Любимые забавы папы Карло - Дарья Донцова

– Жутким, – вмешалась другая девушка.

– Страшным, – сообщила третья, – рот раскрыт, глаза выпучены, я решила, вас инсульт разбил!

– Щеки красные, – не успокаивалась первая продавщица, – язык наружу…

– Послушай, – рявкнула я, – похоже, ты страдаешь болезнью Альцгеймера!

– Ой! – пискнули Анжела с Катей и на всякий случай отодвинулись от товарки.

– Это у меня просто насморк, – растерянно сообщила продавщица, – а не эта Але… ге… ми… ца…

– Болезнь Альцгеймера поражает мозг, – рявкнула я, – и несчастный человек перестает соображать, ему начисто отшибает память! С тобой как раз этот самый случай. Сама мне только что велела: высуньте язык, подождите пару секунд, а потом снова попытайтесь кроссовки померить, авось налезут.

Продавщицы переглянулись и захихикали, я стала медленно закипать.

– Вот что, девушки, несите сюда жалобную книгу, а заодно позовите старшего менеджера. Похоже, вы большие любительницы подшутить над покупательницами. Здорово придумали! Высуньте язык, а мы посмотрим и посмеемся!

Внезапно Катя, зажав рукой рот, метнулась в глубь торгового зала, а Анжела, быстро присев на корточки, сказала:

– Никто и не думал потешаться над вами.

Пальцы девушки ловко дернули за замшевый язычок под белыми шнурками. Моей ноге моментально стало свободно, обувь легко «села» на стопу.

– И как? – поинтересовалась Анжела, проделывая ту же операцию со второй кроссовкой.

– Нормально, – растерянно ответила я, – очень удобно.

– Вам Маша посоветовала именно этот язык высунуть, – пояснила Анжела.

Я перевела взгляд на кроссовки.

– Это называется язычок!

– Да какая разница? – ожила Маша. – Язык или язычок? Всем понятно, если обувь не лезет, поправь аккуратно язык под шнурками и посмотри.

– Язык во рту, – настаивала я, – а язычок в ботинках!

Анжела хихикнула:

– До сих пор все покупатели понимали, когда про язык слышали, вы одна такая попались!

– Значит, берете? – деловито уточнила Маша.

Я, ощущая себя полнейшей идиоткой, кивнула и направилась к кассе.

Когда я, сжимая в руках коробку с обновкой, вышла на улицу, от моей машины с визгом отпрянула стайка школьников.

– Вот поганцы! – с чувством воскликнул мужчина, с интересом наблюдавший за детьми. – Просто сволочи! Поймать бы да по заднице отхлестать. Девушка, вы только гляньте, что у вас с мордой!

Я машинально схватилась за лицо и уронила покупку.

– Во, – констатировал дядька, – коробочку потеряла. Непруха тебе сегодня, морда в пятнах, и из рук все валится.

Трясущимися пальцами я вытащила из сумочки пудреницу и с некоторым страхом взглянула в зеркальце, ожидая увидеть на лбу и щеках красные отметины. Но не заметила ничего ужасного, так, слегка растеклась тушь от жары.

– Что за ерунду вы говорите! – воскликнула я, пряча пудреницу в ридикюль.

– Да ты глянь, – не успокаивался дядька, – вся в грязи.

Я снова потянулась было за зеркальцем, но тут прохожий ткнул пальцем в направлении моей машины и продолжил:

– Они тебе всю морду фломастерами извозюкали, которыми на стекле и металле рисовать можно! Теперь попотеешь, отдирая безобразие.

Я обозрела обиженные «Жигули», подобрала вывалившиеся из коробки кроссовки и буркнула:

– Учитесь правильно выражать свои мысли! Пятна не на моей морде, а на капоте автомобиля.

Мужик надулся, попыхтел пару минут и заявил:

– Ишь, фря нашлась! Молодцы парнишки, надо было тебе еще и бока, и задницу расписать!

Не желая связываться с идиотом, я села за руль и поехала в сторону шумного проспекта. Все беды людей от того, что они не умеют разговаривать. «Высуньте язык», «тебе разрисовали всю морду». Произносящие эти фразы субъекты имели в виду одно, я поняла их по-другому, и что получилось в результате? Может, именно из-за косноязычности большинство людей не способно ужиться с себе подобными?

Глава 14

Оказавшись во дворе дома, где жила Ника Залыгина, я ощутила легкий укол в сердце. Именно в таком месте прошло мое детство и большая часть юности. Четыре блочные пятиэтажки стоят квадратом, в середине лужайка со скамейками, песочницей и качелями. Чуть поодаль расположился покосившийся деревянный стол и две колченогие лавки, дальше идут гаражи, не ракушки, а разномастные железные сооружения, покрашенные зеленой, синей и коричневой краской. Около них сиротливо тоскует турник, на который местные хозяйки вешают ковры, дабы от души поколотить их выбивалкой. В противоположном углу двора натянуты веревки, и на них висят свежевыстиранные пододеяльники, разноцветные детские колготки и женское белье устрашающего вида: розовые атласные лифчики сто одиннадцатого размера и трусы, которые, похоже, носит беременная самка бегемота. Несколько вполне чистых, сытых, счастливых домашних кошек развалилось в траве, среди чахлых цветочков. Мы называли эти цветики в детстве «петушками». А еще тут колыхались желтые шары, неприхотливое растение, буйно цветущее даже в условиях загазованного мегаполиса. Когда-то эти кусты возвышались почти во всех столичных дворах, во времена моего детства «золотые» шары были самым распространенным московским украшением, но потом кто-то наверху решил, что они простят облик города, и велел вырубить цветы. Желтые шары уничтожили, как классового врага. Но во дворе моего детства они спокойно доживают свой век, и сейчас на меня напал приступ ностальгии, а перед глазами вспыхнула яркая картина.

Вот я шлепаю в магазин, зажав в кулаке выданные Раисой копейки на бутылку пива. «Жигулевского» по тем годам в Москве было не достать, едва в магазины поступали заветные ящики, как орда мужиков штурмом брала прилавки, крича:

– Больше двух бутылок в одни руки не давайте, гоните вон ветеранов, пиво не хлеб, постоят в очереди, как все!

Но Раисе, любившей с утра опохмеляться пивком, повезло. С нами на одной лестничной клетке жила сварливая Танька, продавщица из винного отдела, поэтому пол-литровая бутылка из темного стекла всегда поджидала мачеху. Танька охотно продавала соседке из-под прилавка дефицит. Именно продавала, в долг у нее было не допроситься.

Я брела в магазин, загребая пыль сандалиями, доставшимися мне по наследству от дочери другой соседки, Люси. В нашей пятиэтажке, где все мужики пили, трезвым считался тот, который набирался только два раза в месяц: пятого и двадцатого числа. Вот Люсин муженек был из таких, позволял себе лишь в аванс и получку, поэтому его семья жила хорошо, они ели каждый день мясо, а дочери покупали добротную одежду. Обноски доставались Вилке Таракановой.

Сандалии были мне чуть велики, в какой-то момент я споткнулась, шлепнулась, разжала кулак и увидела, как монетки покатились вперед и исчезли в решетке канализации. Не знаю, испытывала ли я еще когда-нибудь подобный ужас. Раиса довольно долго рылась по карманам, наскребая необходимую сумму на пиво, она ждет падчерицу с «лекарством». Поэтому домой лучше не возвращаться. Поняв, что, прошлявшись по улицам до ночи, мне потом все же предстоит явиться пред очи Раисы, я заревела в голос, что, в общем-то, простительно, мне тогда едва исполнилось девять лет.

– Мамочка, – прокричала, подбегая ко мне, девочка, по виду моя одногодка, – посмотри, она упала и ушиблась.

– Может, тебя домой проводить? – ласково спросил женский голос, потом мягкие, нежные руки осторожно помогли мне подняться. – Пойдем к твоей маме!

– Нет, – закричала я, – ой, не надо!

– Что случилось? – нахмурилась незнакомка.

Рыдая, я изложила ей суть дела, рассказала про Раису, пиво, монетки, решетку канализации…

Девочка-одногодка, одетая в красивое, накрахмаленное белое платье, симпатичные лаковые туфельки и гольфы с кисточками, слушала меня, разинув рот, а ее мать молча расстегнула шикарную сумку, какой не было даже у зажиточной тети Люси, вытащила из нее целый рубль, протянула мне и тихо сказала:

– Ступай, купи своей мачехе пиво, себе мороженое и в дальнейшем ходи по улицам аккуратно.

– Здесь очень много денег, – попятилась я.

– Извини, у меня нет мелочи.

– А как мне их отдавать? Я пока еще не работаю!

Женщина силой впихнула в мой кулачок ассигнацию.

– Держи, это подарок.

– Раиса не разрешает мне брать ничего просто так, – прошептала я, – коли взяла – надо вернуть.

Незнакомка присела передо мной.

– Послушай! У меня есть деньги, ты свои потеряла. А бог велит помогать друг другу. Никому не рассказывай про рубль, просто ступай в магазин.

– Бога нет, – уверенно сказала я, – нам в школе объясняли.

– Ладно, – кивнула дама, – спорить не стану. Ты отдашь мне рубль потом, когда вырастешь. Станешь большой, красивой, получишь зарплату, пойдешь по улице и увидишь маленькую девочку, которая потеряла деньги, подаришь ей рубль, и мы будем квиты.

– Но получится, что я верну деньги не вам! – воскликнула я.