Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью - Хельмут Альтнер

Восходит солнце, прогоняя туман с лугов. Мы останавливаемся у старой церкви в Хассенфельде. Полдень. Звонят колокола. По дороге все так же спешат беженцы, вперед катят телеги и машины. У Гейнца осталось немного шнапса во фляге. Мы втроем по очереди прикладываемся к ней, спиртное неприятно обжигает горло. Медленно идем дальше. Придорожный указатель показывает: до Литцена 16 километров.

Мимо нас проезжает трактор с дымящимся котлом на прицепе. От упоительного запаха горячей еды у нас текут слюнки. Поток беженцев на дороге немного рассосался, все разбрелись по проселочным дорогам. Нам надо где-нибудь остановиться на ночлег и поесть. Лучше всего для этой цели подойдет какое-нибудь крестьянское подворье, которого мы пока нигде не видим. Мы со Штрошном и Гейнцем несем оружие по очереди. Наконец мы приближаемся к пункту нашего назначения. Останавливаемся у высохших деревьев, я сажусь в подлеске на землю и вытягиваю ноги, которые, как мне кажется, горят от потертостей. Мне хочется остаться здесь навсегда и никогда больше не встать.

Унтер-офицер Веертс снова поднимает нас. Мы понятия не имеем, что ждет нас впереди. Осторожно подходим к крестьянскому подворью и останавливаемся возле сарая. Брошенные машины санитарно-дезинфекционного подразделения стоят на опушке леса. Садимся на землю и смотрим в небо.

Стягиваю сапоги с моих многострадальных ног. Подошвы ног белы, как у покойника, и сплошь покрыты волдырями. Решаем заночевать здесь, но для этого нам нужно устроить спальные места. Мы роем ямы, наподобие могил, и выстилаем их принесенной из сарая соломой. Целое отделение берется чистить картошку, в котле уже варится пол свиньи.

Время тянется ужасно медленно. Собираемся приступать к обеду, когда во дворе останавливается автомобиль командира полка. К нам подходит лейтенант.

— Всем привести себя в порядок!

Аккуратно натягиваю на больные ноги сапоги. Строимся. Сзади — наши ямы и варящаяся в котле свинья. Низколетящие самолеты с грохотом пролетают над верхушками деревьев, обстреливая деревню, пока мы стоим в зарослях папоротника и ждем нового приказа.

Идем по дороге, стараясь держаться ближе к деревьям. К нам прибывает пополнение. Это фольксштурм и пожарные, которых наспех собрали и вооружили. Их взгляды из-под касок исполнены воодушевления. Они входят в огонь, мы же хотим выйти из него. Удастся ли нам это?[58]

Начинается гонка, гонка на время по лесным тропам и открытым полям, через пустоши и песок, гонка наперегонки со страхом. Другие солдаты где-то подготавливают оборонительные рубежи, на новые позиции выдвигается зенитная артиллерия, на бой с врагом мчатся танки. Мы же, напротив, отступаем.

Скоро еще одна деревня, Демнитц. Жители подходят к нам и нерешительно спрашивают нас, стоит ли им сбежать. СС идет из дома в дом, собирает мужчин, которые должны надеть форму СС на деревенской площади, затем быстро приведены к присяге и посланы вперед.

Сегодня день рождения Гитлера…

Скоро мы выходим на главную дорогу, ведущую на Берлин[59]. Ноги болят меньше, чем на лесных тропах и проселочных дорогах. Мы поневоле превратились в пехотинцев и должны выбраться из западни. Продвигаемся длинными колоннами под деревьями по обеим сторонам дороги. Туго набитые боеприпасами карманы шинелей бьют по коленям при каждом шаге. Я несу автомат сержанта, который идет без вещмешка. Каждые полчаса мы меняемся, по очереди неся то панцерфауст, то автомат. Отстаю, будучи не в силах идти дальше.

Красивая гостиница стоит у поворота дороги. Солдаты занимаются упаковкой архива. Я прошу воды и с радостью утоляю жажду. Чувствую себя немного бодрее. Пару минут отдыхаю и спешу дальше. Товарищи из моей роты отдыхают в лесу. Троих нет.

Вражеские самолеты подожгли лес. Подлесок потрескивает и горит, от дыма начинают слезиться глаза. Мимо мчатся грузовики, поднимая облака пыли. Деревья вспыхивают снова. В горле горит, язык распух и еле двигается. Прекратится ли когда-нибудь эта мука? Из леса доносятся автоматные очереди. Русские. Неужели все было напрасно?

Мы то бежим, то идем, выбиваясь из сил. Легкие сжимает удушье. Мы не осмеливаемся бросить вещмешки и оружие.

У нас последний шанс вырваться из окружения. Мы бежим. Темнеет. Где-то вдали стреляют из автоматического оружия.

Мы наконец прорвались. Позади слышны винтовочные выстрелы. Грузовики остановились. В небе деревьями висят сигнальные ракеты Вери. Брешь закрыта, окружение завершено, у нас больше не осталось сил. Мы можем лишь ползти. Я иду буквально на цыпочках. Хочется упасть замертво. Закончится ли когда-нибудь боль?

Пересекаем железнодорожное полотно. В небе позади нас повисает сигнальная ракета. Мы спасены.

Мы находимся в Беркенбрюке. Звук наших шагов эхом отражается от пустых и унылых зданий. То здесь, то там в домах появляется свет и встревоженные жители подходят к окнам.

Мы отдыхаем на перекрестке, присев на ступени маленького магазина. Лунный свет играет на наших усталых лицах. Лейтенант о чем-то разговаривает с командиром полка. Испытываю сильный голод, поскольку мы не ели с прошлой ночи.

На дорожном указателе надпись: до Литцена 48 километров. Теперь мы и впрямь пехотинцы.

Нам приказано отправиться в Рауэн на торговую базу. Товарищи берут стоящие возле домов ручные тележки, Гейнц выбирает тачку. С благодарностью сгружаем наши вещи в кучу и идем выполнять приказ. Полусонные, бредем по дороге. В небе висит призрачный лунный диск.

У тачки ломается колесо, и нам снова приходится все нести на себе. Слезы гнева выступают на моих глазах. Неужели все так неудачно получается? Я возвращаю Веертсу его автомат и остаюсь со Штрошном. Остальная часть роты идет дальше, их оружие блестит в лунном свете. Мы остаемся одни. Нам теперь все равно.

С правой стороны от нас располагаются несколько вилл. Проходим в открытые ворота и поднимаемся по ступеням. Двери закрыты, и звонок не работает. Кладем вещи и снимаем сапоги. Чиркаю спичкой. Из сада раздается крик:

— Гасите огонь! — Приближается какая-то фигура. Гитлерюгендовец. Нам отпирают дверь, и мы входим.

Виллы пусты, и их заняла рота истребителей танков гитлерюгенда. Пока мы осматриваем кухню, ребята выносят нам хлеб и стаканы, наполненные солодовым напитком. Выходим наружу и молча едим. Мы никогда не ели с такой жадностью. Мы едим и едим. Наконец, прикончив весь хлеб, успокаиваемся.

В прачечной стоят бадьи с водой. Мы садимся в них и охлаждаем натруженные ноги. Лунный свет серебрит комнату.

Затем мы идем наверх, где в одной из комнат положены тюфяки, набитые соломой. Мы ложимся на них и тут же засыпаем. Ребята входят и уходят, они в сущности такие же дети, как мы сами. Все говорят, что американские самолеты сбросили листовки, в которых просят нас держаться. Они скоро подойдут, чтобы нам помочь. Но я больше ни во что не верю.