Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью - Хельмут Альтнер

Воскресенье, еще одно воскресенье. Женщины идут по улице с бидонами молока или стоят в очередях перед магазинами. Дети идут в церковь. На некоторых зданиях висят флаги со свастикой, Фольксштурм строит баррикады, на площади пожарные чистят оружие. Женщины приносят нам горячий кофе. По обе стороны железнодорожного вокзала несколько обнесенных колючей проволокой бараков с французскими военнопленными.

Вокзал выглядит вымершим. Поезда в Берлин больше не идут, русские перекрыли железную дорогу. Мы готовы упасть без чувств. Это была наша последняя надежда. Мы на грани отчаяния.

Многие не в силах пошевелиться. С каждым шагом вещмешки кажутся ужасно тяжелыми. У Гелиоса по щекам текут слезы, он бормочет:

— За что нам такое наказание? Неужели мы это заслужили?

Блачек падает прямо на шоссе. Двое солдат стонут, лежа у забора.

Останавливаемся на обочине. Перед нами перекресток. «До центра города 44 километра». Нужно сделать еще одну попытку. Дорога налево ведет в Дальвитц, до него 12 километров. Всего через два часа мы со Штрошном можем оказаться дома. Но мой товарищ даже не смотрит на дорожный указатель, просто идет дальше.

Женщины приносят нам еду. Мы благодарим их и прямо на ходу начинаем жадно есть. Наша колонна растягивается, и штабс-фельдфебель собирает ее, подгоняя нас. Женщины стоят у шоссе и раздают нам сигареты, многие из них плачут. Я беру влажноватую сигарету «Юно» и жадно затягиваюсь. Штабс-фельдфебель предупреждает нас, что курение утомит нас еще сильнее, но сигареты доставляют нам огромное удовольствие.

Местные жители, мужчины, женщины и дети, выходят на улицу и угощают нас хлебом. Мы, поблагодарив их, едим на ходу.

Останавливаемся. Лейтенант и штабс-фельдфебель проверяют личный состав роты. Русские уже в Берлине. Взята станция городской железной дороги в Кепенике, часть Пренцлауэр Аллее отрезана. Вражеская артиллерия обстреливает центр города с востока. Самолеты продолжают сбрасывать бомбы. Берлин стал линией фронта.

Нам нужно спешить. Русские пытаются замкнуть кольцо окружения между Цойтеном и Глазовом. Говорят, что они уже близко подошли к дороге.

Рядом с лейтенантом останавливается грузовик.

— Залезайте!

Забрасываем вещмешки в кузов грузовика и забираемся сами. Мчимся по дороге, идущей через деревни, где в полях слева от нас рвутся снаряды, а справа в лесу не переставая строчат автоматы. Мы успеваем как раз вовремя. Благополучно выходим уже из третьего окружения.

Едем на полной скорости, и висящий над дорогой провод срывает фуражку у меня с головы. Наконец мы останавливаемся, слезаем и разгружаем бидоны на деревенской улице. Грузовик разворачивается и возвращается, чтобы забрать остаток нашей роты. Успеют ли вернуться наши товарищи?

Без дела сидим на бидонах и вещмешках. На другой стороне дороги — машины полевой пекарни. До нас доносится запах свежеиспеченного хлеба. Мы с Гейнцем переходим дорогу и возвращаемся, под завязку нагруженные хлебом, еще теплым и мягким. Вонзаем в него зубы и жадно жуем.

Наконец грузовик возвращается. Он пуст, а в бортах отверстия от автоматных пуль. Нам повезло.

Идем дальше. Военная полиция регулирует движение у въезда в деревню, на солнце ярко горят шитые серебром воротники[63]. Людской поток течет по дороге, ведущей из Берлина, здесь и гражданские, и военные. Дорога на Бранденбург сворачивает влево, на запад. Длинные ряды тяжело груженных машин, везущих генералов, партийных функционеров, а также высокопоставленных государственных чиновников, сгрудились у последней оставшейся дороги на Берлин. Той же дорогой следуют гражданские с ручными тележками и велосипедисты. Крысы бегут с тонущего корабля[64].

Серая лента шоссе сворачивает налево. На солнце ярко сияют рельсы узкоколейки. Слева находится аэродром[65], двери его ангара открыты. Над дорогой пролетает «физелер шторх»[66], его плоскости ярко сверкают при приземлении. Откуда-то справа доносится рокот авиационных двигателей и автоматные очереди. Самолеты низко пролетают над деревней и один за другим заходят в пике, похожие на смертоносных черных птиц.

Иногда самолет противника пролетает пугающе близко, и тогда дорога, словно выметенная, блестит в солнечном свете, так как мы прячемся в траншеях, вжимая лица в траву. Эркнер взят, Науэн оставлен нашими войсками, в Ораниенбурге идут тяжелые бои. Русские почти в центре Берлина, а мы так и не достигли черты города.

У дороги несколько симпатичных летних домиков, утопающих в цветах. Солнце освещает мирный воскресный пейзаж. Стоит весна, но никто, кажется, ее не замечает. Здания пусты, их владельцы сбежали, правда, иногда замечаем людей, сидящих на краю вырытой в саду траншеи.

Мы останавливаемся в Вальтерсдорфе. Нам нужно изменить направление. Русские уже в Кепенике, значит, теперь мы должны попробовать войти в город через Темпельхоф. Вот только зачем? Чтобы там нас наголову разбили?

На перекрестке сомкнуты противотанковые заграждения. Обстановка противоречивая и непонятная. Противник вездесущ и может в любой момент появиться откуда угодно. Никто не знает, где он сейчас, ходят дикие слухи о русских танках. Они якобы повсюду, возникают и исчезают как призраки.

На другой стороне дороги, в саду, фольксштурмовцы моют посуду. Мы садимся у порога дома и ждем, когда хозяйка принесет нам немного горячего кофе. Фольксштурм устроился на постой в придорожную гостиницу. Мы с Гейнцем берем котелки и переходим улицу. Женщины берут наши котелки и наполняют их. Мы счастливы. Садимся и едим суп. Дети играют в желтом песке противотанкового рва. Мужчины с нарукавными повязками деловито снуют по улицам. Где-то поют птицы, лает собака. Издали слышен унылый гул артиллерии, но здесь — настоящий оазис мирной жизни.

Возвращается лейтенант. Он был у коменданта деревни Вальтерсдорф, ходил выяснять обстановку. Нам не остается ничего другого, как попробовать войти в Берлин с юга, обойдя его с запада.

Мы снова строимся и отправляемся в путь. Позем-ба предлагает воспользоваться брошенным грузовиком, но от него не будет никакого толку, потому что повсюду установлены противотанковые заграждения и нам через них не проехать. Проходим через несколько деревень, жители которых энергично перегораживают улицы баррикадами и под руководством партийных деятелей закладывают фугасы. В этом приходится участвовать всем — детям и подросткам, женщинам и старикам.

Некоторое время спустя пересекаем железнодорожную ветку Миттенвальд-Бритц. Обе конечных станции уже находятся в руках русских. Проходим через Кляйн-Циттен, затем сворачиваем направо на большое крестьянское подворье. Его хозяин не хочет принимать нас. Он боится, что русские будут здесь раньше, чем мы успеем уйти. Нас снова нагоняет Блачек. Штабс-фельдфебель спрашивает, где его панцерфауст. Он оставил его в Кенигс-Вустерхаузене. Лейтенант грозит ему трибуналом. Блачеку в наказание приходится нести до самого Берлина еще один панцерфауст.