Птица счастья - Роберт Джоэль Мур

ЧАСТЬ I

В стране великой, на земле благодатной, в тесноте стен монастырских сошлись трое. Молодой послушник богатырского роста, розовощекий от природы, побагровел от недовольства сильного. Жадно глотая воздух в духоте комнаты, держал он слово перед игуменом о событии, которое не только увело его с дороги домой, но и напомнило о печали дня прошедшего. Печаль, принудительно и практически полностью заглушенная к вечеру водой огненной в теле молодца, стала причиной появления третьего собеседника.

– Он из этих, реставраторов, будет, начальник. Шел я, шел своей дорогой, вижу – копается опять там. Сегодня днем лазили в могилу, и вот… Мы, прости Господи, все обет молчать дали, но второй раз я не могу – грех! Покойника тревожить! Еще и такого! Люди гибли ради этого места, а тут… Я его остановил силой, он отпор не дал…

Рукой он крепко держал нарушителя за плечо пиджака, прижимая его к стулу, невольно ища опору для себя.

Сидел мужчина лет сорока с кровавым подтеком на брови. Сидел, смиренно опустив глаза. Руки его были сжаты в замок, а грудь поднималась при дыхании шумном. Казалось, если он разомкнет ладони, то из них высвободится сила нечеловеческая, а из груди вырвется огонь, дыханию дракона подобный.

– Отправляйся, родной, спать, ночь на дворе, а мы потолкуем с между собой, – успокаивал послушника игумен.

– Да я его… – богатырь резко потянул пиджак нарушителя на себя.

– Иди с Богом. Спасибо тебе, – батюшка приблизился к молодцу и рукой направил его к выходу.

Блюститель порядка, продолжая бубнить себе под нос недовольство коммунистами, безбожниками и прочими товарищами, порушившими страну великую, отпустил свою жертву и, зашатавшись в дверном проеме, как шар в лунке, преодолев порог, сошел вниз по дорожке.

Военный чиновник, коим оказался мирянин, поднявшись со стула и расправив плечи, обернулся великаном, ростом на голову выше задержавшего его послушника.

– Спасибо, что силу не применили против Георгия, Лев Константинович, беспокойство в нем поселилось, хоть и по́стриг у него вскоре, – благодарил настоятель. А вас какая сила на могилу опять завела?

– Батюшка, я справиться перед отъездом хотел, все ли на своих местах.

– От сего дня ничего на свои места встать уже не сможет… Та же печаль, тревожившая молодого послушника, черной тенью легла и на лицо старца.

Игумен смотрел холодно, и холод этот глубоко проникал в невосприимчивого Минина и заставлял оправдываться в той мере, на которую был способен человек, прошедший школу комитета безопасности страны великой, за свое любопытство во время перекура.

– А в столице благословили! Вы поймите, этот срок правителя идет тяжко – войны с горцами и террористы ошалелые… Мы нуждаемся в вашей поддержке. Вся страна нуждается. Теперь в монастыре капитальный ремонт проведут, холмы укрепят и могилу лучше оформят. Что в сравнении с этим несколько волос с головы мертвеца?

Минин светским жестом вытянул руку для прощания.

– Ну, вижу, утомил я вас. Еще раз спасибо за содействие!

Батюшка не ответил, руки на прощанье не подал. Глубокая скорбь таилась во всей его фигуре. Он отвернулся от гостя и тихо промолвил:

– Ступайте…

Минин вышел за ограду в темень надвигающейся ночи, отирая кровь со лба. Сел в служебный мерседес, растворившийся в вечерней мгле.

– Я, было, подумал, что вы поклоны отвешиваете по пути, Лев Константинович, – неожиданно громко после долгого молчаливого ожидания в одиночестве произнес светловолосый водитель.

– Да тут один справедливостью увлекся…

– Смелый какой…

– Да… дурак дураком.

Десятиминутный перекур шефа растянулся до разбирательства с послушником. За это время в голове шофера вызрели и роем вились вопросы многочисленные.

– А что если то не его волосы? Молвили люди, что, быть может, не его тогда здесь захоронили.

– Здесь, не здесь… А в записях будет отмечено, что волосы взяты именно из этой могилы! И ты это запомни!

– Ну-ну, а если в ходе эксперимента вырастет… другой?

– Смекай, башка. Ты думаешь, что мы бы начали программу, не зная, где настоящие взять?!

– Вот те на… Ни от кого правды не узнать!

– Да на кой она тебе нужна?!

Ухмыльнувшись, сплюнув крепко, кинул рулевой бычок в окно, и служебная машина, пузом шкрябая по ухабам, понеслась дорогой вдаль.

***

Наступал великий год – шел миллениум на Землю. Не конца света, предначертанного древними письменами, ждал народ, а чуда чудесного в свои жизнях. Утомленные смутой конца века двадцатого, лихими временами годов девяностых, ураганом природным, унесшим жизни человеческие, а после – ураганом экономическим с дефолтом и крахом рубля крепкого, ждали праздника и счастья, лелея надежду на светлое будущее.

И случилось чудо: в последний год уходящего века первый правитель страны молодой и необъятной слово перед гражданами молвил в обращении ежегодно-новогоднем. В своей манере протяжно-скрипящей он от поста своего главенствующего отказался, с благодарностью к народу передал его в руки преемственные, молодые и перспективные.

Сей своевременный уход главы страны власть имеющие подготовили заранее, дабы сохранить установленный курс относительно благ государственных и продолжить подпитывать интересы ряда заинтересованных мужей. Что становилось крайне проблематичным из-за состояния здоровья первого правителя и из-за его дерзкого нрава.

Идея преемственности витала в новогоднем воздухе и смешивалась с ароматом мандариновым. Она предвещала простым людям новое поколение политиков и рисовала оптимистичные перспективы светлого будущего. Граждане ликовали. Дети жгли бенгальские огни и радостно поддакивали возбужденным от перемен взрослым в разговорах на всех кухнях страны.

В те времена не было сети интернет развитой, и не могли простые люди что-либо разузнать про преемника – человека, назначенного без выборов чудом отречения управлять страной.

Летом того года чиновник-военный Лев Константинович Минин занялся садом. Хотел выкорчевать все полувековые яблони: их было много, света из-за них не видели, а плоды давали жалкие. Садовник, вызванный по распоряжению, объяснил, что, если обрезать почти полностью крону старой яблони и вылечить ее от болезней, даст она новый урожай быстрее, чем молодые саженцы на месте многолетних деревьев после вырубки. И Минин увидел в этом разумный подход.

Так и двадцатый век страны великой обрамили политические вырубки. И каждый раз молодые деревья принимались на залитой кровью почве поначалу быстро и хорошо, а потом всасывали в себя старые невылеченные болезни и постепенно начинали гнить. Урожай их был пропитан кровью и потом тех, на чьих костях он созрел. Так настала пора, когда вместо нового урожая дерево первого правителя, взращенное после путча, начало гнить. Поэтому в уходе его теперь уже опытный садовник и политический деятель Лев Константинович Минин выявил закономерность.

Лев Константинович был чиновником высокого ранга, однако новость об отставке президента узнал, как все простые люди, – «из телевизора». Этот факт настолько задел его самолюбие, что в организме надолго поселилось неприятное чувство неопределенности. Любые перестановки такого уровня хоть и не меняли внутренней государственной иерархии, но тем не менее являлись достаточно значимыми. Миссия Минина была настолько особенной, что его взаимоотношения с любым руководством государства оказывались неизбежными. Главы могли меняться, но он всегда оставался на своем месте. Через день Льву Константиновичу поступило приглашение отобедать с вышестоящим генералом.

Встреча состоялась в одном из ресторанов столичных в обстановке неформальной.

– Поздравляю вас с первенцем, Лев Константинович, – сиял в обманчивой фамильярности генерал.

Минин совсем не ожидал разговоров о личном: сын у него уже месяц как родился, и он успел попривыкнуть к его присутствию. Однако, благодаря поздравлению, вдруг вспомнил он ощущение маленького человека на руках, его беззащитность и чистоту, понимая, что именно сейчас, в этот момент он весь и есть душа. И захотелось ему сразу защитить своего ребенка, чтобы генерал ни единого слова о нем произнести не мог своими сальными от жирного борща губами.

– Благодарю.

– Большой, богатырь?

– Да. Ваши как?

– Моих не видел давно. Они у меня в Штатах заморских.

На этом любезность генерала поутихла, и после недолгого молчания во время трапезы Минин завел разговор о произошедшем:

– Вы знали, что