Гроссмейстерский балл - Илья Штемлер

Корнев обратился к Трофимову:

— Ну что, Александр Михайлович?

— Расчеты верны! — раздраженно ответил Трофимов.

Все молчали и смотрели, как Онегин упаковывал радиометр. Почувствовав на себе взгляды, Онегин выпрямился.

— Надо проверить качество изотопа. Может быть, там примеси элементов с более высокой энергией. Возможно, они и пробивают защиту…

— К черту! — проворчал Корнев. — Намылят нам шею с этим прибором. В понедельник надо точно выяснить причину такого уровня. Пусть вся группа отправляется в ОКБ и не возвращается без конкретных заключений. Если надо, пусть торчат там несколько дней. Пора кончать!

Начальство ушло. Ребята помогли Онегину погрузить контейнер. Настроение было прескверное. И дернуло Левку вызвать директора!

— Выходит, я виноват? — огрызнулся Левка.

Онегин облокотился на радиатор автомашины и принялся высказывать свои соображения.

— Возможно, в нашей ампуле наряду с туллием-170 имеется туллий-168. Это зависит от типа реакции бомбардировки атомов. А у туллия-168 энергия — свыше тысячи килоэлектроновольт. Для нее ваш экран —.папиросная бумага. Пониме?

— Пониме! — кивнул Филипп.

— Оформляйте допуск и в понедельник топайте к нам. С утра!

Машина уехала. По заводу тарахтел звонок. Можно было прекратить счет дням: среда, четверг, пятница… Завтра суббота!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В субботу люди добрее! И вероятно, все… У Терновского отличное настроение. Он после работы поедет за город. Кстати, Лузгин обещал ему яблоневые черенки. Участок главного технолога граничит с «соткой» Терновского. Обычно они отправляются за город вместе. У Лузгина старый «москвичок» с залатанным крылом…

«Ты чем занят, Анатолий Николаевич?» — «Да вот…» — «Заходи, дело есть». — «Срочная работа, Виктор Алексеевич…» Все разыгрывается как по нотам. Не первый год. Терновский знает, что Лузгин явится минут через тридцать, не в силах дольше тянуть «срочную работу». Но надо поддержать марку, хотя бы полчаса… Лузгин притащит папку «утрясывать вопросик», минут через пять положит папку на круглые колени и спросит:

— Так сколько ж мы трудимся?

— С тридцать пятого, Анатолий Николаевич.

— А вот и нет. Эти архивные крысы утеряли мои документы и доказывают, что я с тридцать восьмого работаю. Не на того напали. Пенсия — дело серьезное… Ты поедешь на свое хозяйство?

— А ты припас, что обещал?

— Надо заехать к приятелю, в плодопитомник.

— Повсюду у тебя приятели, Анатолий.

— А как же… Шестой десяток отмериваю. Возраст, брат…

Неторопливый разговор. Спокойный. Будто они сидят в Екатерининском саду на солнышке. Лузгин расслабленный, довольный. Не надо выпячивать грудь, умно прищуривать глаза, разыгрывать спектакли. Все это ни к чему. Они слишком хорошо знают друг друга, Терновский и Лузгин. Так же хорошо Лузгина знал старый директор. Еще годика два бы он протянул. Нет, так подвести, а? Двухсторонний инфаркт! Они часто с Терновским вспоминают покойника.

— Организм, организм. Дело не только в организме! — говорит Лузгин. — Очень крутыми горки стали.

— И другие могут надорваться, — поддержал Терновский.

— Я вот приглядываюсь к Корневу. Бегает он с этим самым проектом квартального опережения плана вспомогательными цехами. То в Москву, то в обком… Скользкая штука. А ему все нипочем. Шишек еще не получал…

— Получит, получит, — сказал Терновский. — Старые мы с тобой, Анатолий.

— А ты что думал?! Обидно! Столько лет выполняем план. Вон знамя-то покойный наглухо в кабинете привинтил… а этому все не так! Я понимаю, реорганизация. Я не против! Но надо знать, где и что… Всякий себе памятник спешит воздвигнуть, а ты отдувайся…

Терновский засмеялся.

— Не горячись! Смотри, кондрашка хватит, консерватор проклятый!

— Хитер ты, Терновский. Ох и хитер… Нюх у тебя, как у гончей. Недаром жизнь прожил…

Несколько минут они молчали и думали. Каждый свое.

«Я понимаю, покойному ты был нужен. С таким начальником ОТК любой план выполнишь… Ну, а при новом директоре чем держишься?!» — «А все тем же… Правда, все гораздо сложней. Но это временно. И новый оботрется. Тебе-то трудней, главный технолог. Я-то что? Я тыл прикрываю, а ты на передовой…» Так они молчали несколько минут.

Терновский встал и подошел к банке с рыбками. Красные и серые, они смешно раскрывали рот и ловили крошки, что бросал Терновский.

В дверь постучали. В ответ на разрешение Терновского в кабинет вошел Женя Маркелов. Он держал какие-то чертежи.

— Извините, Виктор Алексеевич…

Терновский прочел название прибора на корешке альбома с чертежами и перебил Маркелова:

— Этими приборами занимается контрольный мастер Круглый. Он прикреплен к группе Рябчикова. Обращайтесь к нему.

— Я знаю… Но мне не хочется обращаться к Круглому.

— Это почему же? Ты брось! Что говорил Владимир Ильич?! На ошибках учимся… В следующий раз будешь знать, как обрабатывать чертежи. Ты этому Круглому должен спасибо сказать, а не обижаться. Честный, принципиальный парень…

— Кто честный? — Маркелов усмехнулся и сел. — Я бы вам порассказал… И вы не думайте, что я не хочу к нему обращаться из-за неприятностей с ПОА…

— А что случилось?! — Терновский ощупывал «двустволкой» побледневшее лицо Женьки. — Да ты не бойся. Анатолий Николаевич — свой человек, могила!

Лузгин кивнул и откинулся на спинку кресла.

— Это не мое дело, — проговорил Маркелов. — Сами спросите у Круглого.

Терновский нахмурился, сдвинутые под углом брови, как две заржавленные балки.

— Ты комсомолец?

— Нет. Кандидатский стаж у меня.

— Как же тебя рекомендовать в партию, если ты покрываешь неблаговидные поступки?

— Да ладно, — произнес Лузгин. — Какая-нибудь чепуха. Девицу не поделили…

Терновский его понял. Он равнодушно зевнул и проговорил:

— Хорошо, иди. Сами разберетесь.

Маркелов встал и сунул под мышку альбом.

— Во-первых, не вы меня вызывали, товарищ Терновский. Я уйду, когда решу все вопросы… Во-вторых, очень жаль, что в вашем отделе творятся безобразия и вы ничего не знаете.

Терновский изумленно посмотрел на Маркелова: «А ты, брат, птица… Хочешь, чтобы все выглядело официально, а не как обычное наушничанье. Что ж, ты осторожный парень».

Маркелов повернулся к Лузгину:

— Скажите, Анатолий Николаевич… Очень кстати, что вы здесь… Ваш отдел спустил технологические расчеты на генераторные блоки?

— Ты что?! — ответил Лузгин, с любопытством глядя на Маркелова. — Числу к пятнадцатому. Не раньше.

— Интересно… Тогда на каком основании ОТК закрывает наряды на готовые изделия, когда даже нет отливных корпусов этих блоков?

Маркелов вытащил из кармана аккуратно сложенные наряды и протянул Терновскому. Наряды на сборку и наладку генераторных блоков… Сто пятьдесят рублей. Фамилия — Рябчиков. Представитель ОТК…

— Чья это подпись?

— Круглого.

— Я оставлю их у себя.

— Нет-нет. Я принес только показать.

— Перепиши номера, а наряды отдай, — посоветовал Лузгин. — Пусть он их положит на место. Как лежали.

— Вы… за кого меня принимаете?!

— Ну, хватит! — прикрикнул Терновский. — Иди, иди…

— Отдайте наряды! Это нечестно!

— Убирайся! — Терновский привстал. — Здесь не детский сад! Наряды будут у меня, пока не разберусь… Ну!

Маркелов выскочил из кабинета.

— Далеко пойдет… Не дай бог иметь такого в отделе, — произнес Лузгин. — А кто этот Круглый?

— Тот самый, что поднял шум вокруг ПОА. Настырный малый. Ничего, обломаем…

— Ты, Виктор, тоже хорош… Не мог прикрутить хвост сопляку. Квартальной премии из-за него лишились.

— Я тут ни при чем… Его директор поддерживает. Это он Круглого прислал в отдел.

Лузгин встал и принялся ходить по кабинету. У банки с рыбами он остановился и слегка побарабанил по стеклу.

— Что ж это директор разных проходимцев на такую должность принимает? Разреши-ка, я перепишу номера нарядов…

Лузгин аккуратно сложил листочек, спрятал в портмоне и вышел.

Терновский заглянул в лабораторию. Никого. Только уборщица передвигала стулья. Короткий день, суббота…

Когда долго ждешь и это свершается — будто не было никаких ожиданий. Странная человеческая натура. Филиппу казалось, что Нина никуда и не уезжала… Таллин? Где этот Таллин? Разве есть на свете Таллин? Теперь ничего нет, кроме арки Главного штаба и улицы Герцена… Теперь на свете ничего нет, кроме Невского проспекта… Кроме улицы Бродского…

Так они шли, и Филипп не замечал пройденного. Оно исчезло! Филипп жил настоящим.

А теперь на свете ничего нет, кроме зала Филармонии и двух кресел — номер 84 и номер 85… Это любимые места Нины. На заводе билетный кассир всегда оставлял их ей. Отсюда можно видеть лицо дирижера. Вы когда-нибудь видели лицо дирижера, когда оно живет музыкой? Нет? Тогда возьмите билеты на хоры, именно на эти места…