ОНО - Стивен Кинг

Она три раза осторожно чихнула, прикрывая рот руками.

Она решила, что теперь ей самое время исчезнуть. Наилучшим способом сделать это было перелезть на сиденье водителя, выбраться обратно в узкий проход между машинами и убежать. Бев думала, что ей удастся это сделать, но от страха не могла решиться выполнить свой план. Здесь, в машине, ей было не так страшно. Кроме того, если двое уже ушли, то, может быть, Генри с Патриком тоже скоро уйдут, и она сможет пойти в штаб. Ей уже не хотелось упражняться в меткости.

Кроме того, ей очень хотелось по-маленькому.

Давайте, — подумала она. — Давайте, поторопитесь и уходите, ну пожааалуйста!

Минуту спустя она услышала крик Хокстеттера, в котором одновременно звучали смех и боль.

— Шесть футов! — завопил Генри. — Как паяльная лампа! Ей-богу!

Потом стало тихо. По ее спине бежали струйки пота. Солнце светило ей в шею. Мочевой пузырь, казалось, готов был лопнуть.

Генри завопил так громко, что Беверли, которая едва не заснула, несмотря на то, что ей было так плохо и неудобно, чуть не закричала сама.

— Черт возьми, Хокстеттер! Ты же подпалил мне задницу! Что ты делаешь там с этой зажигалкой?

— Десять футов, — захихикал Патрик (при этом звуке Бев стало так же противно, как если бы она увидела, что у нее в тарелке извивается червяк). — Десять футов, дюйм в дюйм, Генри. Ослепительное пламя. Десять футов, дюйм в дюйм! Провалиться мне на этом месте!

— Дай-ка сюда, — буркнул ему Генри. Давайте, уходите поскорей, дураки паршивые! Патрик заговорил снова, на этот раз так тихо, что любой слабый порыв ветра заглушил бы его голос.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал Патрик.

— Что?

— Просто кое-что. Это очень приятно.

— Что? — повторил Генри.

Наступила тишина.

Я не хочу смотреть, не хочу смотреть, что они там делают, да и они могут заметить меня, и обязательно заметят, тебе и так сегодня слишком много везло. Поэтому не двигайся. Не подсматривай…

Но любопытство оказалось сильней здравого смысла. В этой тишине было что-то необычное и даже пугающее. Она начала медленно поднимать голову до тех пор, пока перед ней не оказалось покрытое трещинами грязное лобовое стекло «форда». Она была в безопасности: оба мальчика полностью отключились от действительности. Патрик делал что-то непонятное ей, но она почувствовала, что то, что он делает, не может быть хорошим, слишком уж странный этот Хокстеттер.

Патрик держал одну руку между ног у Генри, а вторую — между своих ног. Одной рукой он осторожно касался этой штуки Генри, другой рукой сжимал свою собственную. Он даже не сжимал ее, а как-то мял, теребил и периодически выпускал.

Что он делает? — уныло подумала Беверли.

Этого она точно не знала, но внутри нее неуклонно нарастало беспокойство. Она уже давно не была так взволнованна — с тех пор, как из отверстия в ее ванне хлынула кровь. Что-то говорило ей, что если они увидят ее, то не просто поколотят, а, может быть, даже убьют.

И все же она не могла отвести от них глаз.

У Патрика эта штука стала немного длиннее, но все еще безвольно свисала вниз, как змея без позвоночника. У Генри она, напротив, значительно увеличилась в размерах, поднялась вверх и стала казаться очень твердой. Патрик двигал рукой вверх и вниз, иногда сдавливал ее, а иногда осторожно поглаживал странный тяжелый мешочек под этой штукой.

Это его шарики, — подумала Беверли. — Неужели мальчики все время с ними ходят? Господи, я бы сошла от этого с ума!

Тогда ей пришло в голову, что такие есть и у Билла. Ей представилось, что она стоит рядом с ним, держит их в руке, ощущая в своей руке их тяжесть… и ее лицо снова залилось краской стыда.

Генри, как загипнотизированный, смотрел на руку Патрика. Его зажигалка лежала на большом камне, блестя в ярких лучах полуденного солнца.

— Хочешь, я возьму его в рот, — Патрик улыбнулся, скривив свои полные губы.

— Что? — Генри словно очнулся от глубокого сна.

— Если хочешь, я возьму его в рот. Мне не про… Генри резко выбросил вперед руку и ударил Патрика по лицу. Тот повалился на гравий. Беверли снова присела, в ее груди заколотилось сердце, сжав зубы, она сдержала стон. Генри повернулся в ее сторону, и ей, сжавшейся в комочек рядом с пассажирским сиденьем внутри старой ржавой развалюхи, показалось, что он увидел ее.

Господи, хоть бы ему в глаза светило солнце, — взмолилась она. — Господи, ну пожалуйста! Зачем только я подсматривала?

Последовала мучительная пауза. Блузка Бев прилипла к ее потному телу. Капельки пота блестели на ее загорелых руках. Ее мочевой пузырь болезненно сжался. Бев подумала, что вот-вот намочит штаны. Она ждала, что сейчас взбешенное лицо Генри появится в окне «форда». Как же он мог ее не заметить? Он вытащит ее из машины и поколотит ее. Он…

Пожалуйста, Господи, не надо, чтоб он меня увидел, ну пожалуйста, ладно?

Потом она услышала голос Генри, и к ее растущему ужасу его голос приближался.

— Я не голубой.

И откуда-то издалека голос Патрика:

— Но тебе это понравилось.

— Мне это не понравилось. А если ты кому-то скажешь, что мне понравилось, я тебя убью, гомосек ты чертов!

— Он у тебя стоял, — голос Патрика звучал так, как если бы он улыбался. Хотя она и боялась Бауэрса до смерти, эта улыбка ее не удивила: Патрик был чокнутым, может быть, еще более чокнутым, чем Генри, а настолько чокнутые обычно ничего не боятся. — Я сам видел.

Послышался хруст гравия — все ближе и ближе. Беверли широко раскрытыми глазами посмотрела вверх. Через лобовое стекло «форда» она видела затылок Генри… Сейчас он смотрел на Патрика, но стоило ему обернуться…

— Если ты кому-то скажешь, я расскажу, что ты гомик, а потом убью.

— Я тебя не боюсь, Генри, — Патрик захихикал. — Но я никому не скажу, если ты дашь мне доллар.

Генри беспокойно задвигался и немного повернулся, теперь она уже могла видеть его висок. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, — обезумев, повторяла она, и ее мочевой пузырь сжимался все сильнее.

— Если ты расскажешь, — Генри говорил неторопливо и уверенно. — Я расскажу, что ты делал с кошками и собаками. Про твой холодильник. Знаешь, ведь тебя поймают и упрячут в ха-арошенькую психушку.

Патрик молчал. Генри забарабанил пальцами по капоту «форда», в котором пряталась Беверли.

— Ты меня слышишь?

— Слышу, — на этот раз голос Патрика казался раздосадованным и немного испуганным. Он завопил: