К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

Не прошло и часу, как оба корабля, одевшись в свои бе­лоснежные одежды, описали широкий полукруг и устреми­лись на запад.

* * *

Мысленный перечет всей публики, устроившейся на па­лубе, оживленные в группах беседы, яркое солнце и успокаи­вающая темная синева моря привели служащего Российско-Американской компании Шемелина, на которого возложена была обязанность вести дневник, к убеждению, что кают-компания совершенно свободна и пустовать будет долго.

Бесцеремонность и высокомерие старшего офицера, трети­ровавшего Шемелина как «купчишку», любопытство надоедливого и шумного кавалера свиты Толстого и кадет Коцебу заставляли ловить минуты, когда можно было более или менее спокойно разложить материалы, сделать подсчеты и, наконец, черкнуть несколько осторожных строк в дневничке... К последнему Шемелин пристрастился. Он исправно пользо­вался разрешением знакомиться с распоряжениями капитана по кораблю и эскадре и неутомимо расспрашивал мальчиков Коцебу и ученых о международной торговле. Офицеры, прав­да, тоже не отказывали в корректных ответах, но по своей инициативе почти никогда не вступали в беседу и вели себя холодно, отчужденно.

По их представлениям мир делился на две части: «свои» – это моряки и «чужие» – все остальные. С наиболь­шим пренебрежением относились к купчишкам. Что касается Шемелина, он был вдвойне неприятен тем, что его положе­ние – лица, контролирующего расходы, – заставляло до известной степени с ним считаться. К тому же Шемелин держал себя с достоинством.

Из морских офицеров с ним просто вел себя один только лейтенант Головачев. Он охотно, по-дружески разговаривал с Шемелиным обо всех делах, делился и своими впечатлениями об офицерах корабля, большинство которых знал уже давно, по службе в Ревеле.

– С ними трудно дружить. Даже если они милы и кор­ректны, то все равно по отношению ко всем не ревельцам чувствуешь с их стороны холодок. И потом они там все меж­ду собою в родстве или свойстве: Крузенштерн через Коце­бу и Эспенбергов, Моллер через Беллинсгаузенов, Беллин­сгаузены через Витбергов, Витберги опять через Коцебу, ба­роны Бистром через Крузенштернов, бароны Штейнгели то­же его родственники. Затем у них связи перекидываются за границу, как будто через Бернарди и опять же этого подозрительного Коцебу... С ними тяжеловато и скучно.

– А что представляет собой Крузенштерн? – интересо­вался Шемелин.

– Боевой капитан-лейтенант с хорошим морским прош­лым. Отличился в девяностом году на «Мстиславе». Тогда заставили шведского контр-адмирала Лилиенфельда спустить флаг. Крузенштерну, как проявившему особую неустраши­мость, поручено было тогда сопровождать Лилиенфельда на «Мстиславе» и доставить флаг контр-адмирала и шведского корабля в Ревель... Увлечен разными географическими исследованиями в области иностранной торговли. Успел побывать в Вест-Индии, на Бермудских островах, в Ост-Индии и даже добирался до Кантона. В Россию вернулся только год назад и сразу же подал какой-то проект о колониальной торговле, но проект где-то застрял. Крузенштерн чувствовал себя обиженным, собирался было уже жениться – хотел осесть на земле, разводить огород и писать воспоминания.

– А как служить с ним? Не трудно?

– Он корректен, умеренно требователен, но с людьми обращается чуть-чуть свысока.

О первой перенесенной буре Шемелин записал в своем дневнике:

«Надежда» во время шторма от ударов сильного волне­ния и жестоких толчков немало претерпела: ибо стены ее во время свирепствования оного, раздвигаясь, делали повсюду отверстия, сквозь которые, прожимаясь, вода текла в корабль непрестанно. Господин Крузенштерн, имев необходимость расшевеленные стены корабля исправить, нанял английских конопатчиков...»

Дальше, однако, писать не пришлось: послышался приб­лижающийся топот шагов целой компании.

– А, Шмель! Ты здесь, российский Колумб! – заорал, потрясая небольшой книжкой в темном кожаном переплете, Толстой. – Творишь правдивую нашу историю?

– Нет уж, ваше сиятельство, творите вашу очередную историю сами, – огрызнулся Шемелин, намекая на постоян­но создаваемые Толстым недоразумения на корабле, и, по­спешно собрав свои тетради, вышел.

Смелый выпад кроткого Шемелина заставил Толстого громко расхохотаться. Смеясь, он погрозил кулаком в сторо­ну захлопнувшейся двери.

В кают-компании продолжался начатый на палубе спор.

– Я еще раз повторяю, господа, что заслуга решительно всех открытий земель в северной части Восточного океана, – сказал старший офицер Ратманов тоном, не допускающим возражений, – принадлежит нам, военным морякам. Куп­чишки и прочие только присосались к нашей славе. Не будем шевелить особенно старого, давнишнего – там все больше спорные легенды. Давайте начнем хоть с нашего Беринга, – и он растопырил толстые пальцы, приготовившись считать. – Существование пролива между Азией и Америкой доказал Беринг. Длинная цепь Алеутских островов, острова Шумагинские, Туманные, северо-западная часть Америки, гора Свято­го Илии – все это открыто и описано военным моряком Берингом. Даже такой прямой конкурент его, как Кук, и тот счел нужным отметить, что его наблюдения исключительно точны.

– Этого никто не отрицает, но... – возразил один из Офицеров Ратманову, – ведь Беринг сам писал, что, по сло­вам жителей Анадырского острова, против Чукотского носа живут бородатые люди, от коих чукчи и получают деревян­ную посуду, выделанную по русскому образцу, причем в яс­ный день можно видеть к востоку землю. Кто же мог научить этих восточных жителей делать русскую посуду? Военные моряки?.. Нет уж! Именно «прочие» это и сделали! А вот вам другие примеры. Вскоре после смерти Петра Великого, чуть ли не в том же или в следующем году, якутский казацкий голова Афанасий Шестаков доставил в Петербург карту с обозначением северо-западного берега Америки, и ему было поручено проведать эту землю против Чукотского носа. А в тысяча семьсот тридцать втором году подштурман Федо­ров и геодезист Гвоздев побывали в Америке и описали неко­торые острова.

– Я не могу отказать себе в удовольствии привести к тому, что тут уже сказали, несколько справок, полученных мною от Булдакова, – вмешался лейтенант Головачев. – В 1743 году на американских берегах побывали купец Сереб­рянников и сержант Нижне-Камчатской команды Басов. В 1745 году предприимчивый сержант, уже с другим компанионом, иркутским купцом Никифором Трапезниковым, плы­вет туда же во второй раз. Есть сведения, что плавал он еще два раза, но дальше Туманного острова не заходил, а вообще крепко он обосновался на Медном. Наконец, обратите вни­мание, что Басов из первого своего путешествия привез для показа больше пуда самородной меди, несколько фунтов какой-то руды, мешочек самоцветных камней и даже «незнаваемую новокурьезную рыбку». На его рапорт о путешествии, добредший до сената, состоялся указ, которым было поруче­но нашему гидрографу адмиралу Алексею Ивановичу Ногае­ву составить на основании всех имеющихся сведений карту. Само собой разумеется, – продолжал Головачев, – тотчас же нашлись подражатели Басова: купцы Дальский-Чебаевский, Трапезников, Чупров. Они отыскали одного из бывших матросов, тобольского крестьянина Неводчикова, побывавше­го в Америке с Берингом. Через три месяца по возвращении Басова, в сентябре 1745 года, Неводчиков плывет к островам, названным Берингом островами Обмана. Путешествие при­несло Неводчикову славу новооткрывателя неизвестных островов, и он, по именному указу императрицы, был произ­веден в подштурманы...