Мемуары графа де Рошфора - Гасьен Куртиль де Сандра

Виконт де Тюренн

Принц де Конде после этого отправился в Париж. Там он был встречен рукоплесканиями. Даже женщины выражали ему свое уважение, и многие уже готовы были ему его продемонстрировать, если бы он проявил такую же смелось в боях на личном фронте, какую он проявлял на полях сражений. Сестра полковника Конкрессо, о котором я говорил выше, была из их числа. Она сказала ему, что хочет сообщить ему что-то личное, о чем нельзя знать посторонним, но он может прийти к ней, и тогда все узнает. Отказаться было невозможно, но вместо того, чтобы говорить о важных вещах, как он ожидал, она стала говорить ему о своей слабости и предложила воспользоваться этим. Принц был человеком жалостливым, и он пошел ей навстречу прямо в кабинете, в котором даже не было кровати.

Я прибыл в Париж именно в тот день, когда это с ним произошло, имея при себе письмо от герцога де Бофора, которое я должен был ему передать. Я нашел его дома, и он пригласил меня отобедать вместе с ним. За столом он сказал Конкрессо, который находился тут же, что одна дама написала ему и пригласила его к себе, и он не упустил случая, что он был принят в кабинете, украшенном великолепными зеркалами, что она не отказала ему ни в чем, и он теперь очень доволен. Конкрессо спросил, что это была за дама, а принц спросил, не догадывается ли он сам. Конкрессо сказал, что, возможно, это была его сестра, и первым стал над этим смеяться. Однако принц де Конде, испугавшись, что ему не поверят, достал из кармана письмо и показал его всем.

Принц де Конде имел вокруг себя много приспешников, все они были страшные развратники, и они плохо влияли на него, а это плохо влияло на дела. В самом деле, герцог Лотарингский вскоре вошел во Францию, и виконт де Тюренн оказался между его войсками, войсками принца де Конде и войсками герцога де Виттемберга. Двор уже думал, что все потеряно, не зная, что и делать в случае, если его армия будет разбита, но принц де Конде, подхвативший к тому времени нехорошую болезнь, которую в приличных кругах принято называть насморком, не смог узнать о связи двора с герцогом Лотарингским, которому было дано много денег. Виконт де Тюренн получил разрешение этого герцога отступить к Мелуну, чему принц де Конде конечно же помешал бы, если бы находился при армии.

Война разгоралась, и при этом постоянно предлагались различные варианты договоров между двумя сторонами. Я два или три раза ездил в Сен-Жермен к герцогу де Бофору, которому Мазарини пообещал дать чин адмирала и двести тысяч экю наличными, если он оставит принца де Конде и убедит герцога Орлеанского сделать то же самое. Я при этом должен был получить командование гвардейской ротой. Столь хорошие предложения вполне могли привлечь герцога, но мадемуазель де Монпансье, на которой принц де Конде хотел женить своего сына, разрушила все.

Когда армия была уже у ворот Парижа, мы еще находились в городе, и я там случайно встретил свою сестру, которую война вынудила покинуть свой монастырь. Что меня удивило, она была в экипаже и в светской одежде, а еще она была вместе с мужем, которого она нашла в тот момент, когда меньше всего об этом думала. Он тоже вынужден был оставить свой духовный сан. Она не вспоминала больше о своей былой набожности, но что самое удивительное, что она, не имевшая детей в течение пяти-шести лет, что они жили вместе, на этот раз вдруг забеременела. Я показал ей всю степень своего удивления, но она сказала, что вынуждена следовать за мужем и что Бог, связавший их, не позволяет ей ослушаться его.

Чтобы дополнить свой рассказ об этом деле, наделавшем много шума в Париже, скажу, что они прожили вместе еще три или четыре года, воспитывая сына, которого она родила. Однако потом мой зять умер, и моя сестра захотела завладеть всем его немалым имуществом, но его родственники восстали против этого, заявив, что ребенок незаконнорожденный. Потом был большой процесс, который так называемые наследники хотели провести в Бретани, но мы предоставили брачный договор, составленный в Париже, и дело было слушано в парижском суде, который считался главным в области законности брачных союзов.

Так называемые наследники наняли ушлого адвоката, и тот пустил в ход всю ту риторику, какую обычно используют в подобных делах. Он стал говорить про надругательство над религией, про то, что священник не может быть женат официально, что ребенка нужно не только признать незаконнорожденным, но и наказать его мать за совершенный ею фарс и т. д. и т. п. Можно было бы продолжать перечислять его доводы и дальше, да нет смысла. Все это весьма удивило мою сестру, и многие слова адвоката даже заставили ее покраснеть. А потом заговорил ее адвокат, и сказал, что удивлен тем, что все представлено в столь черных красках, что супруги не жили отдельно те пять-шесть лет, пока у них не было детей, что муж был священником, что их брак был освящен церковью, а значит, сам Бог благословил его, что ребенок похож на отца и его рождение обговорено в брачном договоре, заключенном с его матерью, и что в таких условиях любые подозрения в адрес матери не могут не выглядеть подозрительными.

Судьи долго обменивались мнениями, и все завершилось лишь тогда, когда вмешался я лично. Но это не помешало некоторым людям, не знавшим меня, потом говорить, что другой адвокат провел бы дело гораздо лучше, что нам просто повезло, что не они были судьями. При этом они ошибались, так как мы выиграли процесс лишь с преимуществом в один голос.

Дело моей сестры вернуло меня к рассказу о себе, к чему уже давно следовало бы вернуться, как давно следовало бы вернуться к делам, в которых я принимал непосредственное участие. Принц де Конде после всего, о чем я рассказал, решил довести дела до самой крайности, лишь бы не отказываться от всего того, что он хотел иметь. У других грандов аппетиты были не меньшими, и они каждый день собирались, чтобы придумать, как заставить королеву прогнать от себя ненавистного кардинала и при этом получить максимальные выгоды. При этом герцоги де Бофор и де Немур продолжали открыто враждовать, и было решено, что первый из них, кто явится на заседание Совета, тот займет там главное место. Герцог де Бофор выразил недовольство по поводу подобного решения, так как бастарды Франции и так должны были иметь приоритет в королевстве перед иностранными принцами[56]. Но ему сказали, что поступить иначе не получится и ему нужно поторопиться, чтобы приехать первым. Собственно, после этого он так и сделал.

Наконец, после стольких усилий, направленных на уничтожение кардинала, принц де Конде решил выйти из Парижа, чтобы помочь своим войскам, которым угрожали более многочисленные войска короля. За ним последовали восемь или десять тысяч вооруженных горожан. Его появление заставило отступить графа де Миоссанса, который двигался со стороны Сен-Клу, но, будучи недовольным сделанным, принц повернул к Сен-Дени, где стоял королевский гарнизон. Эта крепость не имела большого значения и была быстро взята, впрочем, и сохранить ее не удалось по той же причине. Принц де Конде, ощутивший ненадежность парижан, когда он имел с ними дело под Шарантоном, и теперь не нашел их более отважными. Собранная из горожан пехота дрогнула и едва не бросила его под Сен-Дени, но принц остановил ее и заставил вторгнуться в крепость через давние и никем не охраняемые проломы в стене.

Через несколько дней принц де Конде вернулся в Париж, но потом снова отбыл в армию, узнав, что король вновь начал кампанию. Он обнаружил, что противник уже соорудил понтонный мост у Сен-Дени и начал переправлять часть своей армии, пока другая ее часть пошла вдоль реки. После этого принц решил отступить к Шарантону, где, как он думал, можно будет разместиться на косе, где река Марна впадает в Сену, что создавало отличную укрепленную позицию. Виконт де Тюренн, с которым он имел дело, атаковал его арьергард. Принц де Конде, видя, как на него давят, решил, что не успеет дойти до Шарантонского моста, и остановил свой авангард, дошедший уже до пригорода Сент-Антуан. Случайно найдя готовые укрепления, сооруженные парижанами, чтобы обезопасить себя от грабежей, чинимых войсками герцога Лотарингского, принц решил, что это — единственное место, где он сможет избежать поражения, что сама судьба находится на его стороне, и велел сконцентрировать там свои войска. Армия короля была сильнее армии принца, но маршал де ля Ферте, который командовал ее частью, был еще далеко, и это почти выравнивало силы противников. Король расположился на высотах Менильмонтан, откуда можно было наблюдать, словно с верхнего яруса театра, за битвой, которая, судя по всему, должна была завершиться неизбежным поражением принца. Он хотел этим убить сразу двух зайцев: с одной стороны, его присутствие должно было придать смелости его солдатам, с другой стороны, это помешало бы парижанам дать убежище принцу де Конде. И действительно, принц хотел обратиться за разрешением на пропуск своего обоза через город, но получил отказ и вынужден был поставить его на кромке Сент-Антуанского рва.