Без названия - неизвестен Автор

И тут мне вспомнились сегодняшние слова Корщикова:

"Важно выработать в себе бесстрашие!.. Не то бесстрашие, которое возникает в какой-то ситуации на короткое время, ибо это - фанатизм, а он непредсказуем, а то истинное бесстрашие, что всегда является состоянием твоей личности. К такому бесстрашию надо стремиться. Такому бесстрашному человеку ничего не встречается злого на пути, все злое само обходит его стороной. Для этого трусость и гордыня - всегда заметны. А истинное бесстрашие для всего злого становится - невидимкой. Вокруг бесстрашия всегда тишина, покой, уверенность и радостность... А еще, никогда ни о чем не пожалей, Сережа, - важна не сама ситуация и ее переживания, а важно твое отношение к ней..."

ВЕДЬМА

В этот день я задержался, как это нередко бывает, весьма надолго в кинотеатре. Давно закончился последний сеанс, и все работники разошлись по домам. А мне было приятно просто посидеть в своем рабочем кабинете, просто понаходиться в нем при свете неяркого ночника, подумать, поразмышлять.

Приходят такие моменты, когда хочется побыть в более масштабном одиночестве, чем твоя квартира, где и за стенкой и под полом - люди, и это призрачное одиночество больше расшатывает нервы, нежели очищает и устремляет тебя...

В этот ночной час даже на улице в беседках кинотеатра за вьющимся диким виноградом все умолкло. Через открытую форточку была слышна тишина этих беседок...

Я долго сидел и вдумчиво наслаждался светом ночника, причудливо преобразившим кабинет. Потом я встал с кресла, вышел из-за стола, чтобы немного походить по кабинету. Все-таки мне нравилось находиться совершенно одному в большом здании с онемевшими комнатами. Это ощущение пространственной пустоты, целого двухэтажного здания, позволяло мне дышать и мыслить свободно. Ведь случись так, что сейчас в какой-нибудь из комнат кинотеатра присутствовал бы еще кто-нибудь - я об этом бы знал!.. Он словно заноза бы мешал мне в моем одиночестве.

Часто мы думаем, что ушли в одиночество, вроде бы и в самом деле пространственно - одни, но даже если о нас в это время кто-то усиленно думает или просто вспомнил о нас на миг, - это уже не одиночество! Мы чувствуем все! Каждое прикосновение чужой мысли к нам. Вот почему нам бывает ни с того ни с сего как-то странно не по себе, так неопределенно, неизвестно почему - нехорошо. И хочется просить всех на свете: не думайте обо мне, не мешайте мне жить.

И в самом деле, - надо уважать одиночество человека! "Очищай даже помыслы свои", - как все-таки прав этот древний завет...

В одиночестве со мной начинают твориться интересные вещи! Я могу осторожно выхаживать строго по шву двух половинок линолеума, глядя себе под ноги; я могу с удивительной точностью ходить по кабинету и наступать только на те места, где поскрипывают деревянные доски под линолеумом или еще Бог знает что!

В общем, причуды одиночества, они у каждого человека - свои. Наше мышление любит переходить в движение нашего тела, особенно, когда мы одни или когда забываешь о взглядах со стороны. Правда, при последнем ты становишься весьма забавным объектом для окружающих. Еще бы! Только вообразить себе: человек разговаривает вслух сам с собой в присутствии других людей! Или же он будет, как я, к примеру, замысловато выхаживать по своему директорскому кабинету на глазах у изумленных подчиненных...

Почему, почему так? То, что мы можем себе позволить в одиночестве, никогда не позволяем себе в окружении общества. Утеряна какая-то детскость, первородность, энергетическая свобода, простота и доступность...

Почему это? А потому, наверное, что мысли наши, хотя бы и глупые, хотя бы и уродливые, убогие, всегда можно скрыть, не показать, смолчать. А движения - они-то будут налицо! Вот они, смотри и понимай, кто перед тобой, какой человек, какой глубины и прочее. Да, если бы все человечество вдруг дало бы полную волю движениям своего тела в стиле своего мышления... Господи!.. Как бы все просто стало!..

Дураки бы отошли на свои места, а умные бы - воссели на свои... А что проходимцы, льстецы, негодяи и прочее, подавляющее большинство планеты? А мне кажется, - их вовсе бы не стало. Ведь и задумать-то плохое, недоброе нельзя будет. Божественные отношения наступят повсюду на Земле...

Так я незаметно для себя разговорился вслух, выписывая кренделя по кабинету в полном одиночестве кинотеатра.

Впрочем, одиночество мое остановилось вдруг у дерматиновой двери кабинета, и я прислушался. Мне показалось, как что-то неопределенное послышалось оттуда, из малого фойе: шаги - не шаги, шорох - не шорох, и я насторожился...

Вдруг я содрогнулся от неожиданности: раскатистый крик метнулся из малого фойе по всем помещениям кинотеатра, словно заглянул ко мне в кабинет и ощупал меня с ног до головы... Мне стало жутко. Я бросил озабоченный взгляд на телефон, стоящий на столе у самого ночника: "Вызвать милицию или же подождать, что дальше будет?" Я решил, что еще подожду и послушаю...

Крик, обшаривший все изгибы и углы кинотеатра, умолк. Вместо крика теперь были отчетливо слышны точно по луже хлюпающие шаги. Я принялся гадать, притаившись за дверью, что же это могло быть: может, что-то замусорилось в одном из туалетов, и вот теперь по всему мраморному полу фойе растекается водяное зеркало? А может, кого-то зарезали там, и эти шаги хлюпают по кровавому месиву?

- Купсик! - внезапно раздался знакомый мне голос где-то совсем рядом за моей дверью!

- А-га-га-га! - видимо, отозвался хозяин шагов.

- Купсик, дай воды побольше, я хочу поплавать на спинке, - потребовал все тот же знакомый мне голос.

"Да это же Зоя Карловна! - вспыхнуло у меня в голове, - библиотекарь кинотеатра".

- Зойка, а ты со мной сегодня полетишь на планету? - спросил каким-то булькающим голосом хозяин шагов.

- Ой, сегодня не знаю. Я так занята буду, у меня столько гостей намечается! - и она как-то зловеще захохотала.

Хлюпающие шаги пробежали по фойе, и вдруг вода водопадом рухнула там, за дверью. Я придавил дверь изо всех сил плечом, хоть она и была заперта на ключ, на всякий случай; лицо у меня взмокло от волнения.

Издалека послышались плескания.

- Ах, Зойка, догоню-ю! - завопил Купсик.

- Да куда же ты нырнул, а-а-ха-ха! Толстенький! Там же сортир! шалила Зоя Карловна.

Она барахталась в воде, наверное, в двух шагах от меня; я продолжал подпирать дверь плечом. На окне моего кабинета была крепкая металлическая решетка, и я уже пожалел об этом.

Видимо, Купсик подплыл к Зое Карловне очень близко, и теперь они, нежась на плаву, перешептывались:

- Зо-ойка, - протянул в удовольствии Купсик.

- Толстенький, ты мне еще и за ухом, за ухом пощекочи, - шептала библиотекарь.