Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

Дыхание Сент-Джона, теплое и шумное, соперничало с громким стуком ее сердца. Мэри-Кейт отступила бы, но он не позволил ей отойти, крепко сжав ткань ее халата с чужого плеча и притянув к себе. Ничто не разделяло их теперь. Смутные желания охватили ее, она почувствовала вкус чего-то запретного и дорогого, как шоколад. Странные желания, если учесть, что его глаза горели гневом. Но за ним проступало другое чувство — тревожащее и властное. Желание. Мощное и опьяняющее. Он как опытный соблазнитель заманил ее в свои объятия шепотом лживых обещаний, и она поверила им. Но ведь он не умолял ее, не обхаживал, а стоял как статуя, выражающая мужское превосходство, уверенность в себе и… пугающую привлекательность.

Ей следовало бы вырваться, а не простодушно улыбаться в ответ на его взгляд и не гладить его по груди.

— Значит, вы моя награда за доверчивость? — с сарказмом произнес он, и его губы насмешливо искривились.

Руки Мэри-Кейт застыли, прервав нежные прикосновения. Арчер Сент-Джон совсем не игривый котенок.

— Я удержу вас, только если поверю? Ну же, — проговорил он, когда она отстранилась от него, — не надо смотреть на меня так, будто я убил вашу лучшую подругу. Хотя почему бы и нет, Мэри-Кейт? Меня ведь подозревают именно в убийстве, и Алиса, без сомнения, рассказала, что моя репутация становится все хуже и хуже с каждым днем, пока она где-то прячется.

Он с такой силой потянул Мэри-Кейт к себе, что она чуть не задохнулась. Статуя ожила и оказалась яростным воином. Его гнев, не сдерживаемый никакими условностями, изливался свободным потоком.

Запустив пальцы в волосы Мэри-Кейт, Арчер сжал ладонями ее голову, словно собирался раздавить череп, если не получит ответы на свои вопросы. Мэри-Кейт и глазом не моргнула, когда он резко наклонил ее назад, только ухватилась за его руки, чтобы не упасть.

— Сделка, пожалуй, стоящая, Мэри-Кейт, — прошептал он.

Его губы нашли ее ухо, опустились по мягкому изгибу шеи. Она почувствовала холодок его зубов там, где билась ниточка пульса, нежную угрозу, невысказанное предупреждение.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он, не отрываясь от ее кожи. Слова прозвучали неразборчиво. А может, это было лишь движение губ?

Сент-Джон накрыл ладонью ее шею; его лицо заслонило свет, его вопросы ворвались в ее мысли.

Но она могла предложить ему лишь правду, чистую правду, без прикрас:

— Ничего.

Пальцы одной руки по-прежнему цепко держали ее за волосы, другая легла на горло. Неужели он сейчас задушит ее, чтобы сломить упрямство? На секунду ей показалось, что так и будет: его глаза грозно блеснули. Потом хватка Сент-Джона постепенно ослабла, он отпустил ее и попятился.

Мэри-Кейт покачнулась, потерла горло и сердито взглянула на Сент-Джона, но ее взгляд не произвел на него никакого впечатления. Арчер Сент-Джон снова превратился в статую, не испытывавшую сожалений и не имевшую, по всей видимости, никакого желания извиниться.

— Я неверно выразилась, — сказала Мэри-Кейт, ненавидя себя за слабый, дрожащий голос. — Кое-что мне от вас нужно. — Она отступила при виде снова вспыхнувшего в его глазах огонька, который говорил о чувствах, истинное значение которых она побоялась бы выяснять. — Мне нужна свобода. Я буду рада никогда больше не слышать посланий вашей жены. И я жалею только о том, что заговорила с вашим кучером.

Она повернулась, вошла в утреннюю комнату и захлопнула дверь у него перед носом.

Глава 15

— Ты цел, мальчик?

Сэмюел Моршем смотрел, как Джеймс поднимается с земли. Гроза подошла совсем близко. Все утро Пинатар проявлял беспокойство: он почуял кобыл и знал, что принесет ему этот день. Такая нелепая ошибка — на Джеймса не похоже. Надо было обернуть подковы жеребца, чтобы он в возбуждении не поранил кобыл, и тот, кто постоянно имеет дело с лошадьми, знает, что для этого нужно не менее трех крепких мужчин. К тому же надвигалась гроза. Но мысли юноши блуждали где-то далеко. Как обычно в последнее время.

Жеребец чуть не затоптал его — Джеймс едва успел откатиться в сторону, чтобы избежать удара.

— Все в порядке.

Он стоял, отряхивая пыль, на почтительном расстоянии от жеребца, который дико косился на него выкаченными глазами.

Пинатар неспокоен, да и Джеймс не в себе. Бледный как смерть и напряженный, как натянутая струна, — он опять провел бессонную ночь.

Вечерами он, бывало, шел в гостиную и немного играл на спинете. Приятные звуки, успокаивающие после хлопотного дня. Сэмюел привык к ним. Но эта музыка уже давно прекратилась, тогда же Джеймс перестал обращать внимание на разные мелочи, которые могли привести его к гибели. Словно мальчику и в самом деле было все равно, жить или умереть. И в этом, разумеется, его, Сэмюела, вина.

Сэмюел намотал повод на руку и накинул петлю на крюк, вбитый в столб ограды. Как долго тянется день! Сэмюел тяжело вздохнул. Почему сейчас, когда столько времени прошло и столько возможностей упущено, он почувствовал острое желание пойти мальчику на уступки и дать денег на любимые им занятия музыкой? Из-за непонятных снов, которые снились ему последнюю неделю? Он просыпался на заре и лежал, глядя в потолок и горюя. Он слышал плач Алисы. Она сидела под своим любимым деревом, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, и смотрела вдаль глазами, полными слез.

Он и сам не раз просыпался в слезах, уверенный, что уже больше никогда не увидит своей любимой девочки. Может, она и потерялась, но с ужасающей ясностью Сэмюел чувствовал, что ее никогда не найдут.

Может, поэтому он и решил помочь Джеймсу? Настало время платить долги.

— Пинатар подождет, Джеймс, — сказал он, похлопав молодого человека по плечу.

Джеймс был хрупкого телосложения — еще одно напоминание о его матери. Как и музыка. Сколько раз он слушал пение Каролины и думал, почему Господь дал ангельский голос женщине с сердцем грешницы? Но пути Господни неисповедимы. Трудно разобраться в своем ближнем.

— Это не очень легко, мальчик, сам-то я давно этим занимаюсь.

Сэмюел зашагал в конец выгона, к блестевшему в утреннем свете пруду. Дождь наконец прекратился.

Мужчины прислонились к ограде — два разных человека с общим прошлым. Они различались характерами, желаниями, способностями. А связывала их случайность и любовь к одной и той же женщине: тайная любовь одного и отцовская — другого.

— Думаю, тебе надо ехать учиться музыке, если, конечно, хочешь.

Сэмюел знал, что еще несколько лет назад вызвал бы этим предложением бурю радости у Джеймса. Сколько он себя помнил, мальчик всегда мечтал стать композитором. Не раз он слышал, как Джеймс говорил, что одно из его самых больших желаний — попасть в Вену и слушать там симфонии Моцарта и Гайдна.