Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

Мэри-Кейт ничего не ответила, какая-то дымка заволокла ее глаза. Не глядя на Арчера, она отвернулась и устремилась к алмазу, лежащему под стеклом на бархатной подушечке, а потом удивила Сент-Джона, подойдя к выставленной тоже под стеклом детской шапочке.

— Говорят, она принадлежала Генриху Восьмому, — непринужденно проговорил Сент-Джон. — Один из моих предков присутствовал при его рождении и, по слухам, приводил юному Гарри молоденьких девушек. — Он подошел и встал рядом, не подавляя ее, но и не выпуская из поля зрения. — В ответ тот оказался весьма щедр к семейству Сент-Джонов.

— Вы храните шапочку как высокую награду? — Улыбка снова тронула губы Мэри-Кейт. Хотел бы он знать, какая мысль ее вызвала. — А сумочка? С ней тоже связана какая-то история?

— Это кошелек первого из Сент-Джонов, он до сих пор хранит запах сандалового дерева. Вполне подходящая вещь, чтобы напоминать о предках и об источнике нашего богатства.

Она отвернулась и пошла к другой витрине. Он остался на месте.

— Вы не спросили про алмаз.

— Поскольку вы не верите почти ни одному моему слову, Сент-Джон, сомневаюсь, что поверите моему объяснению.

— Я на минуту забуду о своей недоверчивости.

— Я не люблю драгоценности да и вообще ценные вещи, которые могут пропасть.

Он поднял крышку витрины и взял камень, который она до этого подставляла свету.

— Камень, которым я очень хотел владеть, — тихо проговорил Арчер. — По крайней мере до тех пор, пока отец не увидел, что я его трогаю. — Он замолчал.

— И что он сделал?

Сент-Джон вернул камень на место и взглянул на Мэри-Кейт.

— Высек меня так жестоко, что я неделю не мог встать с постели. Как видите, я не принадлежал к его любимцам хотя и был единственным ребенком. Интересно, что бы он сделал, если бы у него было еще на ком поупражняться? — Брошенный на Мэри-Кейт взгляд был полон сарказма. — Даже моя мать его не выносила, а она находит общий язык с большинством людей.

— Таким образом вы узнали, что за все надо платить.

— Как вы догадались? Вы хорошая ученица, Мэри-Кейт. Что или кто вас так хорошо учил?

— Рассказываете мне о своем детстве в обмен на рассказ о моем? — Она с укоризной, но в то же время задорно посмотрела на него. — Я была единственной девочкой из десяти детей. Вы хотели брата или сестру, а я хотела, чтобы меня хотя бы заметили среди остальных.

— Однако вы сказали, что у вас нет родных, или вы забыли о такой малости?

На ее лице появилось замкнутое выражение, сквозь которое, казалось, не смог бы пробиться ни один лучик света. Словно она собрала все свои тайны, аккуратно запрятала их поглубже и тщательно застегнулась на все пуговицы.

— Вы не расскажете мне? Ваша цель заставить меня гадать, пока вы будете кутаться в плащ таинственности?

— Для чего? Продлить мое пребывание здесь? Сделаться объектом жалости? Или лишить вас ваших денег? Я вовсе не такая, какой вы себе меня представляете. — Она покачала головой, будто упрекая его. — Моя семья бросила меня, Сент-Джон. Вот и вся история.

— Но у вас же есть брат!

— Я ему не нужна, — тихо произнесла девушка и, подняв глаза, обнаружила, что Сент-Джон пристально смотрит на нее.

— Почему у меня такое чувство, что вы обречены на поиски? — так же тихо спросил он. — Вы не успокоитесь, пока не отыщете своих родственников, так?

— Разве желание иметь семью так ужасно?

— Я с радостью отдал бы вам часть своей, однако сомневаюсь, что они приняли бы вас, поскольку вам нечего им дать. Алчная компания эти Сент-Джоны.

На губах графа мелькнула улыбка и тут же пропала, оставив лишь тень усмешки.

— Почему в вашем доме так тихо? Здесь могла бы разместиться половина Лондона.

— Я ценю свой покой, мадам, и свою жизнь в Сандерхерсте. — Он подошел к одному из высоких, под потолок, окон. — Вы здесь первая гостья.

— Я? А Алиса?

Он круто повернулся и уставился на нее, словно не веря своим ушам.

— Бог мой, я был прав, вы слишком дерзки для прислуги! Сколько раз вас увольняли?

— Ни разу. Мужья держали меня при себе, чтобы было к кому приставать, если удастся, а жены не выгоняли потому, что я хорошо работала.

— И вы причиняли им столько же боли, сколько и мне, — давали отпор и задавали нескромные вопросы?

Отвернувшись от залитой солнцем Мэри-Кейт, Арчер сжал в кулаке край шторы.

— Вы ведь не поверите, если я скажу, что вела себя тихо и скромно?

В ответ на столь невероятное заявление он расхохотался. Подошел к женщине, стоявшей в лучах солнца.

— Очень жаль повергать вас в уныние, — мягко проговорил он. — Лучше стараться избегать работы в услужении, если она делает вас тихой и сдержанной. Поэтому вы и вышли замуж или это случилось по любви?

— Я скажу вам, если вы ответите на мой вопрос. Но думаю, не ответите.

Они улыбнулись друг другу. Арчер подумал, что для тюремщика и узника у них складывается несколько странный разговор. Она не была настоящей узницей, эта Мэри-Кейт Беннетт из числа прислуги, а он держал себя слишком уж внимательно для тюремщика.

— Об Алисе? А разве вы не знаете всего, что нужно? Или она не нашептала вам, что была здесь несчастна и предпочитала чувствовать себя не хозяйкой, а гостьей?

Девушка подошла поближе к витрине с бесценным алмазом. Ее глаза сверкали, как бриллианты.

— Как можно быть несчастной в таком месте? Здесь как в волшебном замке!

— Увы, в представлении Алисы здесь обитал не принц, а тролль.

Не в силах вынести ее сочувственный взгляд, он вернулся к окну.

— Некоторые считали, что я зря вышла за человека намного старше себя, — сказала Мэри-Кейт. — Но он был добр ко мне, а в то время я нуждалась в доброте.

— Поэтому вы убедили себя, что любите его.

— Нет. — Она посмотрела на него, и ее глаза показались ему глубокими, как море. — Я не верила, что полюблю, но обнаружила, что могу уважать его.

— Вы так его и не полюбили? Даже за его достаток и щедрость?

— Откуда вы знаете, что он был зажиточным?

— Обычная история, Мэри-Кейт. Старые женятся на молодых, искушая их не силой, а деньгами. Так был ваш пожилой муж добрым и щедрым?

Она огорчилась, и глаза ее потухли. Почему он решил, что увидит в них ее душу?

— Он был добрым по-своему. — Взгляд ее изменился, стал почти обвиняющим. — Но я не жалею о своем замужестве и не стыжусь того, что мечтаю о лучшей доле. Разве преступление — хотеть от жизни большего, чем весь день выносить ночные горшки?

— И сносить щипки фермеров?

Он улыбнулся, и она удивилась его нежеланию вступать с ней в спор.

— Им это удавалось не больше одного раза. — Презрительная гримаса исказила черты ее лица.