Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России - Гарриет Мурав

Физически крепкий персонаж художественной литературы, кинематографа и изобразительного искусства 1930-х годов – одна из основ эстетики соцреализма[90]. Самый важный месседж соцреализма – преображение отдельного человека через преображение окружающего мира, покорение природы и победу над классовым врагом. Этот процесс борьбы должен проходить счастливо. В докладе на Первом съезде советских писателей Горький заявил: «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого – непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле» [Луппол и др. 1934: 17]. Бергельсон в своей брошюре описывает Биробиджан как «сцену счастливой борьбы», а в повести «В гору» появляется персонаж Велвл, носящий прозвище «беззаботный счастливчик» («фрейлех хапениш») [Bergelson 1936а: 42]. Велвл испытывает безграничное счастье, участвуя в строительстве нового здания, где коллектив будет праздновать 7 ноября, годовщину революции: «чем выше он поднимался вместе с лесами под жарким солнцем, тем отчетливее ощущал, что все, что он делает, это скорее веселая игра, чем работа» («вое хехер ир инейнем мит ди рештованиес хот зих унтер дер хейсер зун афгехойбн, алц мер хот эр гефилт, аз йеде зах, вое эр тут до из мер а шпилевдике фрейд эйдер ан арбет») [Bergelson 1936а: 42].

Таким образом, произведения Казакевича, Маркиша и Бергельсона в целом были скроены по нарождающимся лекалам социалистического реализма, однако рассматривать их всего лишь как «национальные по форме и социалистические по содержанию» – значит пренебрегать их богатством и сложностью. Сводить, вслед за И. Хоувом, советскую литературу на идише сталинского периода только к тому, что писатели-евреи «вынуждены были» творить исключительно по заказу, исторически неправомерно[91]. Говорить о евреях только как об объектах, а не как об активных участниках советской политики, значит допускать неточность. Как отмечает Гительман, даже до создания Биробиджана Евсекция проводила кампании, которые «проложили путь для нового типа еврейства и еврейскости» [Gitelman 1998а: 6]. Чем выставлять евреев пассивными жертвами советской национальной и культурной политики, правильнее воспользоваться грамматической категорией среднего залога, описывающего, как субъект совершает действие над самим собой. Действия, которые герои Маркиша и Бергельсона совершают над собой, напрямую связаны с обрезанием.

Рана и завет

Советская пропаганда 1920-х и 1930-х годов активно боролась с православными, еврейскими и мусульманскими религиозными институтами и практиками. Основным оружием антирелигиозных кампаний была печать, а также театральные постановки агитпропа. В статье, опубликованной в «Дер апикойрес» («Безбожник») в 1934 году, использована газетная заметка про колхозника, который подрабатывал резником, кантором и моэлем (делал обрезания). К статье, озаглавленной «А гешефт-фирер – а шой-хет-моэл» («Деловой человек – резник-моэль»), прилагалась карикатура, где были изображены все эти занятия (Рис. 1).

Подпись гласит: «Искусство преображения. 1. Деловой человек Соркин. 2. Он же – резник. 3. Он же – моэль. 4. Он же – кантор» [Leytes 1934]. Огромный крючковатый нос и толстые губы создают нелестный портрет «делового человека». В другой статье, озаглавленной «Кемпфн кегн алтн штейгер» («Борьба против старых традиций») и опубликованной в «Дер апикойрес» в 1935 году, в качестве примера взят судебный процесс 1931 года в Минске против моэля, который искалечил ребенка. В статье говорится, что обрезание по сути своей – языческий ритуал, форма жертвоприношения с целью получения хорошего урожая [Kheytov 1935].

Статьи в «Дер апикойрес», равно как и агитпроп-суды над совершившими обрезание (они состоялись в Харькове и Одессе в 1928 году), свидетельствуют о том, что практика не отмерла. Рядовые евреи, в том числе и члены компартии, продолжали совершать обрезания над своими детьми. Э. Бемпорад пишет: «в 1920-е годы сделать сыну обрезание для советских евреев было нормой, а не исключением» [Bemporad 2006: 157]. То, что брит-мила и прочие религиозные ритуалы все еще проводились, указывает на разрыв между политикой, санкционированной из центра, и повседневной жизнью того времени, особенно в черте оседлости[92]. Далеко не все евреи четко осознавали различия между еврейской и советской жизнью.

Рис. 1. Карикатура А. Лейтеса в журнале «Дер апикойрес» (Безбожник. 1934. № 3. С. 17.)

Еврейские деятели искусств, творившие как на идише, так и на русском, использовали и трансформировали троп обрезания в произведениях, посвященных жизни советских евреев. Согласно еврейской Библии, завет регулирует отношения между членами еврейского коллективного тела, между коллективным телом и Богом, между коллективным телом и местом проживания. В Книге Бытия обрезание служит символом вечного завета между Богом и еврейским народом: «обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета междуМною и вами» (Бытие 17:11). Бог обещает Аврааму, что от него родятся «народы» и цари, и даст Он им навеки во владение землю Ханаанскую. Обрезание – символ взаимных обязательств между Богом и евреями, а среди евреев – знак принадлежности к народу Израиля, в синхроническом и диахроническом плане. Заповедь о брит-миле в Книге Бытия обязывает отцов обрезать своих сыновей, то есть последующее поколение. Обрезание – рана, которая несет в себе обещание благоденствия. В других фрагментах еврейской Библии речь об обрезании идет в метафорическом смысле. Моисей говорит несговорчивому народу Израиля о том, что Бог его любит и требует, чтобы сыны его подтвердили свою преданность Ему: «Итак, обрежьте крайнюю плоть сердца вашего и не будьте впредь жестоковыйны» (Второзаконие 10:16). Другие традиционные еврейские тексты, в свою очередь, подчеркивают плотскую и воплощенную сущность завета. Например, вкусив хлеба, и евреи, и еврейки благодарят Бога за «завет, который Ты впечатал в нашу плоть».

Фефер в стихотворении 1925 года отрицает, что обрезание имеет хоть какой-то смысл:

Ну и что, что меня обрезали,

И провели, как принято у евреев, этот обряд.

Полевые ветра перепачкали

Мои белые томные ноги.

Тут евреи всё мечтают о чолнте —

Мужчины тянутся к дыму и к пламени.

Восемь лет в полях и долинах

Рядом с небесно-синим морем.

Люди знают, я хороший, тихий,

Многим честность моя тяжела.

Никогда я не надевал филактерии на руку,

Никогда не торговал на рынке.

Ну, из вос, аз м’хот мих гемалет,

Ун геправет, ви бай йидн, а брис.

С’хобн фелдише винтн фарсмалиет

Майне вайсе фардримлте фис.

До троймен нох идн фун чолнт —

Ятн бенкен нох ройх ун нох флам.

Ахт йор ин фелдер ун толн

Унтер химлиш