На орлиных крыльях - Кен Фоллетт

Перо не очень-то стремился разворачивать деловую активность в Иране. Он и без того уже ворчал миллионами. Ему не следовало расширять операции корпорации за рубежом. «Если в какой-то стране, чтобы делать бизнес, нужно давать взятки, – говорил он, – зачем это делать, надо просто держаться подальше от такой страны».

Свои деловые принципы Перо всосал с молоком матери. Его предки-французы приехали в Новый Орлеан и основали цепь торговых факторий вдоль берегов Ред-ривер. Отец Габриэл Росс Перо был брокером на хлопковой бирже. Поскольку торги хлопка проводились раз в год, после сбора урожая, у Росса-старшего была масса свободного времени, и он проводил его с сыном, обучая его премудростям бизнеса.

«Немудрено покупать хлопок у фермера одноразово, – любил поучать он. – С фермером нужно говорить честно, заслужить его доверие и развивать дальше отношения с ним, чтобы он с радостью продавал вам хлопок из года в год. Вот тогда только и делается настоящий бизнес». Взяткам, как видно, здесь места не находилось.

В полвторого Перо снова позвонил в офис ЭДС в Тегеране. Там по-прежнему ничего не знали. «Позвоните в тюрьму или пошлите кого-нибудь туда, – предложил он. – Узнайте, когда их выпустят».

Он начал тревожиться.

«Что мне делать, если ничего не получится? – подумал он. – Ну заплачу я залог, выложу тринадцать миллионов, а Полу и Биллу так и не позволят улететь из Ирана?» Другие же пути их освобождения посредством правовой системы наткнулись на препятствия, выявленные иранскими адвокатами, – якобы это дело политическое. Похоже, это означает, что виновность или невиновность Пола и Билла уже во внимание не принимаются. И все же давление по политической линии результатов пока не дало: ни американское посольство в Тегеране, ни государственный департамент в Вашингтоне помочь ничем не могли. А если и Киссинджер не сможет, то все надежды решить проблему этими путями рухнут. Что же в таком случае остается делать?

Только одно – применить силу.

Зазвонил телефон. Перо быстро поднял трубку:

– Росс Перо слушает.

– Это Ллойд Бриггс.

– Их выпустили?

– Нет.

У Перо сердце упало.

– А что произошло?

– Мы говорили с тюремным начальством. У них нет указаний освободить Пола и Билла.

Перо закрыл глаза. Худшее все же случилось. Киссинджер не смог помочь.

Он тяжело вздохнул:

– Спасибо, Ллойд.

– Что нам теперь делать?

– Не знаю, – ответил Перо.

Но он уже знал.

Перо попрощался с Бриггсом и положил трубку.

Он не смирился с ситуацией. На память пришел другой отцовский принцип: проявляй заботу о людях, которые работают на тебя. Перо мог припомнить, как они всей семьей каждое воскресенье отправлялись за двадцать километров к старому негру, который регулярно подстригал их газон, чтобы просто поинтересоваться его здоровьем и узнать, хорошо ли он позавтракал. Отец Перо, бывало, нанимал совсем ненужных работников, просто чтобы обеспечить их работой. Каждый год он отправлялся в семейном автомобиле, битком набитом чернокожими работниками, на ежегодную ярмарку в округе, каждому вручал немного денег и свою визитную карточку на случай, если кому-то из них потребуется помощь в трудные времена. Перо мог вспомнить, как один такой чернокожий, спрятавшись в товарном поезде, приехал в Калифорнию, а когда его арестовали за бродяжничество, показал визитку отца. Шериф заорал тогда: «Мне плевать, чей ты ниггер! Все равно засадим тебя в каталажку». Но он все же позвонил Перо-старшему, а тот телеграфом перевел деньги, чтобы беглец купил обратный билет. «Я побывал в Калифорнии и вернулся назад», – сказал тот по прибытии в Тексаркану. А Перо-старший снова дал ему работу.

Отец Перо понятия не имел, что такое гражданские права; он считал, что они означают отношения с другими людьми. Перо-младший не подозревал, какие у него необычные родители, пока не стал взрослым. Его отец никогда бы не оставил своих работников в тюрьме. Не оставит их и Росс Перо. Он поднял трубку.

– Соедините меня с Маркесом.

Было уже два ночи, но Ти Джей ничуть не удивился звонку: не впервые Перо будил его в середине ночи и, судя по всему, не в последний раз.

Заспанным голосом он произнес:

– Хэлло. Слушаю.

– Том, дела плохи.

– Почему?

– Их не выпустили, а тюремщики говорят, что и не должны выпускать.

– О, проклятье!

– Ситуация там ухудшается – смотрели новости?

– Конечно.

– Как вы думаете, не пришло ли время Саймонса?

– Да, думаю, пришло.

– У вас есть его телефон?

– Нет, но могу достать.

– Позвоните ему, – попросил Перо.

Саймонс по прозвищу Бык сходил с ума. Он даже думал поджечь свой дом. Старое щитовое бунгало вспыхнуло бы, как спичка и в момент сгорело бы дотла. Это было Богом проклятое место – но он никак не мог покинуть его, так как оно будило в нем горько-сладкие воспоминания о том времени, когда было для него раем.

Место это подбирала сама Люсилль. Она нашла его по объявлению в журнале, и они вместе прилетели сюда из Форт-Брэгга, в Северной Каролине, чтобы осмотреть самим. На тощих землях в этой части Флоридского перешейка на берегу залива Ред-Бей посреди девственного участка леса в шестнадцать гектаров стоял полуразрушенный дом. Но зато на участке было озеро с зеркалом почти с гектар, а в нем водились жирные окуни.

Люсилль местность понравилась.

Шел 1971 год, Саймонсу настало время уходить в отставку. Он носил полковничьи погоны уже десять лет, и ничто не помешало бы ему стать генералом, если бы не неудачный рейд в Сантей. По правде говоря, он не подходил для генеральского собрания, ему предназначался чин вечного офицера запаса, так как он не кончал престижной военной школы вроде Вест-Пойнта, его военная методика не укладывалась в уставы, а на светских приемах и коктейлях в Вашингтоне он чувствовал себя не в своей тарелке и не умел лебезить перед начальством. Он знал, что был чертовски великолепным солдатом, а если этого мало, чтобы стать генералом, то Арт Саймонс им и не стал. Итак, он ушел в отставку и не жалел об этом.

Самые счастливые годы своей жизни он провел здесь, на берегу залива Ред-Бей. За всю семейную жизнь с Люсилль ему редко выпадало находиться у семейного очага, а иногда отлучки длились по году и более, когда его направляли служить во Вьетнам, Лаос и Корею. Выйдя в отставку, он уже не отходил от жены ни на шаг круглые сутки. Саймонс завел поросят. Фермерского опыта он не имел, а советы по ведению хозяйства вычитывал из пособий и книг. Потом своими руками построил свинарник. Хозяйство мало-помалу налаживалось, а поскольку приходилось лишь кормить свиней да приглядывать за ними, у Саймонса появилась масса свободного времени. Сперва он возился со своей коллекцией из 150 винтовок и пистолетов, а потом открыл оружейную мастерскую, где занимался починкой своего оружия и оружия соседей, отливал пули и дробь и набивал патроны. Чаще всего он рука об руку с Люсилль любил продираться сквозь заросли к озеру, где можно было половить рыбку. По вечерам, после ужина, она, бывало, уходила в спальню, будто готовясь принять его, как в дни молодости, а потом выходила оттуда в халатике, накинутом на ночную рубашку, с красной лентой, стягивающей черные-пречерные волосы, и усаживалась к нему на колени.

Сердце Саймонса просто разрывалось от таких воспоминаний.

За эти золотые годы даже их дети, похоже, наконец-то стали взрослыми. В один прекрасный день младший сын, Гарри, пришел домой и с порога заявил: «Пап, я привык к героину и кокаину и прошу твоей помощи». Саймонс мало что знал о наркотиках. Однажды он попробовал марихуану, но это было в кабинете врача, в Панаме, и попробовал он перед беседой со своими солдатами о наркотиках, чтобы поделиться с ними собственным опытом. А в общем-то, он знал о героине только то, что этот наркотик убивает человека. Все же Саймонс смог помочь сыну, загрузив его тяжелой работой на открытом воздухе и заняв сооружением нового свинарника. На лечение, конечно, потребовалось время. Не раз Гарри убегал из дома в город принять дозу, но всегда возвращался назад и, в конце концов, все же перестал наведываться туда. Этот случай опять сблизил отца и сына.

Отношения Саймонса со старшим сыном, Брюсом, всегда оставались прохладными. Он давно уже перестал тревожиться за судьбу своего мальчика. Мальчика? Ему уже за тридцать, и он вырос таким же упрямым, как… впрочем, как и отец. Брюс ударился в религию и решительно намеревался обратить весь мир в ревностных последователей Христа – начиная с полковника Саймонса. Отец практически махнул на сына рукой. И все же, не в пример своим юношеским увлечениям – наркотиками, Ай-Чингом, движением «назад к природе», с чем Брюс впоследствии безвозвратно покончил, христианская религия прочно вошла в его сознание, он сделался пастором маленькой церквушки на холодном северо-западе Канады и стал вести здоровый и размеренный образ жизни.