Рэвин (ЛП) - Фишер Т. Л.

Джетта предлагает угостить меня бокальчиком чего-нибудь, и я позволяю ей. Ее светлые платиновые волосы спадают на барную стойку, когда она наклоняется, чтобы сделать заказ. Она склоняет голову набок и слегка поджимает свои рубиново-красные губы. Глаза бармена на мгновение опускаются к глубокому вырезу ее блузки, когда она заказывает «Джеймесон» со льдом для меня и джин с тоником для себя.

Садясь на свое место, двигает бокал с янтарной жидкостью в мою сторону. Дымка поднимается от идеально ровных кубиков льда, прозрачных, как стекло.

— Спасибо, — говорю я, прислонившись к кирпичной стене, увешанной старыми фотографиями великих джазовых исполнителей. — Здесь гораздо приятнее.

— Обожаю это место. Я часто прихожу сюда, когда работаю допоздна. Мне показалось, что ты была не в своей тарелке в клубе «Кокос», но почему? У меня такое чувство, что ты не все мне рассказываешь.

Вот и расспросы…

«Поделись историей своей жизни».

«От чего ты бежишь?»

«Почему ты здесь на самом деле?»

Кошмарный допрос. Я хочу доверять ей. Видит Бог, я хочу доверять каждому, но я не могу. Честность — это не мой вариант. Это небезопасно как для меня, так и для нее, поэтому я лгу. Выдумываю столько лжи, что голова идет кругом. Молюсь, чтобы я была достаточно трезвой для того, чтобы мои истории казались правдивыми.

— Я не умею общаться с людьми. Вести светские беседы. Сближаться. Даже в социальных сетях, в которые ты меня загоняешь. От этого у меня мурашки бегут по коже. Бессмысленная лесть и пустой треп — это не мое. Я лучше буду сама с собой. Это еще одна причина, по которой я должна оставаться загадкой. Не хочу говорить с людьми о том, почему рисую и что именно изображаю. Почему живу отшельницей. И не пью спиртное по воскресеньям. Думаю, что таинственность может сработать в мою пользу, но есть и личные эгоистичные мотивы, по которым я предпочитаю оставаться в тени.

— Эгоистично это или нет, но я считаю, что это великолепная идея. Люди всегда хотят заполучить то, чего не могут иметь. Все станут копаться в личности Рэвин, чтобы выяснить, кто она на самом деле… погоди, что?! Ты не пьешь по воскресеньям??

От ее слов по моему позвоночнику прокатилась волна паники.

— Я пошутила насчет воскресенья, чтобы донести свою мысль, Джетта. Ты и правда думаешь, что, если я буду загадочной, люди станут усерднее пытаться выяснить, кто я?

— Безусловно. Твои поклонники станут одержимы идеей хотя бы мельком увидеть тебя настоящую.

— Вот дерьмо.

Я делаю большой глоток виски и ставлю стакан обратно на стол.

— Это совсем не то, что мне нужно. Может мне стоит продемонстрировать им маленькую частичку себя, чтобы они были удовлетворены?

— Как пожелаешь, дорогая, это твоя карьера. Кстати, об этом…

Она роется в сумочке и достает лист бумаги с бессистемно набросанными на нем заметками.

— Это информация для твоей страницы «Рэвин Арт» на «Фейсбуке». Я уже разослала уведомления по своей электронной почте, и рассчитываю, что все будет складываться наилучшим образом. Надеюсь, ты готова к путешествию, моя сладкая. Я предсказываю, что оно будет долгим и успешным. — Она поднимает бокал с джином и тоником. — За наш успех.

— Надеюсь, ты окажешься права.

Мой бокал звякает о ее прежде, чем я делаю затяжной глоток. Теперь я начинаю беспокоиться, что это всего лишь еще одна глупая ошибка в череде моих необдуманных промахов. Я складываю листок бумаги и засовываю его в сумочку.

— Я всегда оказываюсь права, — подмигивает она.

Бокал поднимается к ее губам, затем с силой опускается обратно на стол. Я смотрю на темно-красную помаду, заляпавшую ободок, а ее вопросы в это время продолжают сыпаться, как из пулемета: ра-та-та-та.

Я не могу больше этого выносить. Все это не для меня.

— Джетта, ты не против, если мы уже пойдем? У меня начинает болеть голова. Наверное, слишком много виски.

Это тоже ложь, но мне необходимо прекратить болтать. И так нужно будет вспомнить кучу всего и записать, когда я вернусь домой.

Джетта провожает меня до галереи и, попрощавшись, садится в свою машину. Когда я захожу в квартиру, то вначале хватаюсь за шею и бутылку «Джеймесона», прежде чем достаю свой дневник. А затем потягиваю виски, записывая кипу лжи в одиночестве своего убежища.

Хизер высовывает голову из-под стола. Я сижу молча, не шевелясь, пока он выбирается на открытое пространство, настороженно разглядывая меня. Наконец он набирается храбрости, чтобы проскользнуть мимо и потереться о мою ногу. Я медленно наклоняюсь, чтобы погладить его, но его глаза расширяются от ужаса, а острые как бритва когти впиваются в тыльную сторону моей руки, прочерчивая тонкую кровавую линию.

— Ауч! Так дело не пойдет, Хизер. Никакого лосося для тебя сегодня. Ты еще поймешь. Что. Я. Здесь. Босс. Мне тоже страшно, но нельзя царапать руку, которая тебя кормит. Соберись, потому что тебе необходимо искупаться, — ругаю я его, когда он снова скрывается в темноте своего одинокого пристанища.

— За что ты меня так ненавидишь? Продолжай в том же духе, и я лишу тебя когтей, — говорю я, поднимаясь с дивана, с намерением налить себе еще виски и обернуть руку бумажным полотенцем, чтобы впитать крошечные красные капли свежепролитой крови.

Воспоминания о том, как я вытирала металлический привкус крови с губ, оставленной на мне Нэйтом, проникают в мои мысли.

Почему все, что я люблю, пытается причинить мне боль?

Глава 21

Он меня любит

Проходят недели, и Джетта постепенно привыкает к мысли не втягивать меня в свой круг общения. Каждый четверг мы с ней проводим вечер в джаз-клубе в соседнем квартале ― только вдвоем. Ее расспросы быстро сошли на нет, и теперь все наши разговоры сводятся к ее личной жизни и моему творческому вкладу в ее галерею. В результате оказалось, что она была права. Мои картины раскупались подобно холодному пиву в палящую жару. Так активно, что я не поспевала за спросом. И все это было ошеломительно для меня. А Джетта старалась не беспокоить лишний раз, чтобы я могла спокойно рисовать. Она до сих пор не знала о появлении кота.

Когда я не рисую, у меня появляется слишком много времени на размышления. Слишком много времени для беспокойства. Слишком много времени, чтобы создавать образы, которых не существует в реальности, поэтому я просто продолжаю рисовать, и они возникают сами по себе. Словно четыре года уродливых эмоций просачиваются из моих красок через кисть на холст. Гадаю, удастся ли мне когда-нибудь окончательно избавиться от вязкой смолы моего прошлого. Боюсь того дня, когда во мне не останется места для зла, являющегося моим творческим вдохновением. Это станет одновременно и благословением, и проклятием.

Дело не в деньгах, помимо изначальных десяти тысяч, я не потратила ни цента из папиных денег. Они продолжают поступать, но просто оседают на моем счету вместе с доходами от проданных Джеттой картин. Больше всего я опасаюсь, что у меня появится время на то, чтобы думать. Если я не буду занята живописью, мое гиперактивное воображение сведет меня с ума.

Быть может, пришло время задуматься о серьезных отношениях. Вот только я выбрасываю эту мысль из головы сразу же, как только она появляется там. Моя плоть и кости зажили, но шрамы на моем сердце навсегда останутся там ― подобно плотной мозоли, защищающей его, помещая его в собственный маленький гроб.

Я подхожу к своим окнам, ожидая закрытия галереи. Глазами наблюдаю за бездумной толпой людей, марширующей по улице и напоминающей армию дроидов.

Расследование тяготит меня. Не потому, что я чувствую вину за то, что Нэйту предъявлено обвинение в моем убийстве ― у меня нет времени на муки совести. Сейчас я нахожусь в режиме выживания. Новости о нем были одним из моих преступных удовольствий. Страх перед неопределенностью, окружавшей меня — вот что лежало тяжким грузом на моей душе. Что, если он выйдет на свободу? Трупа нет. В отсутствие тела сложно доказать совершенное убийство. Если его отпустят, это будет лишь вопросом времени, когда он разыщет меня.