Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча» - Сергей Кургинян

Путч показал, что невозможно изнасиловать общество, сложившееся за 70 лет, согласно очередному «идеальному плану». Можно только трансформировать это общество, исходя из понимания его природы и своих целей.

В 1988 г. мы говорили о чрезвычайном положении в отдельных точках страны. Тогда это могло предотвратить большую кровь. Нас не послушали. В 1989-м — это положение уже нужно было вводить в целых регионах. И это тоже могло спасти от худшего. В 1990-м — нужно было вводить ЧП уже на всей территории страны, тогда это бы помогло. Этим можно было бы защитить хоть что-то из позитивного, что общество наработало начиная с 1985 года. Оставался еще малый шанс спасти тонкий интеллектуальный слой хотя бы для будущего, сохранить какой-то правовой режим вместо тотального беззакония, а главное, спасти государство и направить общество на некатастрофический путь развития. Сейчас уже поздно. И дело не только в ГКЧП. Поздно было уже до этого. Масса данных говорит о том, что системный кризис стал необратим с апреля 1991 г. Сейчас возможен только управляемый распад государства и воссоздание нового, а тормозить распад СССР сегодня бессмысленно. И даже вредно. Вне зависимости от того, идет ли речь о лавировании Горбачева или о пресловутом ГКЧП. После ГКЧП даже этот сценарий управляемого распада затруднен до предела. Лишь по ту сторону катастрофы может начаться новая жизнь. Конечно, если удастся свести к минимуму масштабы этой катастрофы, как-то локализовать ее. Чрезвычайное положение — сложнейшая вещь. Вопрос не только в конституционности. Она должна быть соблюдена категорически и безусловно. И здесь нет оправдания тому, что произошло. Но есть ведь и еще компоненты, делающие ЧП сегодня, к несчастью, нереализуемым. Это вопрос об идеологии ЧП, о типах реформ, проводимых с помощью ЧП, об оргструктурах, ресурсах, оргпроектах, крупных политических структурах, пользующихся серьезным авторитетом равномерно по всей территории страны, а не о тривиальных управленческих решениях… всего не перечислишь. Этого нет и не было. Ввести чрезвычайное положение и хоть как-то блокировав разрушительные процессы, мы смогли бы потом смиренно начать движение к медленному, постепенному воскресению из небытия государства и общества. В этом состояла, состоит и будет состоять моя вера, мой план, мой замысел спасения страны. Не скрывал и не скрываю, и, напротив, сегодня настаиваю на нем, как никогда ранее. Но не надо путать этот Божий дар с гнилой яичницей, испеченной 19 августа 1991 года. Гекачеписты — это люди, попавшие в тяжелую ситуацию. Все, кого я знал, с кем общался, с кем дружил. Ни от кого из них не отрекусь, ни об одном из них не скажу дурного слова.

Я знал нескольких квазипутчистов. Заявляю, что все эти люди (те, кого знал) были люди Горбачева, в полном и завершенном смысле этого слова. Он не ошибся в выборе, они были преданы ему беспредельно, смотрели ему в рот, молились на него и на каждом шагу пытались воплотить его новые замыслы… т. е. сделать невыполнимое.

Самым умным из них был, безусловно, Прокофьев. Я не верю, что он мог позволить втянуть себя в эту глупую авантюру. Считал и считаю его талантливейшим и умнейшим из тех, кто занимал высокое место в партии. Человек честный, заинтересованный в деле, искренний, не надутый, знающий толк в политических шахматах, что мог он выиграть в этой затее? Ничего! Был с ним в эти дни, видел, как он страдал от происшедшего, как пытался спасти организацию, как страдал от крушения своих планов. Перед этим он был поглощен, да, всерьез поглощен, будущей организацией и проведением съезда партии. Так не ведут себя люди, замышляющие заговор. Кроме Прокофьева, я, гораздо поверхностнее, знал Павлова. В нем была и решительность, и компетентность. Не было стойкости. Была привычка лавировать, приобретенная за многие годы. И невероятная психологическая зависимость от Горбачева.

Несколько раз я встречался с Шениным. Он произвел на меня большое впечатление своим напором, яростной, перехлестывающей через край энергией, готовностью включиться в любое дело, казавшееся ему стоящим того. Его интересовали проблемы, связанные с техникой, со стратегией прорыва, с новыми идеями. Он глубоко переживал развал оборонной промышленности, всего технологического потенциала страны.

Никто из них не был способен на насилие и убийство. Этим они обрекали себя на поражение. Трудно сказать, понимали ли они это заранее. Но что же тогда двигало ими? Убежден, что не личное корыстолюбие. Они были достаточно обеспечены, и им были гарантированы уютные места при любом раскладе событий. Убежден, что доминировало чувство отчаяния, безысходности, стыд от того, что государство разваливается на глазах. Для государственного человека то, что происходит сейчас, — это пытка, поскольку он должен видеть развал, отвечать за него и не иметь возможности вмешаться. Сказать, что они сошли с ума, — это значит ничего не сказать, но есть такое понятие — пограничное состояние. И только в нем могли пойти на эту безнадежную авантюру подобные люди.

Сегодня мы говорим о государственной измене — но чтобы иметь право об этом говорить, нужно иметь государство.

Мы говорим об измене Родине, но где она, эта Родина? Есть она или нет? И я хотел бы верить, что Президент СССР не спит по ночам, задавая себе вопросы после всего, что случилось. Хотел бы верить, что он способен осознать не только вину людей перед ним, но и свою вину перед ними и перед страной.

Так называемый переворот, предпринятый ГКЧП, абсурден, и это наводит на размышления.

Версию о непрофессионализме организаторов путча принять не могу. Кроме того, мы имеем дело не с классическим путчем, когда власть захватывает лихой командир дивизии, а с согласованными совместными действиями людей, занимающих столь высокое положение, что им и не надо было разрабатывать каких-то новых идей. Достаточно было включить кнопку схем, которые годами разрабатывались в штабах и в отделах наших ведомств, как, впрочем, и любых других ведомств, любых других, сколь угодно демократических стран.

Машина не могла не сработать 19 августа. Следовательно, ей просто не дали команду.

Речь идет о политической акции, в худшем случае — о политической интриге, а не о захвате власти всерьез. Всерьез власти никто не брал. И не хотел брать. А вот чего хотели, чего добивались — это вопрос. Информации для точного ответа нет. А вот версии можно сформулировать.

Версия первая. Имела место акция, согласованная с М. С. Горбачевым. Возможно, об этом договаривались с ним все участники акции, а возможно, только некоторые из них. Тогда понятнее становится самоубийство Пуго, который слишком поздно понял, о чем идет речь. Сейчас эта версия активнейшим образом прорабатывается иностранными средствами массовой информации, советологами, психологами, специалистами из Лэнгли и Рэнд-корпорейшн. Я привел ее лишь для того, чтобы опровергнуть. Какие цели мог преследовать Горбачев, пойдя на рискованный шаг? Да, он разрушил КПСС, но ведь КПСС только в изображении Запада и нашего интеллигентного обывателя кому-то чем-то мешала. Это иллюзия, на деле речь шла отчасти о политическом трупе, отчасти о послушном роботе. И то и другое нужно было Горбачеву для того, чтобы иметь «мальчика для битья». Нужна была и свирепая часть партии — чтобы пугать ею демократов и демонстрировать, как блистательно наш Президент укрощает эту свирепость и как он поэтому необходим демократам. Кто же теряет такой товар из серьезных политиков? По крайней мере, не человек уровня Горбачева.

Аналогично об армии, КГБ. Полудохлый генералитет, КГБ, занятый отстаиванием своих корпоративных целей… Нет, это не враги, а товар для торговли на политическом рынке. И, лишив себя этого товара, Горбачев теряет игру. Но теряет ценность в глазах демократов. Остается роль посредника между республиками, но это можно разыгрывать один, два месяца, не более. Гипотетически цель могла быть лишь одна — приструнить демократов, напугав их командой квазипутчистов и сразу же убрав эту команду. Но почему же тогда сорвалась подобная комбинация?

Ответ может быть лишь один: один из путчистов сыграл двойную роль, сдав все карты Ельцину. Таким человеком мог быть только шеф КГБ.

Версия вторая. Квазипутч представляет собой демарш сильной «правой» структуры, которая двигает вперед буферную, марионеточную группу высших чинов, жертвуя ими ради успеха своих комбинаций. Полагаю, что в среде офицеров армии, КГБ, МВД имеется законспирированная «русская партия», может быть даже монархическая. Возникает, правда, вопрос, а что же при этом приобрели «правые»? Ведь вроде бы налицо одни сплошные потери для них. Победа демократии, не правда ли?! В серьезных политических шахматах, лично для меня, очевиден целый ряд стратегических выигрышей «правых».

Во-первых, крушение КПСС. Серьезные «правые» ненавидели КПСС всегда, изначально понимая всю двусмысленность ее роли. Но особенно люто они ненавидели ее в последний период.