Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Учителя Вики верят в ее талант и настаивают на том, чтобы она как можно больше занималась рисованием. «Дети, посмотрите на работу Виктории, — обращается к ребятам инструктор. — И я уверен, если она попадет в хорошую школу, то под руководством хороших инструкторов она станет отличным художником. Я не хочу сказать — Рембрандт, — улыбнулся учитель, — но большой художник, поверьте моему тридцатилетнему опыту».

Как после такой аттестации учителя могла не болеть душа, что мы не можем оплатить расходы, самое большое, что мы могли, это заплатить за «Арт-стьюдентс-лиг».

Идти просить помощи? Куда, у кого? В Советском Союзе эта проблема была бы просто разрешена. Она бы поступила в Художественную академию, и я глубоко убеждена, как и ее учитель, что вышел бы из нее незаурядный художник. А здесь?

Милая, наивная Раней уверяет, что здесь, в Америке, бывают чудеса и что может найтись человек, который поможет ей. Очень трогательно. Но с моей точки зрения, это просто бред. Да и не верю я в подобные чудеса. Я допускаю, что среди миллионов зарытых талантов, может быть, кому-то и помогли выбраться на дорогу какие-нибудь чудаковатые филантропы, кому от скуки некуда было деньги девать или просто куда-либо их надо было деть.

Даже Володюшка понял: «Здесь, мама, стать доктором такому, как мне, это невозможно. Откуда у папы 10 тысяч возьмутся, мне, мама, очень жаль, я всю жизнь мечтал об этом». И я до боли верю, что он был бы прекрасным доктором.

И как-то Вика заявила:

— Ты знаешь, мама, я верю, что Вова был бы замечательный доктор, и я, может быть, обязана пожертвовать своей будущей карьерой и помочь ему стать доктором.

До слез трогательно.

Во вторник Кирилл пошел на судебное заседание. Дико, не укладывается в мозгах нормального мышления эта страшная авантюра тех, кто ее инициирует, и тех, кто ее поддерживает. И ничего не сделаешь, приходится ходить и вести идиотские разговоры.

Однажды, когда я адвокату заявила, что это ведь идиотизм, собираются 6–7 взрослых, с виду солидных людей и толкутся над этим чудовищно дурацким вопросом, который даже ребенок может легко и просто разрешить.

На это он мне ответил: «Ничего не поделаешь, это демократия». Нечего сказать, хороша демократия, если жулики и гангстеры могут измываться, как им угодно и сколько им влезет над совершенно невиновным человеком и нигде никакой управы на них нет! Кому нужна такая демократия?

Наивные простаки пугают: «А знаете, ведь в Советском Союзе было бы хуже».

Что может быть хуже существования без цели, они даже не подозревают.

Большее наказание, чем эта жизнь, трудно себе представить.

Кирилла наконец, принял на работу Болсей. Фирма «Болсей» по изготовлению фотоаппаратов, жалованье 55 долларов в неделю. Через пару месяцев Кириллу прибавили к жалованью 5 долларов, и хозяин важно заявил: «Видите, вы к нам хорошо, и мы к вам тоже». Кирилл, ответил: «А знаете, я не думал, что я к вам так хорошо…» Сначала Болсей не понял смысла, насупился и, вдруг поняв, громко расхохотался.

Зная способности Кирилла, даже 500 долларов было бы немного. Но надо мириться и терпеть, податься ведь некуда.

Лялечка отнесла картину на выставку.

Ее картина, которая мне очень, очень нравилась, получила золотой ключик. Вернулась больная. Через несколько дней, когда поправилась и пошла за картиной, ее не нашли: ее кто-то утащил, хотя она была довольно большая.

Друзья-приятели

Сережа Максимов

Знакомых у нас столько, что не успеваем двери закрывать, только что ушел Володя Петров, появились два друга: один хороший незаурядный писатель Сережа Максимов, просидевший у нас дома в тюрьме среди уголовников пять лет, и второй тоже писатель-журналист Слава Завалишин, оба горькие пропойцы, но, к нам когда заходят, оба клянутся, что ничего не пили — трезвые.

Сережка получил гонорар за книгу, принес и заставил меня принять на хранение, так как он боялся держать их у себя, чтобы не пропить все сразу. Дня два он выдержал данное мне обещание не пить, потом начал заходить и просить дать ему несколько долларов, постепенно его просьбы стали учащаться, пока я не выдержала и не сказала:

— Вот, Серега, конверт с твоим гонораром, и делай с ним что хочешь.

Кирилл вытаскивал его из пивнушек-баров, где он напивался до белой горячки. Мы вызывали скорую помощь и отправляли его в госпиталь на реабилитацию, посещали. После реабилитации отправили его в Калифорнию к брату. Перед отъездом он зашел к нам и заявил:

— Я даже без вина могу быть веселым!

Обещал нам, что теперь все будет хорошо, и он чувствует себя вполне здоровым. Но очень скоро Завалишин сказал, что Сережка вернулся и стесняется зайти к нам.

Зашел Туркубей — чеченец, три года просидел в концлагере на Соловках за растрату или за какие-то другие махинации, так как до этого был начальником какого-то продовольственного комбината. Но то, что рассказывал он нам, как они спекулировали и распродавали в лагере вместе с начальством вагоны продовольствия, предназначенного для заключенных, это уже другая история: «Денег, — сказал Туркубей, — припрятано у меня там столько, что здесь я мог бы замок себе купить. Но все это было там, когда я был „зеком“, — грустно закончил он. — Вы знаете, там легче можно было заработать миллионы — конечно, кто умел, чем здесь, ведь там, по существу, никакого контроля и в помине не было».

Он сообщил нам, что в дрезину пьяный Сергей Максимов ходит и клянчит у прохожих деньги: «Попросил у меня 5 долларов, потом 3 доллара, потом 1 доллар, я ничего ему не дал, ведь все равно все пропьет».

До чего же горько и больно смотреть на него: молодой талантливый писатель, уже пять лет успел посидеть на Колыме, и так губит себя.

Наша последняя встреча с ним была очень печальная. Часов в 10 вечера мы подошли к магазину на углу 110-й улицы и Бродвея, хозяин вытолкнул из магазина на улицу какого-то бродягу, в нем с трудом можно было узнать Сережку. До сих пор помню его остекленевший взгляд, и вдруг он бросился бежать через улицу, видно, узнал нас. Кирилл пытался перехватить его, но он ускользнул.

Это было не вино, а уже наркотики.

Давид Давидович Бурдюк

С художником, поэтом, писателем, художественным критиком Давидом Бурлюком нас познакомили дочь Виктора Чернова, министра сельского хозяйства при Временном правительстве, Ариадна и ее муж Владимир Сосинский. Мы поехали к ним на Лонг-Айленд в пригород Хэмптона, где жил Давид Бурлюк с женой Марией Никифоровной.

— Зовите меня просто Марусей, — попросила она. — Я ведь только тень Бурлюка.