Разборка по-русски - Владимир Шитов

После изучения данного контракта Голдобеевы пришли к выводу, что он им выгоден по всем статьям договора. Однако, являясь честными партнерами и не желая иметь никаких недомолвок, Юрий Андреевич поинтересовался у Трюбона:

— Заключение контракта и его реализация сулят нам большие выгоды. Как бизнесмен, я не понимаю, почему вы решили поделиться с нами таким лакомым пирогом?

— Видишь ли, моя фирма у клиентов пользуется солидной репутацией. Продукция моих предприятий имеет больший спрос, чем мы можем предложить своим клиентам. У нас не хватает ни мощностей, ни рабочих рук. Вместе с тем мы не намерены упускать потенциальных покупателей. Вот почему я обратился к твоей помощи. Конечно, я рискую, доверяя часть своего заказа вам, но думаю, что вы меня не подведете.

— У тебя нет оснований сомневаться в нашей порядочности, если учесть, что мы с тобой сотрудничаем много лет, — заметил ему Голдобеев.

— Вот почему я и решил рискнуть на новое сотрудничество с вами. Тем более что теперь вы стали моими близкими родственниками, о которых я должен заботиться, как о себе, — улыбнувшись, пояснил Трюбон.

Когда Трюбон узнал от Юрия Андреевича о предстоящей охоте на медведя, то с ребячьим азартом загорелся желанием тоже участвовать в ней. Анна-Мария, узнав о безумном желании мужа, категорически выступила против такого рискованного эксперимента:

— Ты что, хочешь, чтобы я полетела-домой в трауре? Хочешь загнать меня в гроб? Еще чего выдумал! Более глупого решения не мог принять?..

Она всячески пыталась уговорить его отказаться от участия в охоте. Исчерпав все свои доводы, Трюбон не нашел ничего лучшего, как сказать:

— Юрий Андреевич с зятем постоянно ходят на охоту, и их жены, в том числе и твоя дочь, не считают своих мужей глупцами.

— Нашел с кем себя сравнивать, — пренебрежительно заметила она. — Юрий Андреевич и Гена с этими медведями управляются как с овцами, а ты медведей видел только в зоопарке, и то через толстую решетку, к которой близко не решался подходить.

— Я же поеду с ними только посмотреть охоту, — с мольбой в голосе добивался он у жены разрешения на участие в охоте.

Супруги Трюбон спорили между собой, как дети, позабыв об окружающих. Слушая спор родителей, глядя на мать, Элизабет укоризненно качала головой. Голдобеевы, скрывая улыбки, общими усилиями смогли все же уговорить Анну-Марию отпустить завтра с ними на охоту своего супруга, гарантируя полную его безопасность.

Утром на грузовом «уазике» отец и сын Голдобеевы, Трюбон — все трое, вооруженные пятизарядными тузовскими ружьями — и Кюнстер с кинокамерой поехали на кордон к леснику Петряеву. За рулем их автомобиля был Жиган.

Оставив свою машину на кордоне, они пересели на сани-розвальни, куда для мягкости Петряев кинул несколько охапок благоухающего свежего сена, и поехали к медвежьей берлоге с двумя сибирскими лайками, которые, виляя хвостами и признавая своим хозяином только Геннадия Юрьевича, резвясь, то отставая, то опережая сани, сопровождали их.

Если бы сейчас друзья господина Трюбона увидели его, одетого в полушубок, подшитые валенки, с заячьей шапкой на голове, то вряд ли узнали бы в нем преуспевающего бизнесмена, своего коллегу. Так же добротно и тепло были одеты и все остальные члены охотничьей бригады.

По дороге к берлоге Геннадий, остановив сани на ранее проложенной колее, сходил к облюбованному им дереву и топором срубил дубовую рогатину, толщиной где-то в десять сантиметров и длиной в два метра, которая должна была пригодиться ему в будущей охоте.

За свою довольно-таки долгую жизнь Трюбон, как и его секретарь Кюнстер, впервые ехал в санях по глубокому снегу в лесу. От этой езды по девственному лесу он испытывал такое неповторимое удовольствие, какое не получал от других, более современных видов транспорта.

Лесные богатыри — сосны, ели, березы и другие деревья, украшенные хлопьями снега, — только по известным им причинам со сказочной таинственностью и необъяснимостью освобождались от лишнего, чужого веса, с шумом роняя с неба на нижние ветки, на землю «лавины» снега. Скупые лучи солнца, пробиваясь сквозь редкие белые облака, говорили охотникам, что в ближайшее время ясная погода не должна была измениться.

По проторенному снегу они, не доезжая до берлоги метров сто, остановили сани. Жиган, привязав вожжи к стройной березе, тоже пошел вслед за охотниками, которые, не дойдя до берлоги метров двадцать, вновь остановились посовещаться между собой.

— Сват, ты намерен участвовать в охоте на медведя или будешь у нас зрителем? — обращаясь к Трюбону, поинтересовался у него Юрий Андреевич.

— Конечно, буду участвовать! — азартно заверил Трюбон, приказав своему секретарю, чтобы тот не забыл заснять на видеокамеру самые важные эпизоды охоты.

— Мы вам, как гостю, предоставляем право первому вступить в схватку с медведем. Это такое животное, которое очень трудно убить из ружья любителю-охотнику. Поэтому, если почувствуете, что проигрываете поединок, сразу же убегайте от медведя, чтобы не мешать мне помериться с ним силами. Медведь в это время года, поднятый из берлоги, очень агрессивен, а если к тому же он будет ранен, то становится до безумства яростным, злым и опасным. Все поняли? — проведя короткий инструктаж, поинтересовался у тестя Геннадий.

— Так точно! — по-солдатски коротко заверил тот его.

— Папа, если мне повезет, то вторым номером в схватке с медведем стану я, ну а подстраховывать меня будете вы вместе с Николаем Сергеевичем, передавая последнему свое ружье, сказал Геннадий.

— Ты же мне обещал, что больше не будешь лихачить, — встревоженно напомнил сыну отец.

— Последний раз, — заверил его сын, приложив правую руку к груди. Только потому, что охота будет сниматься Кюнстером на видеокамеру, я иду на такой риск.

— Ты меня когда-нибудь угробишь своими сюрпризами, — недовольно пробурчал Юрий Андреевич, с нескрываемыми нотками гордости за сына.

Присутствующие рядом с ними мужчины ничего не поняли из этого разговора: о чем предостерегал отец сына и чего он боялся. Только последующие события разъяснили им суть настоящего разговора.

Геннадий Юрьевич, сбросив с себя на снег полушубок и оставшись в фуфайке, топором срубил длинную жердь. Обрубив на ней мелкие ветки, он, вручая ее Жигану, сказал:

— Николай Сергеевич, пошуруди ею в берлоге медведя, только будь осторожен, не провались в нее. Как услышишь, что он зашевелился в своем доме, немедленно убегай к нам.

Держа в правой руке палку, с охотничьим ружьем за спиной, Жиган, утрамбовывая ногами снег, делая в нем дорожку, пошел к берлоге. Собаки, почувствовав запах зверя, поскакали по глубокому снегу к берлоге, остервенело заливаясь в лае.

Там, где из берлоги выходило тепло, вокруг отверстия лежала шапка инея. Опустив через отверстие в берлогу жердь, Жиган стал ею «шурудить», как кочегар лопатой в топке котла, но в отличие от кочегара он не видел результатов своего труда. Сначала конец его палки натыкался на твердый грунт, и ему стало казаться, что в берлоге, находящейся под вывороченным корнем поваленной огромной сосны, медведя нет. Но вот его палка своим концом погрузилась во что-то мягкое. Еще раз сильно ударив палкой в прежнее место и услышав злобный рев потревоженного зверя, Жиган, не вытаскивая своей палки из берлоги, бросился бежать по своему следу к охотникам. Первым на его пути стоял Трюбон, который был от берлоги метрах в десяти. Жиган, посмотрев в лицо Трюбона, увидел в его глазах и азарт, и страх, и интерес. По-видимому, и у него самого на лице было то же самое выражение. Когда он проходил мимо Геннадия Юрьевича, который стоял позади Трюбона на расстоянии не более двух метров с рогатиной и огромным самодельным ножом в руках, тот, успокаивая его, сказал:

— Не волнуйся, Коля, все будет хорошо!

— Вам отдать ружье?

— Оставь себе, мне хватит на топтыгу и своего шанцевого инструмента.

Только теперь Жиган понял, о чем ранее переговаривались между собой отец с сыном. Метрах в пяти от Геннадия Юрьевича стояли Юрий Андреевич и Кюнстер с готовой к съемке видеокамерой. Жиган встал в стороне от них так, чтобы спины впереди стоящих охотников не мешали ему видеть предстоящее поле битвы, и приготовился, если понадобится, тоже стрелять из ружья.

Минуты через две после того, как Жиган перестал палкой беспокоить медведя в берлоге, с громким шумом и треском от ломаемых сухих веток из берлоги выбрался огромный, двухметровый, со свалявшейся шерстью бурый медведь, которого сразу же взяли в оборот ловкие лайки. Все его попытки «огреть» их своими когтистыми лапами успеха не имели. Лайки были слишком подвижны и опытны, чтобы открыто пытаться мериться с ним своими силами, но если везло, то не упускали удовольствия укусить медведя.