Призрак джазмена на падающей станции «Мир» - Морис Дантек

— Тогда потрудись объяснить мне, как оставшийся в живых парень мог получить смертельный удар от кого бы то ни было.

Карен не сводила с меня своих невинных глаз.

— О чем ты говоришь? — произнесла она.

Я указал на массу в одежде из поблекших светящихся красок. Парень еле-еле шевелился в своем углу.

— Я говорю о нем. Как видишь, он еще не совсем умер.

Ее взгляд переместился к ангару из рифленого листового железа, где тихо стонал лежащий мужчина.

Затем Карен вновь повернулась ко мне.

Она протянула руку, чтобы я помог ей встать, что я и сделал. Медленно приблизилась к фигуре в светящейся одежде. Остановилась в нескольких шагах и плюнула на землю.

— Сожалею, — сказала она, — я только что лишилась по меньшей мере десяти миллионов нейронов, занимаясь вон тем засранцем, у меня не осталось ни микрограмма энергии… Я ничего не смогу сделать…

Я пристально посмотрел на нее:

— На что ты намекаешь, на хладнокровное убийство?

Карен смерила меня взглядом — как умела делать только она.

— А как ты думаешь, дурачок, — продолжила девушка, — второй придурок уже окочурился, а этот ничем не лучше. Он сдаст нас ивуарийской полиции с потрохами. Тебе не кажется, что у нас и без того достаточно неприятностей?

Я смотрел на нее, на самом деле не видя.

Под моими ногами как будто разверзлась пропасть. Карен права.

Именно этот факт было ужаснее всего, сложнее всего признать. Идиот-«сёрфингист» видел нас в баре, он знал, что мы французы, мог описать нашу внешность. Абиджанские копы станут преследовать нас по пятам, пусть даже смерть наркодилера-туарега (можно в этом поклясться) уж точно не заставит их рыдать.

— Знаю, — ответила Карен, когда я в нескольких словах объяснил ей суть моей проблемы («хладнокровное убийство — не для меня»), — я могла бы заставить сердце мавра произвести десяток ударов в то время, пока мы будем вводить ему содержимое шприца. Этим нужно заняться немедленно — впрыснуть ему «передоз».[72]

— Я не вижу никакой разницы, — произнес я.

— Ты вообще ничегошеньки не видишь, — заметила Карен, — подвинься, я сделаю это.

Я поймал ее за руку, Карен развернулась и посмотрела мне в лицо: УФ-свет, казалось, медленно угасал, но на ее лице отражались противоречивые эмоции — ярость, жестокость, отчаяние и крайняя степень меланхолии.

— Это не им мы сейчас впрыснем наркотик, нет, это ты сейчас смирненько вернешься в гостиницу, примешь свою дозу «эпсилона» и отправишься на боковую.

Она не отвела взгляда.

— Хотелось бы, но ты, кажется, что-то говорил об ивуарийской тюряге? Желаешь еще раз увидеть эту страну, не так ли?

Я не сводил с нее глаз. Очевидная правота Карен казалась бездонным колодцем, который становился все шире под моими ногами. Я чувствовал, как рассыпаются в прах последние нравственные барьеры, стоит только представить африканские подземные застенки или какой-нибудь «made in France»[73] аналог спецпоселения при Центре № 14, только с еще более жестким дисциплинарным режимом.

Я смутно чувствовал, что мы попали в какую-то дьявольскую спираль, что копы будут идти по нашим следам, находя в среднем по одному трупу в каждой из пересеченных нами стран (если учесть провалившийся вооруженный налет, который на нас навесили), так что в конце концов за нами по пятам погонится все сборище Объединенных Наций.

Совершенно верно, нельзя давать им ни малейшей возможности сократить дистанцию.

Но самый-самый последний барьер отказывался сдаваться, стоило подумать о неизбежном убийстве.

Мне в голову внезапно пришла одна хитрая идея.

— Скажи, неужели ты думаешь, что два убийства вместо одного улучшат наше положение? Как по-твоему, а вдруг найдутся свидетели, которые вспомнят, что мы болтали с убитыми в баре… Тебе не кажется, что ты совершаешь огромную ошибку?

— Наоборот, это ты сейчас несешь ерунду… К тому времени, как местные копы сведут воедино все свидетельские показания, мы будем уже далеко, а вот он наоборот сдаст нас с потрохами, как только придет в сознание.

«Давай, еще одна попытка», — подумал я.

— А как он объяснит драку? Мы хотели ограбить их и устроить им хорошую трепку, а у моего кореша было «перо»,[74] чтобы порезать девчонку? Наркота? Ой, мы всего лишь торчки, приторговывающие дурью,[75] чтобы заработать деньжат на дозу для самих себя, простите нас…

Карен открыла было рот, собираясь что-то сказать, но так и не сделала этого; довод подействовал, мне следовало продолжать в том же духе, безжалостно, как я несколько минут назад поступил с белобрысым придурком, которому я сейчас, сам не знаю почему, пытаюсь спасти жизнь.

Еще одна идея ослепительной молнией пронеслась по моему мозгу, и я инстинктивно повиновался:

— Скажи-ка, а ты спрашивала разрешения на это у «парня сверху»?

Я увидел, как ее взгляд наливается непониманием.

— Ну, у «парня сверху», — продолжил я, — у саксофониста-космонавта, этого твоего святого Альберта. Он снабдил тебя нейровирусным оружием и, видимо, разрешил им пользоваться, но про этого торчка ты у него спрашивала? Ты не интересовалась, можно ли вколоть смертельную дозу какому-нибудь типу просто потому, что он сможет проболтаться о нас?

Карен дернулась, она явно хотела стряхнуть мою руку, но я только усилил хватку.

— Ты у него спросила?! — с неистовой силой завопил я.

— Нет.

— А должна была бы.

— Почему это?

— Потому что обладание подобным оружием не дает тебе неограниченных прав, и, как ты сама мне только что говорила, твои батарейки на нуле, поэтому ты больше не можешь им пользоваться…

— Но я еще могу вколоть дозу этому засранцу.

— Нет, этого тоже не можешь.

— А почему? — Она с вызовом посмотрела на меня.

Я не дрогнул — время для этого было неподходящее.

— Потому что я не хочу, и Альберт не хотел бы этого. Потому что мавр свое отжил, такова была его судьба, а он (я показал на «сёрфингиста», который шевелился на земле и еле слышно хрипел) — нет, он — это другое дело, он выжил.

Она бросила на «сёрфингиста» взгляд хищницы — зверя, который гнушается попробовать недостаточно хороший для него кусок мяса.

— Он даже не заслуживает того, чтобы оставить его в живых, этот наемный Beach Boy…[76] Он бы не колеблясь прирезал нас, более того, эти засранцы изнасиловали бы меня, ты же знаешь…

Карен пыталась выкрутиться по-хорошему, давя на жалость. Мне нельзя было свалять дурака.

— Он не скажет, — произнес я.

— Что?

— Он не скажет.

— Ага, как же, а у политиков есть мозги.

— Говорю тебе, он не скажет.

Она освободилась резким рывком:

— Отпусти. Мне больно, и мы теряем время.

— Ты мне позволишь сделать по-моему?

— Что?

— Ты мне позволишь сделать по-моему. Гарантирую: он ничего не скажет, ни полсловечка, ничегошеньки.

— Ты что, попик, тебе платят за раздачу пустых обещаний?

— Я не дам тебе совершить хладнокровное убийство, Карен, так что соглашайся с моим решением.

— Или что?

— Я не говорил, что существует какое-либо «или».

— Если это «или наши пути здесь разойдутся», я готова примириться с последним вариантом.

— Пока что тебе ни с чем не придется примиряться, и мы действительно теряем время, ты позволишь мне поступить по-моему, и на этом всё, точка.

Мы принялись сверлить друг друга взглядами, и мне нельзя было дать слабину.

Карен почувствовала, что больше ничего не сможет от меня добиться.

— Да пошел ты, — выругалась она, и только.

Девушка направилась к краю пристани. Проходя мимо меня, она излучала холод, достойный хорошей морозильной камеры.

Я подошел к «сёрфингисту». Он уже перевернулся на спину, не переставая стонать, и пытался встать, помогая себе локтями, но я действительно здорово его оглушил.

Я встал на колени возле него — в той позе ложного сострадания, которую часто можно видеть в фильмах; в руке я небрежно держал чертову свинцовую трубу. Конец ее я упер ему в грудь. Затем поставил ногу ему на руку — думаю, ту самую, сломанную моими стараниями; она лежала под странноватым углом.

Взял наркоторговца за щеку — в том месте, куда угодила мощная затрещина, там все уже было синее, — он заворчал от боли.

— Слышишь меня, балбес? — спросил я.

Он поспешил согласиться, что-то бормоча сквозь зубы, — это означало «да».

— Тогда слушай хорошенько: ты вляпался по самое не могу, мы ишачим на ивуарийское государство, ясно? Нам платит южноафриканское агентство по подбору наемников, которое в данный момент находится на службе у чернокожего правительства этой страны, усек?

Белобрысый вновь выразил согласие бормотанием, ведь я не отпускал его щеку.