Птица счастья - Роберт Джоэль Мур

Его прикрыли зонтом и поволокли прочь. Особо наблюдательным зевакам ответили, что парень просто переволновался. Вернувшись в сознание, он обнаружил себя в распахнутых дверях машины охраны.

Торжественный и надменный, в черном пальто, всей своей фигурой похожий на сейф, подошел Петя.

– Ты мог бы не устраивать тут шоу?

– Пусти меня! – шипел Сережа.

– Ты за себя не отвечаешь, мы это уже давно поняли, но есть люди, которые отвечают. Сиди тут под зонтичком и не шуми. На людях вам вдвоем нельзя, ты же знаешь правила, – Сережа молчал, косые капли дождя падали ему на голову, – уйдут все – сходишь на могилку. Вот, лучше сходи маме цветов купи, пока взрослые делами занимаются.

Сережа вскочил и ринулся на Петю. Пока проносили гроб из катафалка в церковь, Кристина не спускала глаз с Васи, стоя рядом. Но в момент Сережиной попытки атаковать Петю она обернулась в сторону мужа и наблюдала необычную для нее сцену, как молодой лысый мужчина с очень знакомым лицом отмахивается от охраны и в отчаянной злобе трясет Петра за ворот пальто. Будучи ростом сильно ниже Минина, он умудрился пошатнуть ее мужа, но вынужденно отступил под натиском охраны. Поскольку ситуация была явно под контролем и быстро исчерпала себя, Крис вернула свое внимание к Василию, который никак не мог прикурить сигарету.

– Что произошло? Кто тот мужчина? -спросила она, когда Петя вернулся.

– Ничего стоящего твоего внимания.

– Лицо какое-то знакомое.

– Да он с Марией Петровной в больнице познакомился. После химии тоже, видишь, какой слабый, плохо ему стало, посидит пока там.

Сережу отпустили через несколько часов, когда все разъехались, подвели к могиле матери и оставили, наконец, одного. Дождь стих, прояснилось и потеплело. Шаркая ногами к брату, подошел Василий:

Сережа достал одной рукой сигарету, прикурил и отошел на пару шагов из клубов дыма. В другой руке он сжимал землю с могилы.

– Я не знал, что ты куришь, угостишь?

Продолжая молчать, Сережа одной рукой достал пачку и подбросил вперед над головой. Вася поймал ее.

– Я не мог ничего сделать, брат, – продолжил Вася.

Сережа докурил, вернул горсть земли, бережно приложил ладонь к могильной насыпи, и собрался уходить. Вася преградил ему дорогу.

– Что ты хочешь, ну?

– Пусти.

Вася не давал пройти. На размокшей и растоптанной дороге Сережа попытался обойти брата и поскользнулся. Вася поддержал его, но Сережа одернул руку. Закурил еще одну сигарету.

– Я не буду тебя жалеть…

– Ну просто побудь здесь.

– Мне противно быть рядом с тобой

– Ты всегда нуждался в маминой заботе и ее присутствии, а я всегда ревновал, потому что ты был ее «Сереженькой». Сережу раздражало нарочито трагичное поведение брата. Ему хотелось избить его по щекам и вернуть в реальность. Туда, где нет места высокопарным размышлениям, а есть грязь под ногами, труп матери под двумя метрами земли и хладнокровный цинизм происходящей ситуации.

– А ты знаешь, Вася, что у вас там происходит?

– У кого?

– У тебя под носом. Этот говнюк… Петя.

– Я как никто знаю, что он говнюк.

Вокруг на деревьях неприметные серые птицы сидели недвижимо после дождя, обсыхая.

– Они продают детей-клонов. Свои «просто» дети никому теперь не интересны. Нужны гении. А тебя как обезьянку-образец возят.

– Пересмотрел ты, братан, фильмов про «клонов» и донорские органы…

– Не-е-е-т, это еще не все… Он делает дополнительных клонов, на деньги основных заказчиков, и за спиной излишки производства на аукционах продает.

Василий, помолчав с минуту, подумал, что ответить брату на данность своего бытия.

– Мы – выструганные марионетки, – заключил он в итоге, –тонко сделанные куклы, которых дергают за ниточки при необходимости.

– Корону сними. Я видел детей, десятки детей, когда ездил открывать якобы «медицинский центр».

– И я видел, как Петя собирает вот таких вот серых неприметных птиц и стаями у себя в ангаре расстреливает, и что теперь? Меня это не касается.

Вася пошатываясь изобразил отстрел сидящих.

– Да, не касается, тебя ничего не касается, ты же полубог… Не замечаешь в своем сиянии… Как чудесно разные вещества меняют свою структуру, не находишь, брат…

Сережа продолжал, не дожидаясь ответа.

– Песок можно расплавить в стекло, лед растопить в воду, а ты… Ты превратился в откровенное говно без особых усилий.

– Я медийный человек, мой образ отличается от того, кто я на самом деле.

– А кто ты? Сам помнишь?

– Брат, ну ты же знаешь меня…

– Нет, я не знаю, как ты сам с собой уживаешься. Как ты можешь говорить о любви к женщине и об отношениях или дружбе, когда ты большую часть жизни разговариваешь с птицей своей, а не с живыми людьми? Они не существуют в твоем личном опыте и в опыте твоих фанатов. Ты – иллюзия. Ты якобы помогаешь собакам в приютах и пенсионерам в домах престарелых, а при этом твоя мать умирала от рака все лето, и тебя не было рядом. Как ты можешь говорить о любви к матери, когда ты пробухал ее смерть?

– Заткнись. Это индустрия, на мне держится много проектов, я не могу во все погружаться, я – работа.

– Я не могу тебя судить, каждое твое действие объяснимо, но я не вижу в тебе и капли ответственности, я думал, как и ты, что есть в тебе скрытая глубина. Но нет. И ты сам это знаешь. Ты, как алкоголик, которому каждое утро стыдно за прошедший день, но вместо того, чтобы взять себя в руки, он опять заливает глаза водкой, чтобы не чувствовать эту гнетущую обязанность жить. Так и ты со своей «медийностью».

– А ты – книжный раб и раздаешь листовки и трахаешься по расписанию.

– Мне все равно, как ты зарабатываешь деньги, и не стыжусь, как я их зарабатывал. Хоть кирпичи грузи, но честно. Я не вру самому себе. Попробуй позаботиться о ком-нибудь живом аккуратно, ненавязчиво и с искренней любовью, – и произойдет чудо преображения тебя самого. Но ты слишком горделив и самовлюблен. Ты повесил всю ответственность за свое поведение на свою работу, а на самом деле променял тепло на «лайки», добро – на «смайлики», а счастье – на разговоры с птицей.

– Да иди ты… – Вася попытался пройти мимо Сережи и, задев его плечом, оступился, поскользнулся и завалился на соседнюю оградку. Отдернул руку, отказавшись от Сережиной помощи. Встал, отряхнулся, поднял упавшие сигареты и прикурил.

Возникла та пауза, по истечении которой идут на мировую или уходят, кинув спичку на мосты из хорошо просушенного дерева.

Я часто думаю, что было бы, если бы на моем месте оказался ты, Сережа. И понимаю, что ты бы просто на нем никогда не оказался. Ты – слабак.

– Конечно, силой сейчас считается другое, – Сережа подошел к Васе, похлопал его по плечу, – ну, ты бывай, Вась. Меня теперь, скорее всего, сошлют куда-нибудь, не буду я больше смуту наводить.

Сережа пошел прочь по аллее.

– Ты сигареты забыл, – кинул ему вслед пачку, и она осталась нетронутой в грязи кладбищенской дорожки.

***

Кристинин беспокойный ум сохранил лицо лысого молодого человека в безоблачных хранилищах памяти как драгоценную булавку, колкую и потому заметную. Досуг госпожи Мининой и ее профессиональная жизнь изобиловали событиями, как утренний смузи витаминами. Ничто не могло помешать Кристининым воспоминаниям забыть взгляд отчаявшегося молодого мужчины с похорон: ни плотность рабочего графика, ни дружеские встречи, ни шопинг, ни даже рутинное супружеское соитие. Спросить у мужа она не находила возможным, так как «похолодание» нависло над семьей Мининых, как затяжной циклон. В серости будней проносились порывистые ветры разговоров о детях, сдавливая удушливой влагой слез и выпитого алкоголя, а воронка из претензий закручивала в себя, набирая обороты с эпицентром на просторной дизайнерской кухне.

По воспоминаниям Кристины, молодой мужчина выглядел вполне здоровым, вопреки словам Петра о болезни. А черты лица ей были знакомы. Как слово, которое вертится на языке, но никак не вспоминается. И мужчина этот был искренне расстроен и очевидно, что не первый раз встречал Петра. Так, госпожа Минина начала самое крупное расследование в своей жизни, стоившее ей семейного благополучия. Она просматривала фотохроники похорон и видеозаписи