Чужак в чужой стране - Роберт Хайнлайн

После обеда Джилл пошла в гостиную, собираясь посмотреть выпуск новостей и выяснить, попала ли она в события дня. Но стерео там не оказалось. Газет в доме тоже не было — было множество книг, но ни газет, ни телевизора.

Ей никто не мешал. Интересно, сколько же времени? Свои часы она оставила наверху. Она вспомнила, что ни в одной комнате нет ни часов, ни календаря. Что ж, тогда спать. На одном из стеллажей она отыскала пленку с записью «Просто сказок» Киплинга и умиротворенно прошла наверх.

Кровать была суперсовременная, должно быть, модель будущей недели — с автомассажером, кофеваркой, кондиционером, машиной для чтения и т. д., но будильника не было. Джилл решила, вряд ли она проспит, вставила пленку в машинку для чтения, улеглась на спину и стала читать, строчки бежали по потолку. Но вскоре приборчик выпал из ее рук, свет погас — она заснула.

А вот Джубалу Хэршо не спалось — он был недоволен собой. Интерес его поутих, началась реакция. Полвека назад он поклялся: никогда не подбирать заблудившихся котят. И что же? Клянусь всеми сосками Венеры-матушки, подобрал сразу двух — нет, трех, считая Кэкстона.

Его не волновало то. что он нарушал собственные обеты чаще одного раза в год. Последовательность — не его черта. Еще два нахлебника его также не волновали — никогда не считал гроши. За целый век насыщенной жизни он не однажды разорился, а частенько бывал куда богаче, чем сейчас; и то и другое он считал перепадами погоды и никогда не подсчитывал сдачу.

Но какой поднимется вой, когда служаки выяснят, что эти дети теперь находятся под его крышей, — вот что его волновало.

Он был уверен, что рано или поздно они все пронюхают, ведь эта наивная девчонка, Джиллиан, наверняка наследила и побольше, чем хромая корова.

Стало быть, в его святилище начнут вторгаться чужие, задавать вопросы, предъявлять свои требования… а ему придется решать и даже действовать. Но он был заранее уверен, что любые действия бесполезны, и это его раздражало.

Он не ждал от человеческих существ разумного поведения: большинство из них нужно было запирать под замок, чтобы они не причиняли вреда окружающим. Ему попросту хотелось, чтобы его оставили в покое! Конечно, кроме тех немногих, кого он сам выбрал для своих игр. Он был убежден: если бы его предоставили самому себе, он давно бы достиг нирваны… погрузился бы в собственный пуп и отключился, как эти шутники-индусы. Ну почему человека не могут оставить в покое?

Около полуночи он загасил двадцать седьмую сигарету и сел, тут же зажегся свет.

— Вперед! — рявкнул он в микрофон.

Вошла Доркас, в халате и шлепанцах. Зевнув, она произнесла:

— Да, босс?

— Доркас, последние двадцать-тридцать лет я был никчемным бесполезным паразитом.

Она снова зевнула.

— Всем известно.

— Не надо льстить. Наступает момент в жизни каждого человека, когда ему пора плюнуть на доводы разума — время восстать и дать отчет — бороться за свободу — покарать порок.

— М-м-м…

— Перестань зевать — время пришло!

Она глянула вниз.

— Может, мне лучше одеться?

— Да, разбуди остальных. У нас много дел. Вылей на Дюка ведро холодной воды, пусть он вытащит тарахтелку и установит ее в кабинете. Я хочу послушать новости.

— Вы хотите установить стерео? — с изумлением спросила Доркас.

— Ты меня слышала! Если эта штука сломалась, пусть Дюк отыщет схему и наладит ее. Валяй, у нас полно дел.

— Ладно, — с сомнением согласилась Доркас, — только померьте температуру.

— Молчи, женщина!

Дюк наладил и подключил стерео в кабинете Джубала как раз вовремя, повторяли выпуск новостей — второе интервью с «Человеком с Марса». В комментарии прозвучало упоминание о санатории в Андах. Взвесив за и против, Джубал до утра провисел на телефоне. На рассвете Доркас принесла ему завтрак — шесть яиц, взбитых и смешанных с бренди. Отхлебывая смесь, он размышлял о том, что в длинной жизни есть одно неоспоримое преимущество: постепенно ты знакомишься со всеми, кто занимает высокие посты, и можешь позвонить им, когда приспичит.

Хэршо зарядил бомбу, но не собирался бросать ее до тех пор, пока власть имущие его не вынудят. Он понимал, что правительство способно вновь забрать и упрятать Смита, на основании его несостоятельности. Очевидно, что с юридической точки зрения Смит безумен, а с медицинской точки зрения — психопат. Он был жертвой двойного ситуационного психоза уникального и монументального размаха, потому что сначала его воспитали инопланетяне, а затем он оказался брошенным в чуждое общество.

Хэршо считал, что как юридическое понятие «в здравом уме», так и медицинское понятие «психоз» не имеют отношения к делу. Данное разумное животное глубоко и успешно приспособилось к нечеловеческому обществу, но в возрасте податливого младенца. Сможет ли он, будучи взрослым, с устоявшимися привычками и направленным по определенному руслу мышлением, вновь приспособиться, причем столь же радикально — это ведь куда труднее для взрослого? Доктор Хэршо намеревался выяснить, возможно ли это — впервые за десятки лет он заинтересовался чем-то с медицинской точки зрения.

Кроме того, он был в восторге от того, что вероятно сумеет воспрепятствовать власть имущим. В душе он был анархистом, как всякий истинный американец. Выступить против правительства планеты — сама мысль пробудила в нем большую жажду жизни, чем ему случалось ощущать за все предыдущие десятилетия.

Глава 11

Вокруг небольшой звезды класса G, на окраине галактики среднего размера вращались планеты, уже миллиарды лет повинуясь закону обратного квадрата, расставившему их в пространстве. Четыре были довольно велики и заметны издалека; остальные — просто булыжники, скрытые под пылающими шлейфами первичной материи или затерянные в черных провалах космоса. Все они, как это обычно случается, были заражены странной формой нарушения энтропии, называемой жизнью; на третьей и четвертой планетах температура колебалась в пределах точки замерзания окиси водорода; вследствие чего на них развились формы жизни, достаточно схожие для того, чтобы между ними оказался возможным контакт.

Древнюю расу марсиан, населявших четвертую планету, не затрагивали проблемы контакта с Землей. Нимфы радостно порхали на поверхности, учась жить, и восемь из девяти умирали в процессе обучения. Взрослые марсиане, совсем непохожие на них телом и умом, теснились в изящных волшебных городах; они были столь же молчаливы, сколь нимфы были шумливы. Но они вели еще более активную жизнь — жизнь разума.

Взрослые марсиане не были свободны от труда в человеческом понимании слова: они управляли планетой. Растениям нужно было объяснять, когда и где им расти; нимф — личинок, одолевших стадию обучения и выживших, — необходимо было собрать вместе, взрастить, оплодотворить; появившиеся затем яйца следовало лелеять, созерцать и побуждать правильно зреть; выполнившим свое предназначение нимфам приходилось объяснять, что им пора перестать вести себя по-детски, убеждать их перевоплотиться во взрослых. Все это необходимо было делать, но нельзя сказать, что именно это составляло «жизнь» марсиан, — точно так же, как выгуливание собаки дважды в день не есть «жизнь» человека, управляющего всепланетной корпорацией в перерывах между прогулками, — хотя существу с Арктура 111, например, именно эти прогулки могут показаться самой важной деятельностью магната, словно он — раб собаки.

И марсиане, и люди принадлежали к разумным формам жизни, но развитие их шло в совершенно разных направлениях. Все человеческое поведение, все мотивы деятельности, все страхи и надежды людей окрашивались и контролировались трагическим и необычайно прекрасным методом воспроизведения себе подобных. То же самое было верно в отношении марсиан, но в зеркальном отображении. На Марсе, как и во многих мирах галактики, существовали два основных пола, но они настолько отличались от земных, что лишь биолог назвал бы это «сексом», а психолог-землянин решительно бы заявил: нет, это не «секс». Марсианские нимфы, личинки, были женского пола, все взрослые марсиане — мужского.

Но лишь по функции, а не по психологии. На Марсе не могло существовать противопоставления мужского и женского, как то было на Земле. «Брак» как таковой не существовал. Взрослые были огромны, первым землянам они напомнили ледоколы в плавании; они были физически пассивны, но активны умственно. Нимфы — пухлые, упругие, мохнатые сферы, полные бездумной энергии. Между тем, что лежало в основе психологии марсиан и землян, параллели были невозможны.

Двуполость людей — одновременно связующая сила и двигательная энергия во всех сферах человеческой деятельности, от сонетов до уравнений ядерной реакции. Если кто-нибудь полагает, что земные психологи преувеличивают, пусть обыщет земные патентные бюро, библиотеки и галереи искусств — есть ли там творения евнухов?