Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выходя из камеры смертников, Алехин отлично понимал, что ему придется служить теперь новой власти. Шахматист знал, что отказ от работы на большевиков может стать самоубийством. Злые языки приписывали ему последующее участие в расправах – якобы это и послужило причиной его поспешной поездки в Москву, когда советская власть в Одессе вновь зашаталась ввиду подхода белой армии. Мол, узнав, что он успел натворить для красных после освобождения, его поставили бы к стенке уже белые.
Так или иначе, подробных и достоверных сведений о том, чем конкретно Алехин занимался в Одессе до своего отъезда в июле 1919-го, нет. А посему и судить его не за что.
Характерно, что Добровольческая армия вошла в Одессу в августе благодаря крупному антибольшевистскому восстанию в городе (и продержалась там до февраля, пока власть окончательно не перешла к большевикам).
Глава 9. На перепутье
После возвращения в Москву Алехина будто подменили. Очевидно, у него внутри назрели перемены, что могло быть следствием колоссального стресса, пережитого в Одессе. Те ужасы, свидетелем которых он стал, вполне могли довести и до депрессии.
Так или иначе, Алехин решил… вновь предаться лицедейству! Ремеслу, которое когда-то влекло его как ненавязчивое хобби, приятное приложение к шахматной страсти. Да, он участвовал в домашних театральных постановках по пьесам Чехова, но позже заглушил этот свой интерес. Теперь же Алехин собирался выходить не на квартирные, а на городские подмостки – стать дипломированным актером.
Смену вектора можно было объяснить тем, что в первые послереволюционные годы перемены происходили во всем, не оставалось ничего постоянного, и по инерции он поддался своему неожиданному внутреннему порыву. Быть может, Алехину хотелось заодно умчаться от самого себя, от своего несчастливого, полного лишений прошлого, и актерство помогало перевоплощаться, становиться кем-то другим. К тому же что-то одно, если этим конкретно увлечься, зарыться в любимое дело целиком, может отсечь все остальное – так жизнь и проходит. А то, что ты незыблем в своем главном выборе, способно в какой-то момент даже напугать, привести к мысли, что ничего больше не будет и судьба известна наперед. Только шахматы… В такие моменты может подняться внутренний бунт, появиться непреодолимое желание попробовать себя в чем-то ином. Тем более будущее шахмат в новых реалиях выглядело туманным: интерес к ним на фоне гибели монархии выцвел, тогда как работа актера была востребована всегда и везде.
Скорее всего, шахматная пауза понадобилась Алехину и для внутренней перезагрузки, ведь одной только хорошей памяти, позволяющей с первого раза запоминать реплики, не могло хватить для спорой карьеры. Нужно было виртуозно владеть искусством временно замещать свою душу чужой, естественно позиционировать себя на сцене в шкуре незнакомца (а с выражением высокоточных эмоций у него имелись проблемы, о чем вспоминали многие его современники). Он не мог не понимать, что между шахматистом Алехиным и актером Алехиным лежала целая пропасть. И все же дал лицедею шанс.
Теперь Александр жил у своей сестры, актрисы Варвары, в Леонтьевском переулке. К ней в гости часто захаживали коллеги, например ученица Станиславского Алиса Коонен, известная тем, что ей хорошо давались роли трагического плана. Новые приятели всерьез увлекли Алехина, и он решил попытаться поступить в Государственную студию киноискусства (легендарный ВГИК). На вступительных экзаменах он познакомился с будущим актером советского кино Сергеем Шишко, который спустя 36 лет написал об их недолгой дружбе очерк для журнала «Шахматы в СССР».
Шишко увидел Алехина высоким, худощавым, слегка рыжеватым блондином с легкими веснушками. Узнав, что экзамен задерживается, шахматист вынул из кармана миниатюрную доску без фигур и долго смотрел на нее, не отводя взгляд, словно гипнотизировал. Шишко опознал в нем известного игрока и заявил об искренних симпатиях к его таланту, на что получил поразительный отклик: «Шахматы я оставил и, вероятно, больше к ним не вернусь».
Эта фраза выдает огромное смятение Алехина, глубокие душевные перемены, которые вынудили его отвернуться от того сокровища, которое являлось смыслом жизни. Еще недавно он грезил о матче за корону с Капабланкой (в старика Ласкера не верил), а теперь хотел променять это на сомнительную карьеру в кино. Даже Шишко не поверил, поэтому переспросил Алехина – и тот подтвердил, что видит себя в киноискусстве, а о шахматах собирается «забыть навсегда».
Алехин сдал экзамен – причем ради этого вжился в роль безупречно, – и поначалу со всей ответственностью посещал занятия, приходя точно к означенному времени, не прогуливал. Слушая педагогов, не выдавал свои эмоции. Его лицо, по воспоминаниям Шишко, «оставалось неподвижным, точно высеченным из светло-желтого камня». Вполне вероятно, он прокручивал в пространственном воображении какие-то шахматные комбинации, не в силах более говорить игре: «Нет!» Его исключительная погруженность в себя стала заметной в аудиториях: он не следовал за чьими-то настроениями, оставаясь в привычном для себя узком диапазоне чувственности. Это точно не могло обрадовать его педагогов, ведь малый эмоциональный спектр – совсем не то, чего ждешь от гениального актера.
«Алехин был скуп на слова, замкнут и нелюдим, – вспоминал Шишко. – Держался просто и с достоинством. Помню, как-то на занятиях педагог поручил Алехину исполнить роль словоохотливого, беспечного и веселого парня, про которого можно сказать “душа нараспашку”. Парень этот со звонким смехом подшучивает над товарищем, дружески похлопывает его по плечу. Ничего хорошего из этого эксперимента не получилось. Природная скованность Алехина связывала все его жесты, делала их фальшивыми»1.
Однажды Алехин не удержался и уговорил Шишко сыграть партию прямо на занятиях. Очевидно, его уже начали одолевать вполне обоснованные сомнения, ту ли стезю он себе выбрал. Вскоре Шишко оказался в квартире Алехиных, где познакомился с его сестрой Варварой, которая могла увлечь его рассказами об актерском ремесле, а еще с Александрой Батаевой – новым сердечным увлечением Алехина. Биографы шахматиста восстанавливали детали их союза буквально по крупицам, как и в случае с баронессой фон Севергин. Вероятно, Алехин и Батаева познакомились, когда шахматист подвизался в комитете, оказывая помощь пострадавшим на фронте. Батаева была тогда замужем за присяжным поверенным, затем овдовела и в 1919 году проживала в спартанской комнате Алехина в Леонтьевском переулке. Шишко называл ее женой шахматиста, хотя официально брак был зарегистрирован в Москве лишь в 1920-м. Работала она секретарем;
