волновался, припоминая, как приходилось письменно не раз подчеркивать промахи и недобросовест­ность Василия.

Плоская чахоточная грудь Немова с шумом, как кузнеч­ные мехи, тяжело подымалась и опускалась. Уголки рта дро­жали. На веснушчатом лице яснее выступали следы когда-то перенесенной оспы.

– Максим Афанасьевич, – внушительно, но любезно начал Василий. – Выясняю вот с хозяйкой, как и что... За­готовьте, голубчик, немедля общий баланс на первое число и расчеты с компанионами и главными поставщиками.

Лоб Немова покрылся легкой испариной. Волнение проходило – дело оборачивалось не так, как он думал. С чув­ством облегчения он провел влажной рукой по слипшимся волосам и спросил уже спокойно:

– Когда прикажете?

– Если успеете – сегодня. Если нет – завтра... Надо бы заготовить список, кому послать извещения о смерти Гри­гория Ивановича. Напишу их сам.

Немов повернулся к выходу.

– Постойте, – как бы вспомнил Василий, – принесите мне еще, пожалуй, книги Охотской конторы...

Через несколько дней в городе стало известно, что всеми делами покойного именитого рыльского купца Григория Ивановича Шелихова, от имени опекунши, вдовы Натальи Алексеевны Шелиховой, управляет брат покойного, Василий Иванович Шелихов.

Все это было хорошо, но перед Василием по-прежнему вставал неотвязный вопрос: как же вести себя с сообщника­ми? Идти ли дальше с ними по пути разрушения предприя­тия или начинать борьбу за его сохранение? Идти с ними, ясно, было не по пути. Однако против – опасно: собирались скрутить Шелихова, еще легче будет справиться им теперь с наследниками.

«Придется, видимо, до поры, до времени поиграть, – ду­мал Василий. – Бритюков... этого надо приголубить, отко­лоть от них и обезвредить. А против других лучше, пожалуй, поставить Резанова...»

Визит к генерал-губернатору Пилю был успешным. Пиль обещал немедленно написать, куда следует, чтобы вдову Ше­лихова не беспокоили. Ибо она дала обязательство быть исправной плательщицей казне и взялась продолжать дело, начатое мужем.

– Видишь, как хорошо, – сказала Наталья Алексе­евна.

– Не плохо, – согласился Василий. – Но вот в чем дело, Наташа. Твое неограниченное опекунство могут оспорить в любое время казенная палата, кредиторы, пайщики.

– Даже если буду платить исправно? – непритворно удивилась Наталья Алексеевна.

– Даже если будешь платить вперед... В подобных случаях назначается опекунский совет с участием представителя казны, родственников и заслуживающих уважения лиц. Посадят в совет и компанионов, если и не всех, то некото­рых... Голикова, например.

Наталья Алексеевна всхлипнула:

– Разорит... По миру пустит... Неужели ничего нельзя сделать?

– Расспроси Петра Гавриловича. Он как раз по этой части. К сожалению, только по опекам господ дворян.

На другой день они снова встретились.

– Ничего не вышло, – уныло заявила Наталья Алек­сеевна. – Петр Гаврилович так сказал: никто вас пока не трогает, и ладно... Сегодня не трогает, а завтра? – добавила она с горечью и раздражением.

Василий целый день не выходил из дому, исписывая лист за листом, просматривая написанное, черкал и снова писал... Просил не беспокоить. К вечеру он пригласил Наталью Алексеевну в кабинет, посадил ее на диван и, самодовольно хлоп­нув в ладоши, объявил:

– Придумал, Наташа. И, кажется, не плохо. Слушай... Я нашел в бумагах Григория Ивановича его завещание, написанное им во время болезни.

Наталья Алексеевна с явным недоверием уставилась на него.

– Когда же Гриша мог это сделать? Мы глаз с него не спускали.

– Писала под его диктовку Дуня и по его просьбе нико­му об этом не говорила.

– До сих пор? Этому никто не поверит.

– Кому покажем – поверит, – уверенно сказал Васи­лий и продолжал: – Письмо-завещание Григория Ивановича Шелихова, с перечислением известных его государственных заслуг, написано на имя государыни императрицы. В нем он просит сжалиться над осиротевшей семьей, на имущество которой под всякими якобы законными предлогами будут покушаться многие. Кто защитит осиротевших, кроме матуш­ки царицы, а? Покажем, однако, завещание только тогда, когда понадобится. Поняла? Копию пошлем Резанову. О под­держке перед царицей сама попросишь Платона Алексан­дровича Зубова. А ему будет напоминать Николай Пет­рович.

– Да ведь подписи-то Гриши на этом сочиненном пись­ме-завещании нет... Либо подделывать думаешь? – спросила с возмущением Наталья Алексеевна.

– Предусмотрел и это, – самодовольно усмехнулся Ва­силий. – Узнаешь эту подпись?

Наталья Алексеевна взяла в руки бумагу, долго всматри­валась в знакомую подпись «Григорий Шелихов» и с боль­шим недоумением, возвращая бумагу, сказала:

– Можно поклясться, что настоящая...

– А ты забыла о бланках с подписью, найденных в железном сундуке? Я показывал их тебе. Переписано письмо Дуней...

– Ты, значит, посвятил ее в это дело? И она согласилась переписать?

– Конечно, поплакала. Но я ей объяснил, что если этого не сделать, то все пойдет за долги и всех нас ожидает ни­щета, и еще, мол, письмо является свидетельством заботы отца о них, детях...

* * *

Получивши копию письма Шелихова государыне, дати­рованного тридцатым июня 1795 года, то есть в начале бо­лезни, Резанов отшвырнул в сторону начатую было книгу и задумался. Прав его жены, его самого и детей покойного письмо не затрагивало, но показалось ему подозрительным. Странным казалось, что Григорий Иванович на первой же неделе болезни утратил веру в себя, в свое крепкое здоровье, и не менее удивительным было проявление трогательной за­боты о жене, к которой со времени охотской истории он относился с некоторым недоверием. Покойный сам предупреждал его, Резанова, о том, что жена, которую он продолжал лю­бить, очень легкомысленна и что, несмотря на ее интерес к делам и знание их, он вполне доверить их ей не рискнул бы. Впоследствии же Григорий Иванович шутя не раз гово­рил: «Умирать буду, единственным опекуном назначу тебя...»