Любовь нечаянно нагрянет (СИ) - А. Ярослава

Вот так кратко и понятно.

Дед оглядел Шуриково дорогое пальто, ботинки из итальянской кожи и мрачно протянул:

— Друг значит. Знаем мы таких друзей…, – повернулся ко мне и строго поинтересовался, — С каких это пор у тебя в друзьях олигархи водятся?

Я выпала в осадок.

Язык прилип не небу, а щеки опалил румянец — так стыдно стало перед Громовым за дедов пренебрежительный тон.

— Я не олигарх, — к чести Шурика на провокации деда он не велся, — А обычный строитель.

Несколько мгновений мужчины напряженно смотрят друг на друга, пока я решительно не вмешиваюсь:

— Де, что мы на пороге разговариваем? Дай пройти, и убери уже ружье, в конце концов!

Как ни странно, но Николай Иванович слушается.

Шаркает в комнату, и прячет ружье в шкафу.

Я неловко топчусь на пороге и под пристальным взглядом Громова стаскиваю куртку. Он, словно не замечая моего смятения, скидывает свои ботинки и довольно требовательно интересуется:

— Чаем угостишь?

Вот ведь наглый! Буд-то кофе дома у себя не напился?

Приглашать Шурика в гости я не планировала, но отказать было неудобно. Спиной, чувствуя дедов злобный взгляд, покивала и проводила гостя на кухню.

Он уселся на табуретку — ту самую, с которой не так давно грохнулся Шнурок, чуть поерзал и нахмурился.

— Шатается. Отвертка есть?

Я застыла с чайником в руках и невольно покосилась на застывшего в дверях деда. Он хоть и казался удивленным, но смотрел очень недобро.

— У вас, Николай Иванович, наверняка есть какие-то инструменты? — Шурик приподнялся, перевернул табуретку, деловито что-то там рассматривая.

Дед, скрипя зубами, поперся в кладовку, где была его сокровищница. Через несколько минут принес искомое и стал ревностно наблюдать, как Шурик чинит табуретку.

— Готово! — улыбнулся мне Громов и протянул отвертку обратно Николаю Ивановичу, — Спасибо.

Если бы взглядом можно было убивать, то от Шурика уже давно осталась бы кучка пепла.

Из груди невольно вырвался смешок. Дед грозно сдвинул брови в мою сторону, и я быстренько повернулась к плите, усердно делая вид, что выбираю чай. Ага, черный или черный.

Поставила на стол варенье, нарезала бутерброды и, хотела было сполоснуть руки, как обнаружила, что вода из-под крана только холодная льется — опять колонка сломалась.

— Печалька, — выдохнула, вытирая покрасневшие от холодной воды руки, полотенцем, — Горячая ванна отменяется. Завтра придется газовиков вызывать, а кто придет тридцать первого числа.

— Дай я посмотрю, — Громов чуть оттеснил меня в сторону, попробовал несколько раз открыть и закрыть кран, а после уже не спрашивая разрешения пошел в дедову сокровищницу, заслужив злобное шипение:

— Ходит, как у себя дома!

— Деда! Он помочь хочет.

Шурик вернулся с целой кучей инструментов и, ловко сняв крышку с колонки, стал что-то там откручивать, под неустанное бурчание:

— А вдруг мы сейчас взорвемся? Осторожнее плитку не поколи! Придержи! Придержи ее с ентой стороны.

Громов же делал вид, что не замечает дедовых инсинуаций и сосредоточенно, откручивал какую-то неизвестную мне фиговинку, что при более детальном рассмотрении оказалось небольшой трубкой из странного желто-красного метала. Мужчина немного тряхнул ее, что-то услышал и, поднеся к губам, стал дуть.

Смотрелось более чем странно — даже дед перестал бухтеть и покрутил пальцем у виска.

Вскоре из трубки велытел небольшой камшек и Шурик довольно улыбнулся.

— Отлично!

Присабачил трубку обратно, закрыл колонку железным коробом крышки и торжественно объявил:

— Пробуй, Рыжуль.

Рыжуль? Мне послышалось?

Рука чисто на автомате дернула кран. А вода-то теплая.

— Шурик! — взвизгнула я и захлопала прямо мокрыми ладошками, — Ты настоящий волшебник.

— Нет, что ты. Я только учусь.

Ответная улыбка мужчины приятным теплом отозвалась в моей груди, и до меня только дошло, что я невольно перешла на «ты»

Глаза невольно ищут его потеплевший взгляд, и когда встречаются — меня захватывает в плен фейерверк необъяснимых чувств. О смущения до желания подойти ближе и прижаться лицом к его груди, чтобы, наконец, снова почувствовать этот аромат силы и уверенности, что источает этот мужчина.

Губы Громова чуть изгибаются в соблазнительной улыбке, а глаза на миг опасно блестят, делая его совсем непохожим на себя обычного.

— Ритка! И долго ты газ на плите жечь будешь? — ворчливый упрек деда, вырывает меня из необъяснимо-притягательной ловушки.

— Да, — рассеянно отвечаю я, — Сейчас.

Громов долго не задерживается. Пьет чай вприкуску с булкой и вареньем, ловко отбивается от ядовитых замечаний деда и уходит напоследок приобняв меня за талию и, мазнув по щеке легким поцелуем.

— До завтра? — негромко спрашивает он.

— До завтра, — едва слышно отвечаю и накрываю ладонью след от поцелуя, словно хочу удержать, ставшее уже призрачным, тепло.

Как только за Шуриком закрывается дверь Николай Иванович, коршуном вьется около окон, наблюдая, как мужчина садится в машину и уезжает.

— Какой он, к ядрене Матрене, строитель?! Аферист и бандит!

— С чего ты взял? — смеюсь в ответ.

— Только бандиты на таких машинах разъезжают, — авторитетно и со знанием дела заявляет он, — Держись от него подальше?

Тяжело вздыхаю и устало качаю головой:

— Завязывал бы ты дед смотреть всякую ерунду по телевизору. Все эти «Теории заговора» до добра не доведут. Пойду-ка я спать, — шумно зеваю, — Устала, как собака.

Иду в свою комнату и едва раздевшись падаю на кровать, почти сразу засыпая и думая о том, что дед теперь всю ночь не будет спать.

Не успокоиться ведь пока сам не разберет колонку и не дунет в эту самую трубку.

Глава 12

Еще когда была жива бабушка, у нас в семье появилась традиция на новый год ездить на дачу. Сначала делалось это из чисто экономических соображений. На настоящую живую, пушистую ёлку денег всегда не хватало, а во дворе нашего небольшого дачного домика росла здоровая голубая красавица.

В те времена у деда был желтый «Москвич». За два или три дня до нового года он неизменно наведывался в гараж, чинил свое авто и ровно тридцать первого числа мы отправлялись в наш дачный домик.

Пока мы с бабушкой убирались и накрывали на стол, Николай Иванович топил печь и наряжал елку. Ближе к вечеру в маленьком домике становилось тепло и уютно. В воздухе пахло жареным мясом, которое бабушка ловко готовила на печке и мандаринами, а в окошко так и норовили заглянуть яркие огни разноцветных гирлянд, что дед скрупулёзно навешал на главное украшение вечера.

Последние три года мы перестали туда ездить. Старый «Москвич» прогнил, да и настроение куда-то пропало. Бабушка с собой забрала нашу радость от праздника и как бы мы с дедом не пытались храбриться, а тоска по тем прежним денькам нет-нет да проскальзывала портя настроение.

Утром я проснулась с твердым ощущением, что что-то неуклонно меняется в нашей жизни.

Зашла на кухню и покосилась на деда — тот был занят самым важным делом на свете — вешал на веревочке сало для синичек.

Навела себе чая, откусила от булки и почувствовала, как в пятой точке прямо-таки свербит желание сделать сегодня что-то особенное.

— Дед, а поехали на дачу? Баб Раю прихватим с собой. Чего ей одной праздник встречать. Ее алкаш напьется. Опять она вся в слезах будет.

Он повернулся и скептически посмотрела на меня:

— А поедем мы на чем? Нынче автобусы туда не ходят. Дорогу, небось, замело. Вспомни, как мы на нашей ласточке туда пробирались.

Да. Такое никогда в жизни не забушуешь. Дед тот еще любитель экстрима.

Я крепко призадумалась и в голове сформировалась пока еще не до конца понятная, но очень ясная мысль:

— Кажется, я знаю, кто нас туда отвезет!

Дед сначала непонимающе пожал плечами, а потом его торкнуло.