Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

– Меня зовут Тимур. Мага велел встретить тебя и позаботиться обо всем. Поедем в мой дом, хлеб-соль кушать. Ты мой гость. Отдохнешь, сил наберешься, а потом посадим тебя в самолет и отправим в Москву.

Тарзан оценивающе осмотрел кавказца, потом перевел взгляд на машины.

Заднее окно второго «БМВ» отъехало вниз, выпустив наружу пульсирующие, возбуждающие звуки музыки. Из салона показалось миловидное девичье лицо.

– Ой, девчонки! Он такой милый! И такой грустный! – взвизгнул тонкий голос. – Садись к нам, мужичок! Мы тебя развеселим!

Тарзан довольно хмыкнул, пожал, наконец, протянутую руку и крикнул девчонкам:

– Ну, мочалки, вам придется постараться!..

Четверо освобожденных зеков, все из «черной масти», открыв рты, с завистью смотрели, как карлик нырнул в комфортабельный салон шикарной машины, откуда тут же выплеснулись женские взвизгивания и циничный смех. Черные «БМВ», раскачиваясь на ухабах, покатились в сторону города, постепенно набирая скорость. Блатные с завистью смотрели им вслед.

Глава 5

Диггер-готы

– Димочка? Ты куда-то собрался?

– Мне надо по делам, мама.

Черные «рэнглеры», пурпурный свитер с капюшоном. Белый грим на лицо он сегодня не накладывал, глаза тушью не обводил.

Мать застыла в скорбной позе посреди коридора.

– Что значит «надо?» А ужин?

– Потом. Мне лекции переписать.

– На ночь глядя?

– Ага.

– Ты хочешь, чтобы тебе опять разбили нос? Вдруг тебе опять попадется этот Лишай?!

Черный плащ «ван хельсинг». Высокие армейские ботинки на рифленой подошве.

– Отец!! – она повернулась в сторону гостиной. Тон из разговорного перетек в патетический, каким перед расстрелом читают стихи про Родину-мать. – Отец, выйди-ка! Он опять к этим «Исчадиям Ада» собрался!..

– Не надо так орать, – прогудел из гостиной Михаил Семеныч Поликарпов, бывший директор металлобазы Москомцентра.

Он вышел в коридор с противоположной стороны, но дальше не двинулся и занял позицию в районе собственной штрафной. Сложив руки на груди (точнее, уложив их на живот), он наблюдал, как его 19-летний сын управляется со сложной шнуровкой.

– Если бы носил нормальные человеческие туфли, был бы уже далеко, – заметил он.

В конце концов Рыба просто сунул концы шнурков за голенища и выпрямился. Длинный плащ застегнул на одну, предпоследнюю, пуговицу – так носят «тру готы», т.е. настоящие готы, имеющие право посвящать новичков.

Мать что-то вдруг увидела. Округлились глаза. Она подскочила к Рыбе, схватила его за руки.

– Дима! У тебя ногти черные! Это грибок!

Рыбе стало смешно.

– Всего только лак, мама. Называется «глубокий черный». Все. Я пошел.

Он высвободил руку, отодвинул мать в сторонку и открыл входную дверь.

– Ты никуда не пойдешь! – она опять включила свой патефон. – Ты ведь обещал! Ты обещал нам! Оте-ец!

В смысле, сделай же что-нибудь. Ты же мужчина. Рыба посмотрел на отца. Тот все давно понял и продолжал дриблинговать на своей половине. Ничья его вполне устраивала.

– Пока. Не волнуйтесь, – сказал Рыба и вышел.

В отгороженном коридоре он достал с фанерного шкафчика полуметровую цепь и осторожно, чтобы не звенеть, сложил и сунул в глубокий карман. И тут же пожалел, что надел плащ – «закидываться» неудобно, да и перепачкается... Неужели захотел перед девчонкой пофорсить? Да нет, оно само так получилось... Вот старые газеты, надо прихватить с собой, ага, вот и пакет подходящий...

На Зубовской площади, за остановкой, в 21-30. Ну вот, Пуля и Вампирыч уже на месте. Черт. Болтают. Пуля смеется, раскраснелась. Она высокая, почти как Вампирыч, и одета похоже: черная кожаная куртка, черные джинсы аппетитно обтягивают длиннющие ноги, какие-то туфли без каблуков... Пуля в этом наряде выглядит непривычно, обычно она облачается под XVII век: шляпа с полями и кружевной вуалеткой, пальто до пола или длинное старомодное платье с обтягивающим лифом, кружева какие-то, только сапожки на «шпильках» современные... Но ей все идет. Так идет, что у Рыбы заныло под ложечкой. Сколько они тут вдвоем? О чем разговаривали? Ему вдруг взбрело в голову, что они могли договориться и спецом прийти раньше, чтобы побыть наедине. Почему бы и нет?

– Привет, – как можно солиднее сказал он. – Айва не появлялся?

– Нет, – процедил Вампирыч.

Он в куртке, джинсах, высоких ботинках, на шее – череп на железной цепочке, его собственный череп выбрит на висках, а на темени щетинится рыжим «ирокезом». Готскую раскраску он тоже не накладывал, зато вставил накладные клыки, которые пока не очень заметно выглядывают из-под верхней губы, а если засмеяться или просто открыть рот, то будут торчать, как у настоящего вурдалака. И шипастый браслет на правом запястье...

– Ну, ждем.

Рыба отвернулся и стал смотреть в сторону Кропоткинского. Вампирыч за его спиной продолжал что-то втирать Пуле. Та молчала. И то спасибо, не хихикает хотя бы.

Без четверти десять явился Айва, еле волоча тощие ноги в тяжелых ботинках. Он был образцовый гот – худой, депрессивный, отрезанный от мира длинной немытой челкой, в носу и на щеках пирсинг.

– Я не виноват... На «Смоленской» полчаса простояли... Линия обесточена...

– Ты урод, – сказал Рыба. – Кровянку принес?

Айва потряс свою сумку, болтающуюся ниже колен. Там глухо звякнуло стекло.

– Ладно. Пошли.

Идти недалеко. Пионерский сквер находится в ближайшем от площади дворе. Собственно, да – в первую очередь это двор, большой двор, и только потом уже сквер. Скверик, скверишко. Обсаженный деревьями фонтан с бетонным пионером на постаменте. Почему пионером? Потому что у него горн. А почему это горн, а не бутылка «Шато Лафит»? Потому что пионеры не пьют «Шато Лафит» из горлышка. И еще...

– А откуда у него вода выливалась, когда он работал? – спросил Вампирыч, и сам загоготал.

– Кто это тут ржет? – раздался развязный окрик.

Четверо подростков по-хозяйски сидели возле каменной чаши фонтана, курили и пили джин с тоником из жестяных банок. Вторжение незнакомцев им явно не понравилось, они поднялись угрожающе навстречу:

– Валите отсюда, клоуны, нам лошадей не надо!

Рыба достал цепь, потряс смеха ради. Вампирыч, выпрямившись на все свои 187, оскалился и, выставив клыки, шел на местных, будто не замечая. Пацаны стушевались, расступились. Один замешкался и не успел увернуться, Вампирыч дал ему «быка», сбил наземь и произнес замогильным голосом:

– Валите на х...!

Подростков вмиг сдуло.

Айва первый спустился в чашу. На низкой металлической дверце, врезанной в постамент с пионером, висел замок. Айва расстроился.

– Так ты же говорил...

– Все нормально, – сказал Рыба. – Ловкость ног и чудеса черной магии.

Он врезал по замку ботинком.

– Изыдите, ёб...е чары!

Замок упал. Рыба еще вчера подпилил его и зафиксировал щепкой, чтобы держался. Хотел, дурак, целое представление устроить – для Пули, конечно, – но сейчас настроение пропало.

Крутая лестница, тринадцать ступеней. Рыба шел впереди, светил фонариком. Внизу подвал, бетонная шкатулка. Две вертикальные трубы по центру. Верхняя их часть упирается в потолок, нижняя изгибается у самого пола и уходит в низкий коридор к противоположной от входа стене. Между трубами – два электромотора, привинченные к каким-то прогнившим доскам. И справа вдоль стены несколько труб рядышком, как длинная садовая скамейка.

– Вход в подземную страну Урбанию, – сказал Рыба, пнув ногой мотор. – Чем хуже Донского кладбища, а?

Пуля посмотрела на него, тихо выдохнула, будто сказала «а-а». Есть у нее такая привычка.

– Ой, мальчики, круто!

Без особого воодушевления, показалось Рыбе. Зато она наконец отлипла от Вампирыча. Ходила, трогала пальцами сырые стены, будто жить здесь собралась. Или, наоборот, помирать. Рыба светил ей из-за спины.

– Круто, – повторила она.

– Так ты на Донском была? – спросил Вампирыч.

– Не-а. На Введенское ездила, это ближе. Готов и химозников там как собак нерезаных. Сидят, воют на луну. В хорошую ночь не протолкнуться.

Все рассмеялись.

– Зато у нас – красота! Нижний пентхауз с видом на преисподнюю!

«У нас». Это Вампирыч сказал. Который здесь, под фонтаном, первый раз, а всего по общему счету это у него только пятая «закидка».

Рыба нахмурился.

– Ладно. Давайте за дело. Айва, положи вон ту фанерку на трубы и накрой газетами...

Сам он достал четыре толстые свечи, расставил на полу, зажег. Вампирыч достал из сумки вино, откупорил бутылку.

– Опять «Кадарка» молдаванская? – спросил Рыба.

– Портвейн, – обиделся Айва. – Массандра.

Вампирыч посветил на этикетку. Отпил.

– Норм. Баюшки.

Пуля осталась стоять там, у моторов. Сложила руки за спиной, будто у школьной доски, прижалась к стене, смотрит выжидательно. Под расстегнутой курткой у нее висит анкх[30]. Это стильно, особенно после «Голода», где вампир мочил заточенным анкхом всех подряд.