Мы слишком разные (ЛП) - Хиггинсон Рейчел

Выйдя из машины, я заторопилась, отчасти потому что ночь была прохладной, отчасти потому что я не могла дождаться, чтобы уйти от него подальше. Он был милым. Я могла признать это.

Но я также понимала, что рядом с ним я была сама не своя. При обычных обстоятельствах, я была вежливая и добрая. Я внимательно слушала и участливо отвечала. Я была очень милой, сдержанной и зрелой.

Что-то такое в Эзре заставляло меня терять контроль. Я становилась едкой, придирчивой мегерой, способной укусить. Мой внутренний фильтр полностью исчезал, и во мне оставалась лишь голая правда и острые углы. И для меня это было сумасшествием, так как я привыкла делать всё возможное, для того, чтобы угодить людям.

Решив полностью забыть об Эзре и запомнить только ту часть вечеринки, где Эзры не было, я направилась к своей квартире, не обращая внимания на Альфа Ромео, которая ждала, пока я не окажусь внутри здания. Я начала раздеваться ещё до того, как заперла дверь. Сумочка отправилась на кухонный стол. Туфли остались в коридоре. Я сняла платье. Лифчик. Волосы собрала наверх.

Я взяла безразмерную футболку и направилась в ванную, чтобы почистить зубы и заняться сложным процессом снятия праздничного макияжа. Ох, и почему водостойкая подводка такая несусветная гадость?

Смирившись с тем, что получилось, я направилась в спальню.

И вот тут всё пошло не так.

Я долго смотрела на свою кровать. Я застелила её сегодня утром, она была красивой и манила меня вместе с одеялом, уголок которого был загнут. Мой телефон был готов умереть, поэтому мне надо было зарядить его. И затем мне надо было пойти спать. Я была всё ещё заведена, а утром надо было делать дела. Был ещё миллион других причин, почему мне надо было пойти спать, которые я, правда, не могла толком вспомнить.

Поэтому я так и сделала.

Шутка. Я включила свет в коридоре и направилась к себе в студию, где я провела следующие три часа, пытаясь создать мужественные плечи и линию подбородка, которой можно было резать стекло. Я была одержима глазами, в которых отражалась бесконечная загадка. И открытым ртом, который мог быть таким соблазнительным, а потом закрывался и за какие-нибудь три секунды становился таким жестоким.

Луна ушла спать раньше меня. И когда я, наконец, освободила себя из тюрьмы рисования, я всё ещё не смогла передать линии, ракурсы и цвета лучше, чем неделю назад.

Я пошла спать только из-за полного расстройства и чувства протеста. Но когда я закрыла глаза, его глаза смотрели на меня в моих снах, насмехаясь. Он уставился на меня, словно спрашивая, смогу ли я постараться ещё сильнее, стать лучше, перестать бороться со своим желанием и отдаться этой маленькой и незначительной влюблённости.

ГЛАВА 9

Бзз.

Бзззз.

Бзз. Бзз. Бзз.

Я перевернулась и хлопнула ладонью по ночному столику. Потом хлопнула снова, в надежде найти свой телефон. Пошарив рукой пару секунд, словно слепой зомби, я наконец-то схватила его и покосилась на время.

Полдень.

Ооох.

Я плюхнулась на спину, так и не ответив на телефон. Я проспала шесть часов. Или типа того. Очевидно, этого было недостаточно.

Пару секунд я смотрела на дверь спальни и вспоминала, почему было так поздно, когда я уснула.

Эзра.

Вера. Это была помолвочная вечеринка Веры, и я напраздновалась в край. А когда ты слишком много пьёшь, ты потом заводишься на несколько часов вперёд.

И в тебе полно энергии.

И ты не можешь уснуть.

Ооох, опять.

Несмотря на моё сонное состояние, во мне пульсировала необходимость уничтожить вчерашние улики рисунки. Это было похоже на стадо слонов на роликовых коньках.

А может это была моя голова?

В любом случае, мне надо было всё подчистить — в прямом и переносном смысле.

Мой телефон опять зазвонил, и я ругнулась, смотря на люстру-вентилятор на потолке. Вместо того чтобы поднести телефон к лицу, я перекатилась и уронила лицо на телефон. После того, как взяла трубку, конечно.

— Привет? — произнёс мужской голос — шучу, это была я. Я сказала "привет" мужским голосом, потому что именно так я звучала с утра.

— Молли, — мама вздохнула в телефон. — Я думала, тебя похитили.

Я потёрла глаза кулаком.

— Чего?

— Похитили в сексуальное рабство, — уточнила мама. — Когда ты не ответила в первый раз.

— Я, э, что?

— Молли Николь, ты что — только что проснулась? Уже полдень.

Моя мама очень много работала. В течение тридцати с лишним лет она проработала в школьной столовой, поэтому она просыпалась в такие часы, которые для меня были ночью. Весь день она организовывала шумных детишек на завтрак и обед, а потом приходила домой и организовывала папу, который был не лучше. Она никогда не брала больничных и не спала в выходные. У нее не было хобби или любимых передач, и она не знала, как ещё можно веселиться. Она работала, и работала и работала.

И она ожидала от меня того же.

— Сегодня суббота, — каркнула я. — Единственное время, когда я могу спать весь день.

— Зачем тебе спать весь день? — спросила она строго, её голос стал жёстче, в нём слышалось беспокойство.

Когда моя мама нервничала, она не порхала вокруг да около как бабочка, которая боялась приземлиться, а напрямую разделывалась с проблемой, как опасный хищник, которому грозило вымирание. Моя мама не была хрупким цветочком. Она была смертельно опасным тираннозавром — хотя у неё и были маленькие руки.

— Вчера я устраивала Вере помолвочную вечеринку, мама. Она поздно закончилась. Я устала.

— Ты имеешь в виду похмелье?

Допустим, она была права.

— Это мило с твоей стороны. Вера хорошая подруга.

Моя мама любила Веру. Она любила всех Делайнов. Мы были соседями, когда росли. Мои родители и Хэнк до сих пор были соседями. Только позже Вера, Ванн и я переехали.

Папа Веры, Хэнк Делайн, который ценил тяжёлую работу, был для нее всем тем, чем должен был быть мужчина. Он горячо любил свою умершую жену и чтил её память тем, что никуда не уезжал и делал всё для их детей. Он очень много работал, чтобы обеспечить им хорошую жизнь и убедиться, что они в порядке.

Глядя на него, Вера и Ванн также научились усердно работать. Моя мама видела их успешными бизнесменами, которые оправдали усилия отца, вырастившего их. Когда я была ребёнком, она хотела, чтобы я проводила у них как можно больше времени. И сейчас, когда я выросла, она хотела, чтобы я как можно больше была похожа на Веру и Ванна.

И поскольку я до сих пор не стала такой, она не думала, что я так уж сильно старалась быть, как они. В этом она винила моего папу.

Не имело значения, что я уже не раз говорила ей, что работаю в крутой компании и могу оплачивать все мои счета, или что у меня есть социальный пакет, который был даже больше, чем тот, что был у Веры до недавнего времени.

Мой интерес к рисованию она воспринимала, как признак того, что я была на полпути к бутылке и была готова отказаться от всего, чего достигла.

Искусство высвобождало моё ленивое существо.

Очевидно, это ленивое существо жило внутри меня и вяло скреблось по стенкам, в несмелых попытках вырваться наружу. "Пошла вон, Трудовая Дисциплина!" — кричало оно, сидя на диване где-то в глубине моего сердца, кидая двухлитровую бутылку диетической колы мне в мозг и почёсывая лохматую задницу. "Пенсионный план, не мешай мне смотреть телик!"

Затем оно зевало, показывало зубы, в которых застряли чипсы, и ворчало: "Ладно, я сдаюсь". Потом его голова откидывалась назад, и оно начинало громко храпеть.

Спасибо, дамы и господа. Я буду с вами всю неделю.

— Молли, — прервала меня мама.

— Я слушаю, — быстро ответила я, наполовину удивившись тому, что мои фантазии не перешли в сон. У меня даже слюнка потекла. Хороший индикатор того, что я, вероятно, заснула на мгновение.

— Твой папа хочет знать, когда ты заедешь домой на обед.