Печать Индиго. Дочь Сварога - Арина Теплова

— Ах, греховодник! — воскликнул Артемьев так громко, что некоторые близко сидящие гости обернулись к ним. Однако за общим шумом и весельем остальные не услышали его гневного окрика. — Ну, я ему задам! Никакой управы на него нет!

— Да уж, ты поговори с ним, будь добр, Тихон Михайлович. Если не ты, то кто ж вразумит-то его? — вздохнула женщина и, поднявшись с места, добавила: — Пойду с бабами поздороваюсь.

Едва Мирослава отошла от мужа, Артемьев кликнул слугу и велел позвать к нему сына. Тихон видел, как выслушав слова слуги, Федор ехидно улыбнулся и почти нехотя встал со своего места, вальяжно направился в его сторону, на противоположный край стола. Когда старший сын приблизился, Артемьев взглянул на него недобро и гневно произнес:

— Садись, нехристь! Поговорить мне с тобой надобно!

— Можно и поговорить, — хмыкнул Федор, скорчив кислую мину на красивом лице.

Он тяжело бухнулся на скамью рядом с отцом, и Тихон почувствовал сильный запах вина, которым разило от молодого человека. Привычку много пить заморского вина Федор привез из Европы, где долгое время служил.

— Видать, не воспитал я тебя как надобно, раз ты свои грязные дела творишь! — процедил грозно Тихон.

— Что это вы, батя, так осерчали-то? — спросил, ухмыляясь, Федор.

— А ты будто не знаешь отчего?!

— Не знаю.

— И перестань ухмыляться, когда я с тобой говорю! — взорвался старший Артемьев, грохнув кулаком по столу.

Соседние гости чуть обернулись к ним, но тут же перестали обращать на Артемьевых внимание, продолжая кричать фразы за здравие молодых.

Федор убрал наглую ухмылку, но оставил хитрый оскал на красивых губах. Его глаза светились пьяным весельем, а Тихон Михайлович, помрачнев, не знал, как еще вразумить сына, дабы тот хоть немного жил по чести и совести. Артемьев понимал, что где-то он упустил воспитание Федора, недоглядел, и нынче во всех гнусных поступках сына винил в первую очередь себя. Но теперь было уже поздно, потому что Федора вразумлять — словно море лаптем черпать.

— Это ты, охальник, Марфу обрюхатил? — спросил грозно приглушенно Тихон Михайлович.

Густые темные брови Федора сошлись на переносице, и через мгновение его высокий лоб вновь разгладился.

— Может, и я, — нехотя ответил молодой человек и безразлично пожал плечами.

— И до каких пор я буду твой блуд у себя под крышей терпеть? — пророкотал Тихон уже до крайности раздраженный.

Гости, сидевшие рядом, были уже довольно пьяны и не слышали среди всеобщего шума разговор мужчин.

— Что ж мне было делать, коли она сама ко мне не шею вешалась? — заметил безразлично Федор, нагло ухмыльнувшись. — Люблю, говорит.

— Замолчи, негодник! — оборвал его отец. — Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?

— Могу. Но сейчас надобно веселиться, мы как-никак на свадьбе, — съехидничал тот.

Казалось, ничто не могло пронять Федора и стереть с его лица наглую ухмылку и шутливый блеск из темных распутных глаз.

— Я вижу, ты уже повеселился, — буркнул себе под нос Тихон. — И что прикажешь мне с ней делать? С Марфой-то?

— Это как вы решите, батя, мне дак все равно, — сказал Федор и повернул голову к молодоженам.

Этот разговор молодому Артемьеву уже порядком наскучил, и он, заметив, что Любаша смотрит на него страстным взглядом, призывно улыбнулся ей в ответ. Невеста вмиг смутилась, зарделась лицом, и быстро опустила в пол глаза.

Тихон проследил взглядом за сыном и вновь со всего размаху грохнул кулаком об стол.

— Федор, я с тобой разговариваю?! — взорвался старший Артемьев.

Федор немедля обернулся к отцу. Тихон посмотрел на молодоженов, которые непонимающе смотрели в их сторону, и решил все же успокоиться, негоже было портить праздник Семену из-за этого неугомонного Федора. В его голову вдруг пришла одна мысль. Тихон хмуро улыбнулся и произнес:

— Женить тебя, что ли, на Марфе, на дворовой-то! Что б наказать как следует! Может, хоть тогда ты образумишься!

После заявления отца Федор напрягся и вперился ехидным взглядом в Тихона Михайловича. Старший Артемьев понял, что сын ни на секунду не поверил в его угрозу относительно женитьбы.

— Вы не сделаете этого, отец, — прохрипел ехидно Федор. В следующий миг старший Артемьев с удивлением заметил, что лицо Федора стало напряженным, а его глаза впервые за вечер приняли серьезное выражение. — Вы знаете, кто мне нужен. Лишь тогда я остепенюсь!

На это заявление сына лицо Тихона Михайловича посерело и сделалось каменным, и он прорычал с угрозой:

— Не бывать этому, пока я жив!

Федор тоже замер с серьезным угрожающим видом и зло посмотрел на отца.

— Я все равно добьюсь своего! — произнес с угрозой Федор, глядя в разъяренное лицо Тихона Михайловича.

— Только попробуй притронуться к ней, — пророкотал тихо предостерегающе Тихон Михайлович. — И я собственноручно прибью тебя!

В это время в горницу вошла Слава. Юная, семнадцатилетняя, прекрасная, словно полевой цветок, с румяным нежным лицом, яркими золотыми глазами, обрамленными темными ресницами, стройная, как лань, в голубом вышитом сарафане, с толстой светло-русой косой, доходившей до колен, с голубой лентой в волосах на девичий лад. Светослава вызвала невольное восхищение всех присутствующих. Она приветливо поздоровалась и быстро легким шагом приблизилась к Тихону Михайловичу и Федору. Пожелав старшему Артемьеву доброго здравия, она села напротив отчима и печально улыбнулась.

— Простите, Тихон Михайлович, я задержалась…

— Я не в обиде на тебя, дочка, — сказал хмуро старший Артемьев, но его недовольство относилось к сыну, сидящему справа от него.

Глаза Федора жадно пробежались по красивому румяному лицу девушки и задержались на ее пухлых алых губах.

Отметив, что лицо Тихона Михайловича мрачно и нервно, Слава участливо спросила:

— Вам нехорошо, Тихон Михайлович?

— Нет, дитятко, все в порядке, — добавил