Устрицы под дождем - Оксана Робски

Сотрудники милиции оказались двумя пожилыми мужчинами в мятых пиджаках и с усами. У одного они были черные и пушистые, а у второго короткие и колючие.

Тот, у которого были черные и пушистые, подвинул кресло к Олиной кровати и сел.

С короткими и колючими огляделся вокруг и присвистнул. Сделал вид, что не поймал неодобрительный взгляд Константина Сергеевича.

Первый расспрашивал Олю про дом.

– Найти не смогли бы?

– Нет, – кивнула Оля. – Вряд ли.

Он спрашивал: ну кирпичный дом или деревянный?

Оля не знала. Как определить, что находится под краской?

Сколько этажей, какие окна?

Два этажа и подвал. Обычные окна. В подвальной ее комнате – очень маленькие.

Она однажды хотела из него вылезти – невозможно. Это когда она бумагу ела. Размачивая слюной.

Крыша мягкая кровля или металлочерепица? А у соседей какие крыши?

Обычная крыша. Зеленоватая такая. А крыши соседей не видно было. Сосны.

Сколько она шла до того места, где ее нашли?

Оля не шла. Она бежала. Всю жизнь, наверное.

А конкретнее? Час? День?

Она не знала.

Приходили в дом люди?

Нет, никогда никого.

Она не знает, кто ему звонил. Ему все время все звонили.

Она помнит, что было написано на пакетах с едой, которую он привозил. Она может им написать тоже.

Она не знает его имени. Он хотел, чтобы она назвала его Дедушкой. Он говорил, что сделал и пережил за свою жизнь столько, сколько другим для этого потребовалось бы десяток жизней.

Он ничего не говорил про работу. Про сотрудников – говорил. Что они воры и идиоты. Нет, конкретнее нет.

Обычная внешность. Не очень высокий. Нет, не как доктор, доктор высокий. А Дедушка… ну, тот человек… не очень высокий…

Нет, на вас он совсем не похож. Ну, разве что ростом. И у него нет усов. Он очень за собой ухаживает. Он бреется каждое утро.

Фоторобот? Хорошо.

Константин Сергеевич говорит, что они привезут ее.

Какие книги он читал? Какие журналы? Им важна каждая мелочь. Марка его телефона?

Черненький такой, и крышка открывается, как у духовки.

У него много машин. И он все время новые покупал. Да, все время. Разные.

Нет, в марках она не разбирается.

Да, она слышала все эти названия, но сказать где какая – не может. Больше всего ему нравилась такая большая, черная.

Нет, он никогда не упоминал, где живет.

Наверное, он русский. Да, точно, русский. Вы? Не знаю, наверное, русский. Нет? Извините, тогда не знаю.

А вам не интересны цифры, которые написаны на черной машине, номер? Конечно, помню.

И буквы тоже. Очень Быстро Приехал. Значит – ОБП.

Константин Сергеевич сказал, что Оля устала, что на сегодня хватит.

Усатые были довольны. Они выбежали из комнаты почти вприпрыжку.

Константин Сергеевич пошел их проводить.

Оля осталась одна.

Воспоминания, одно за другим, заполняли ее мысли.

Очень Быстро Приехал. ОБП.

Опять Без Подарков. ОБП.

Оля Будет Плакать.

Это когда он уезжал. Когда она видела его в последний раз. Когда что-то случилось…

Что-то случилось, раз он бросил ее умирать. Что? И что сейчас? Он один… Он приезжает в их дом?

Или сидит там все время, ждет ее, Олю?

Нет, кто угодно, только не Дедушка.

32

– Где Наташа? – спросил Константин Сергеевич дежурную няню, сделав на ее доске ход Д1Д5 белыми.

– У Ангелины Петровны, – ответила дежурная.

– Ангелина Петровна уехала, – Константин Сергеевич подвинул черного ферзя на клетку Д1Д2, защищаясь.

– Нет. Аркадий Филиппович просил привезти ее в кабинет к Ангелине Петровне.

– Аркадий Филиппович? – переспросил доктор.

Он дошел до кабинета завотделением, постучал. Никто не ответил. Тронул ручку двери.

Дверь была закрыта.

Потоптался рядом, обернулся назад. Никого.

Ухмыльнулся так, как ухмыляются недовольные собой люди.

Опустился на колени.

Замочная скважина открыто и бессовестно манила своей округлой формой. В нее просматривалась почти вся комната. И почти вся Наташина фигура, склоненная к подоконнику, лицом к окну. Фигура ритмично покачивалась, словно в ритуальном танце. И еще Константину Сергеевичу была отчетливо видна нижняя часть мужчины, часть его загорелого тела со спущенными на пол брюками. Если бы происходящее хоть чуть-чуть напоминало симфонический оркестр, то мужчина был бы похож на виртуозного дирижера, вдохновенно и с бешеной внутренней силой орудующего своей палочкой.

Не дождавшись финального аккорда, Константин Сергеевич поднялся с колен. Первое желание было – бежать.

Прислонился к стене рядом с дверью.

Его никто не видел.

Еще не поздно сделать вид, что ничего не произошло.

Бежать.

Дверь открылась. Вышла Наташа. Константин Сергеевич встал перед ней, приподнял рукой ее подбородок. Наташа смотрела сквозь него равнодушным отсутствующим взглядом.

Он опустил руку. Она пошла дальше.

Толкнул дверь в кабинет.

Аркаша сидел на подоконнике, смотрел на Константина Сергеевича и улыбался.

– Подонок!– закричал доктор и, подскочив к Аркаше, со всей силой ударил его кулаком в лицо. Попал в челюсть. Аркаша ударился головой об стекло, по скуле потекла кровь.

Рука Константина Сергеевича болела, но это была приятная боль. «Сустав вылетел», – гордо подумал Константин Сергеевич. Без всякого сожаления, как будто это были не его сустав и не его рука.

– Все. Кончилась твоя лафа, – выдохнул Константин Сергеевич. Он чувствовал себя взрослым и сильным. А его, этого мальчишку, этого щенка, он готов был взять за шиворот и выкинуть на улицу.

Аркаша молча вытирал кровь с лица.

– Думаешь, я ей не расскажу? Все расскажу! Все! – кричал Константин Сергеевич.

– А мне все равно, – сказал Аркаша, проверил свои зубы – не шатаются ли? – Можешь рассказывать, только кто тебе поверит?

– Ах ты!.. – Доктор схватил Аркашу за лацкан пиджака, с силой дернул.

– А ты, может, завидуешь? – ухмыльнулся Аркаша. И нагло посмотрел доктору в глаза.

– Я? – выдохнул Константин Сергеевич, выпустив из рук пиджак. – Чему? Тому, что ты себя мужиком чувствуешь, только когда пациенток больных трахаешь? – Константин Сергеевич сделал два шага назад. – Этому?

– Ты, психолог хренов!..

– Тренируешь свое самолюбие? – не успокаивался доктор. – Или не только самолюбие? Боишься, что на Ангелину не встанет? Слишком хороша для тебя?

За считанные секунды Константин Сергеевич оказался на полу. Аркаша сидел на нем, крепко сжимая пальцами его горло, и повторял:

– Не смей… про Ангелину… понял?.. Не смей…

Константин Сергеевич хрипел, извивался и синел.

Аркаша разжал пальцы.

Вернулся к окну.

Доктор долго кашлял, пока Аркаша в окно наблюдал за девушкой с хвостом. Она здоровалась с землей.

Доктор сел на краешек стола. Какие-то папки упали на пол, из них высыпались листы бумаги. Доктор даже не посмотрел на них.

– Давно это ты? С Наташей? – хмуро спросил Константин Сергеевич. Отреченное лицо девушки стояло у него перед глазами.

– Какая разница? – сморщился Аркаша. – Что это меняет? – добавил он.

Они помолчали.

Девушка с хвостом побежала навстречу светловолосому молодому человеку с первого этажа.

– А что, другого способа нет? – медленно проговорил Константин Сергеевич.

– Ты о чем? – Аркаша автоматически перешел с доктором на «ты».

– Есть много… очень… Самоутверждаться за счет больной девушки – последний из них.

– А первый? – ухмыльнулся Аркаша.

– Работать не пробовал? – с вызовом спросил Константин Сергеевич.

– Работать? – воскликнул Аркаша и ударил себя ладонью в лоб. – Гениально! Как это, спрашивается, я сам не додумался?

– Не о том думал, наверное.

– Точно! Это потому, что я никак не мог придумать такую работу, куда бы меня взяли и чтобы я при этом зарабатывал больше Ангелины! Ну, не мог! Может, ты поможешь?

– А что… обязательно зарабатывать больше?

– А в чем смысл тогда? Если не больше? Ради чего она нужна тогда, это работа?

– Я работаю, потому что мне нравится то, что я делаю. А то, что мне за это еще и платят – я расцениваю как просто повезло. Понимаешь?

– Понимаю. А мне не повезло. Вот в чем разница. Потому что мне нравится писать мою диссертацию. А не лечить психов с Рублевки. Вот и все.

– Тебе нравится их трахать. Тебя что заводит? То, что ты трахаешь девушку, которая раньше из окошка своего «Майбаха» 4 тебя бы даже не заметила?

Аркаша посмотрел на доктора, вздохнул, махнул рукой.

– Да ладно… я бы ее и раньше трахнул… если бы захотел… И десяток таких, как она… Ничего сложного, правда. Такие же они, как и все остальные.