Изгой - Сэди Джонс

в кабинет Дики. В пустом полутемном кабинете горел камин и светила лампа над столом. На подносе стояли напитки. Льюис взял бутылку джина, открыл стеклянную дверь и шагнул в сад. Покрытая изморозью трава хрустела под ногами, ледяной воздух приятно освежал. Откупорив бутылку, Льюис побрел к гаражам. Из дома доносились голоса и громкая музыка. Еще разгоряченный после жаркого помещения, Льюис медленно и с удовольствием потягивал джин. На всякий случай пришлось спрятать бутылку, проходя мимо скучающих водителей, но те что-то увлеченно обсуждали, не глядя в его сторону. Он дошагал до теннисного корта. Высоко в непроглядно-темном небе блестело серебристое пятнышко луны.

Кит завернула найденные сокровища в салфетку и огляделась – не пропустила ли чего. Глаза щипало от усталости, почему-то было неспокойно. Она нашла платок с инициалами «Т. М.» и ломала голову, кому он мог принадлежать. От огня в камине осталась дымящаяся куча пепла и окурков, причем окурков едва ли не больше, чем дров. Кит открыла окно, и в гостиную ворвался холодный ветер, разгоняя плотную завесу дыма.

Выйдя в холл, она застала там отца.

– Привет, папа. Смотри!

– Что это?

Кит высыпала находки на столик.

– Всякие забытые мелочи.

– Ты почему не спишь? Уже одиннадцатый час.

– Мама разрешила.

– Ты должна была уйти спать, еще когда детей забирали домой. Тебе никто не разрешал шататься по дому.

– Извини.

– Марш в кровать!

Кит ужасно раздражали его бесцеремонный тон и привычка командовать.

Дики вечно считал себя главным. А для нее он был главным из всех, кого она ненавидела за самомнение, придирки к Льюису и высокомерную манеру общаться. Не глядя на отца, она наклонилась за туфлей на шпильке.

– Хорошо.

– Ты меня слышала?! Марш в кровать и не смей разговаривать со мной в таком тоне!

– Я же сказала «хорошо»!

Стоило Кит выпрямиться, как он влепил ей пощечину.

Он никогда раньше не бил ее по лицу и, пожалуй, вообще особо к ней не прикасался. В коридор вышла Клэр и молча остановилась у порога.

Кит не схватилась за пылающую щеку и не отвела взгляда, а упрямо смотрела на Дики. Его взгляд был полон восторга.

Дики снова занес руку, Кит отшатнулась и тут же разозлилась на себя за слабость. Однако он не ударил ее, только улыбнулся. Обоим стало ясно, что начало положено.

– Иди спать, – велел Дики.

– Спокойной ночи, папа, – сказала Кит. – Спокойной ночи, мама.

Она ушла на второй этаж. Дики обернулся к жене.

– И тебе не помешает заняться своим делом.

Кит поднялась по лестнице и прошла к себе мимо комнаты Тэмзин. Спальни сестер находились в противоположном крыле от родительской.

Кит села на кровать. Она ясно осознавала, что ждет ее в будущем. С одной стороны, ей хотелось бежать, заливаясь слезами, на поиски защитника, с другой – она чувствовала себя стойкой, как солдат. «Я буду сильной и все преодолею, – думала она. – Да, сил потребуется немало, но он не увидит моего страха». Поднявшись, девочка направилась по коридору в ванную.

В ледяной ванной у нее шел пар изо рта, из щели между окном и подоконником дул пронизывающий сквозняк. Поежившись, Кит стала раздеваться. Надо было захватить ночную рубашку! Она стянула ненавистное нарядное платье и встала на него, чтобы хоть как-то согреться, снимая нижнее белье. На трусиках темнела кровь. На миг ей пришла глупая мысль, что кровь потекла от пощечины, но она тут же сообразила – у нее первая в жизни менструация.

Кит сразу вспомнила многозначительные перешептывания Тэмзин и Клэр о женском проклятии и почувствовала, что до смерти устала и совершенно не испытывает интереса к новому состоянию. Прикрывшись платьем, она босиком побежала в комнату Тэмзин под мрачными взглядами предков с портретов на стене. В ящике туалетного столика нашлись уродливые гигиенические принадлежности, которые ей теперь предстояло использовать. Кит вернулась в ванную. Разобравшись с этим, она надела ночную рубашку и почистила зубы. Запачканные трусики завернула в туалетную бумагу и спрятала на дне корзины для мусора. С лестницы послышались голоса – мама и Тэмзин шли наверх. Кит бросила взгляд в зеркало. На щеке до сих пор алело пятно от пощечины. Ладонь Дики не отпечаталась на коже полностью – его рука была гораздо крупнее ее щеки.

Глава третья

1953 год

Перед началом пасхальных каникул Элис встречала Льюиса на вокзале Уотерфорда. Она стояла в конце платформы, кутаясь в пальто и натянув шляпу поглубже. «Совсем как Анна Каренина, – подумал Льюис. – Вот бы она бросилась под поезд». Анна Каренина напомнила ему о маленькой Кит Кармайкл. Интересно, она дочитала книгу?

Элис не бросилась под поезд, а замахала ему и зашагала навстречу с фальшивой улыбкой.

– Привет, Льюис! Ну и холодина! Побежали в машину.

Вернувшись домой вечером, Гилберт заплатил таксисту и долго стоял, провожая машину взглядом. Затем через силу зашел домой. Элис оторвалась от приготовления коктейлей и жизнерадостно поздоровалась. Льюис заулыбался. Гилберт засмотрелся на сына – в его лице одновременно проявлялись черты Элизабет и отражался его собственный характер, что почему-то тревожило. Под пристальным взглядом отца Льюис перестал улыбаться. Так они и стояли молча, образуя треугольник – мальчик, его отец и жена отца. Им предстояло провести в обществе друг друга три недели.

В субботу они завтракали вместе как обычно. Элис полностью накрасилась, за исключением помады: она знала, что к завтраку принято только подкрашивать губы, однако без макияжа чувствовала себя неуютно. Мэри принесла чай и гренки, а еще блюдо с горячими сосисками и помидорами – в честь выходных. Льюис сидел спиной к окну, как всегда. Гилберт, в старом пиджаке вместо костюма, взял газету.

За едой Элис было свойственно с любопытством глазеть по сторонам, иногда отпуская вслух замечания. «Пора подстричь живую изгородь». «Надо пересадить цветы». Сегодня она сказала: «Жаль, что к выходным похолодало».

Льюис ел быстро, уткнувшись в тарелку, и старался не замечать напряженного молчания. Он читал «Преступление и наказание», которое выбрал за мелкий шрифт и объем в надежде, что скучная книга поможет убить время и не сойти с ума. А теперь страдал от ее тягостной, почти тюремной атмосферы и беспросветности и жалел, что вообще начал, однако остановиться не мог. Роман категорически не годился для чтения за едой, и ничто не отвлекало от мысли, как ужасно им всем вместе. Правда, к ужину Гилберт и Элис обычно успевали прилично выпить, так что вечером становилось полегче. Порой спиртное раскрепощало их в беседе, и тогда было еще противнее.

После завтрака Льюис пошел наверх и лег на кровать. В потолке зияла