КГБ в Англии - Олег Царев

Попытка вербовки «в лоб» «пана доктора» была, несомненно, ошибкой со стороны Гольста хотя бы потому, что не было проведено предварительное его изучение, которое если и не дало бы гарантий успеха, то позволило бы точнее определить за и против в таком рискованном мероприятии. Единственным оправданием Гольсту мог служить лишь тот факт, что Быстролетов был уже достаточно скомпрометирован перед чехословацкими властями своей активной деятельностью, и его отъезд из страны был решенным делом. Если бы «пан доктор» заговорил, то провал можно было бы списать на счет молодого начальника информационного бюро Торгпредства.

Быстролетов пишет, что через некоторое время он действительно получил от торгпреда направление на учебу в московскую Академию внешней торговли и начал упаковывать чемоданы. Но в Москве ему не было суждено оказаться. Однажды вечером к Быстролетову на квартиру явился Гольст и сказал, что переведен резидентом в Берлин. Он предложил Дмитрию Александровичу поехать с ним, «Но на этот раз не на безопасную работу на штатном месте в советском учреждении, а на подпольную работу настоящего разведчика под чужой фамилией и по чужому паспорту, на работу, полную смертельной опасности в условиях, когда мне неоткуда было ждать помощи».

«Мы с женой не спали всю ночь, — вспоминает Быстролетов. — Она не хотела, уговаривала ехать в Москву. Я соглашался с ней, но, когда явился Гольст, неожиданно для себя сказал «Да!». Мария осталась временно в Праге, а Быстролетов через некоторое время выехал в Москву, чтобы исчезнуть по дороге и превратиться в нелегала по имени АНДРЕЙ. Пражская резидентура письмом за № 5/714221 от 2 апреля 1930 года сообщила кратко в Центр: «Ж/32 по вызову тов. СЕМЕНА отправлен нами для работы в Берлин. Просим числить его за Берлином».

Пражские годы закалили Быстролетова и подготовили его для роли нелегала-вербовщика. Он прошел через успехи и поражения, научился жертвовать личными интересами ради дела, что давало ему моральное право требовать и заставлять других делать то же самое, если даже для этого нужно было проявить жестокость, по крайней мере внешне (дело «Лярош»). Как человек много страдавший сам, Быстролетов был очень чуток к страданиям других, и если ему приходилось их причинять, то умел соизмерять степень психологического давления.

Новая жизнь Быстролетова в Берлине началась со встречи с Гольстом. «Гольст вышел из своей машины и смерил меня насмешливым взглядом, — пишет он и добавляет, что вместо приветствия Гольст произнес: «Провинциальная гадость — все: от прически до ботинок! Пахнет Прагой, а здесь Европа всерьез! Немедленно измените стиль!» Другой запомнившейся Быстролетову фразой Гольста была: «Подпольщик начинается с фальшивого паспорта».

За получением своего первого фальшивого паспорта Дмитрий Александрович отправился, по совету Гольста, в Данциг, где дуайеном консульского корпуса был генеральный консул Греции Генри Габерт, вовсе не грек, а еврей из Одессы, и, по характеристике Гольста, «жулик, член международной банды торговцев наркотиками». «Не пугайтесь его величественного вида!» — напутствовал Гольст Быстролетова.

Гольст оказался прав. За определенную сумму Быстролетов приобрел греческий паспорт на имя Александра Галласа, который давал ему право на проживание в Берлине. Изучив образ жизни берлинских греков, войдя в паству местной греческой церкви, заведя переписку с «родиной» через заезжих греков и развесив на стенах фотографии с видами «родного города» Салоники, он стал играть роль греческого коммерсанта. «Одновременно всем неустанно твердил, — пишет Быстролетов, — что вырос я не в Греции, что мой основной язык — не греческий, а английский, а грек я только душой, потому что каждый порядочный человек должен иметь родину, которую он любит».

Оружие не было обязательной принадлежностью нелегалов, но Быстролетов, будучи романтиком и немного авантюристом, не удержался от соблазна, «В Лихтенштейне я легально купил себе пистолет и всюду, где мог, ездил за город учиться стрелять, и весьма метко, держа пистолет в кармане, как стреляют американские гангстеры, — пишет он в своих мемуарах. — Испортил десяток пиджаков, но стал отличным стрелком». Однажды, когда Быстролетов будет работать с крупным международным авантюристом, такое умение владеть пистолетом спасет ему жизнь.

К середине 1930 года Быстролетов был достаточно экипирован, чтобы начать самостоятельную работу с наборщиком из Форин Офиса, о котором было известно только то, что он Чарли. Именно это обсуждали КИН и АНДРЕЙ на встрече летом 1930 года.

«Началась разработка операции и распределение ролей. Было решено, что я буду изображать европейского аристократа, зажатого в тиски советской разведкой, а КИН — роль безжалостного советского чекиста, — вспоминает Быстролетов. — Это позволит мне использовать симпатии и антипатии Чарли и облегчит установление дружеских отношений с ним, КИН же будет появляться на сцене лишь изредка и только для того, чтобы давать нагоняй одновременно англичанину и мне, — принцип бархатной и железной перчатки тогда оправдает себя в полной мере. Нужно создать видимость единого фронта двух запутавшихся «порядочных людей одного круга» против общего хозяина».

Когда все детали были уточнены, для Быстролетова был изготовлен чешский паспорт, с которым ему предстоит играть роль прокутившего свое состояние венгерского графа Ладислава Перельи. В действительности же существовал венгерский род Переньи, который владел собственностью в Чехословакии. Для подкрепления легенды Быстролетов съездил в Венгрию, покатался по стране, присмотрелся к венгерской аристократии в церкви, на скачках, в театре и в ночных заведениях, а также заказал себе у лучших портных Будапешта костюмы по последней моде, накупил обуви, шляп и всяких безделушек. После прочтения десятка книг по истории, культуре и экономике Венгрии он, наконец, как венгерский граф вместе с КИНОМ прибыл в Париж и приступил к выполнению задания.

С АРНО, как стали именовать Чарли, Быстролетова познакомил КИН на очередной встрече. Когда КИН ушел, они посидели еще некоторое время вдвоем, а потом расстались. Следом за АРНО немедленно отправились помощники Быстролетова ПИЙП и ЭРИКА, чтобы выследить адрес англичанина в Париже и его полное и настоящее имя. Эта классическая процедура повторилась пару раз, но безрезультатно. «Первые же попытки слежки после встреч с АРНО показали, — пишет Быстролетов, — что Чарли не простак-рабочий, а культурный и опытный разведчик: он великолепно ориентировался в Париже и так ловко вилял по суматошным улицам, что поспеть за ним представлялось невозможным». Чтобы умерить прыть АРНО, Быстролетов старался подпоить его, благо тот был большой любитель спиртного. Но и это не помогало. Слежка продолжалась раз за разом, и наконец Арно ее засек. Он попросил Быстролетова больше не беспокоиться и сообщил адрес, оказавшийся ложным, но как бы то ни было, нелегальная группа КИНА все же установила место проживания англичанина — отель «Наполеон» близ Триумфальной арки, и по регистрационной книге постояльцев — его имя: Эрик X. Оулдем.

Окрыленный успехом, Быстролетов Примчался в Лондон, где в адресной книге нашел несколько Эриков Оулдемов, но последующая проверка показала, что ни один из них не является АРНО. Тогда Быстролетов изменил тактику. В день очередной встречи с англичанином он под предлогом изменить ее время и место практически ворвался в pro номер в отеле «Наполеон». Такая бестактность могла стоить разрыва отношений, но АРНО слишком нуждался в деньгах, чтобы пойти на это. Хотя тот и выразил неудовольствие по поводу нежданного визита, Быстролетов был вознагражден за свою наглость: на кожаном служебном чемоданчике АРНО он увидел его настоящие инициалы «Э.Х.О.». Они совпадали с инициалами его вымышленных имени и фамилии.

Через несколько дней в Женеве началась очередная сессия Лиги Наций. В списке членов британской делегации, остановившейся, как всегда, в отеле «Бо-Риваж», значился Эрнест Холлоуэй Оулдем. Вскоре группа Быстролетова выследила и его самого. Это был АРНО. «Он смертельно побледнел, — пишет Быстролетов, — когда я, не кланяясь и видимо не обращая на него внимания, взобрался в баре на соседний стул: наши пальцы сжимались на его горле».

Последующие события развивались в Лондоне. Быстролетов пишет, что по справочнику «Who is who» он нашел Эрнеста Холлоуэя Оулдема, бывшего армейского капитана и орденоносца, а ныне служащего Форин Офиса. Проверка указанного в справочнике адреса показала, что он проживает в особняке на Пембрук-Гардене в Кенсингтоне. Одевшись на манер высокопоставленного банковского служащего, Быстролетов на следующий же день после своего открытия постучал в дверь дома АРНО. Горничной он вручил визитную карточку на имя графа и фунтовую кредитку. «Хозяина дома не оказалось: меня приняла надменная леди, стоя посреди гостиной, — вспоминает Быстролетов. — Я почтительно объяснил, что являюсь доверенным лицом Дрезденского банка, в котором ее супруг изволит хранить часть принадлежащих ему ценных бумаг. Движение курсов на фондовой бирже заставило меня в интересах нашего вкладчика явиться в Лондон, и теперь я прошу о деловом свидании. Упоминание о деньгах заставило высокомерную леди взглянуть на меня несколько благосклоннее». Быстролетов почувствовал себя увереннее и в отсутствие хозяина пригласил его жену на другой день позавтракать с ним в отеле «Ритц». Начавшийся в холодных тонах разговор за ленчем стал теплее после бутылки бургундского и коньяка за кофе. Люси, она же впоследствии в секретной переписке ОГПУ — МАДАМ, настолько расположилась к молодому графу, что поведала ему две семейные тайны: во-первых, что ее супруг пьет, и, во-вторых, что он ведет себя очень странно и Монти сказал ей, что он на дурном счету. На вопрос Быстролетова, кто такой Монти, МАДАМ ответила, что это начальник службы контрразведки в Форин Офисе, брат фельдмаршала Монтгомери. По пути домой МАДАМ проявила последнюю слабость: «Граф, я доверяю вашей чести. Мой муж по указанию врачей заключен для принудительного лечения в замок Рэндэлшэм близ Ипсиджа. Я бессильна что-либо сделать! Используйте свое влияние, умоляю вас! Завтра утром мой шофер отвезет вас в Рэндэлшэм. Помогите!»