Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

Но теперь его подарок казался до странности ненужным. Сэмюел чувствовал себя генералом, стоявшим на залитом кровью поле битвы. Дым, гарь, груды мертвых тел и тошнотворный запах смерти. Какой смысл говорить о победе, когда она досталась такой ценой? Что теперь Джеймсу Вена?

Здесь, на ферме Моршемов, воспоминания об Алисе подстерегали на каждом шагу. Вот по этой дорожке она бегала ребенком. В ветвях этого дерева пряталась вместе с Джеймсом, когда Сесили звала их на обед. А на той двери сарая они катались, пока не погнулись петли. Тогда их обоих за это наказали.

Вдруг Джеймс подумает, что его прогоняют? Или для него уехать — значит потерять ее, забыть воспоминания, которые он хранит в сердце?

Какой ценой он дает своему мальчику свободу? Он повернулся и посмотрел на юношу, которого всегда признавал сыном. До того дня — два года назад, когда он подвыпил, разгоряченный успехом, — выиграл на скачках в Эпсоме. Виски развязало ему язык, и он сыпал своими тайнами, как монетами, которые бросал бармену.

За один вечер Джеймс превратился из сына в незаконнорожденного, лишился положения, которое, подозревал Сэмюел, и так не слишком его волновало.

— Зимой тебе понадобится помощь, — натянуто улыбнулся Джеймс.

— Я найму работников.

— Я пока останусь.

— У тебя дар. Не дай ему пропасть.

— Я уеду через месяц или два, — сказал Джеймс. Может быть, за это время что-нибудь да изменится.

Сэмюел не удивился, что его запоздалое предложение встретило такой прием. В конце концов он предлагал Джеймсу то, что тому причиталось. Ничего уже теперь не исправишь. Родство душ. Не это ли мудреное понятие связывало брата и сестру? Он никогда и не думал об этом, но, может быть, стоило гораздо раньше рассказать все Джеймсу? Все могло пойти по-другому.

Алиса не вышла бы замуж за графа Сандерхерста и не исчезла бы. А Джеймс не выглядел бы так, как сейчас, — словно жизнь вытекает из него.

Если бы все изменить! Но об этом его желании не знала ни одна живая душа. Даже теперь он не мог произнести ни слова.

Сколько лет Джеймс любил Алису? Всегда?

И не поэтому ли Алиса исчезла?..

Глава 16

Ей предоставлена свобода передвижения по Сандерхерсту.

Удивительную новость объявила ей приветливо улыбавшаяся молодая горничная, ничуть не смущаясь и не испытывая никакой неловкости при разговоре с узницей Арчера Сент-Джона. Это тут же навело Мэри-Кейт на две мысли. Или бедная девушка слишком наивна, чтобы что-то понять, или это не первый случай, когда ее хозяин запирает в своем доме невинных женщин.

Хотя, если это и было тюремное заключение, для Мэри-Кейт оно оказалось менее тяжелым, чем жизнь на свободе. Ей подавали восхитительную еду, приносили книги из хозяйской библиотеки, обращались, как с уставшей гостьей, которая только и думает об отдыхе Непривычное времяпрепровождение для женщины, которая всю жизнь работала, чтобы прокормить себя. За исключением тех месяцев, когда она сменила труд в услужении на выполнение обязанностей жены Эдвина.

Дверь осталась открытой, и Мэри-Кейт в нерешительности замерла перед нею, желая и страшась сделать первый шаг к свободе. Она не ожидала, что ее охватит такая дрожь. Она, Мэри-Кейт, была самым некрасивым предметом в этом доме.

Куда она смотрела, когда Сент-Джон тащил ее вверх по великолепной лестнице? Стены были обиты желтым шелком самого нежного оттенка, как взбитые желтки. Холл внизу украшали кружевная резьба по дереву, бронзовые ручки в форме единорогов и драконов. В конце холла висело огромное, во всю стену, живописное полотно с изображением порта. Ряды кораблей, а за ними высокие горы в дымке тумана. На переднем плане был изображен красивый корабль с выкрашенным в темно-синий цвет корпусом. Медные части снастей сияли на солнце, ветер надувал гордые белые паруса. На борту виднелось его название — «Фортунатус».

Держась за перила, Мэри-Кейт стала спускаться. На площадке она остановилась, освещенная цветными лучами, струившимися сквозь витраж, на котором святой Георгий поражал дракона. Сколько она простояла, наслаждаясь красотой картины и купаясь в потоке цвета, будто в радуге, созданной руками художника?

Вдруг девушка почувствовала мягкий толчок, будто ребенок схватил ее за юбку и потянул за собой, в свою любимую комнату, где можно играть и смеяться. Ощущение было столь явственным, что Мэри-Кейт даже взглянула вниз, чтобы убедиться, что не зацепилась за перила и не разорвала подол.

У подножия лестницы стоял надменный слуга в черном сюртуке, черных панталонах и невысоких сапогах. Мэри-Кейт приняла бы его за знатную особу, не знай она, как выглядят мажордомы. Ведь иногда они кажутся более аристократичными, чем их хозяева. Знает ли этот чопорный человек, кто она, подозревает ли, что она редко бывала в верхних этажах господских домов? Судя по тому, как он смотрел сквозь нее, знал. Она кивнула ему не менее царственно, чем он, забавляясь про себя нелепостью ситуации. Однако ей удалось подавить смешок и просто улыбнуться.

Она безотчетно повернула налево и оказалась в длинном широком коридоре с тремя дверями. Мэри-Кейт выбрала последнюю, повернула ручку и толкнула дверь.

Так, наверное, выглядит рай. Стены затянуты шелком цвета индиго, огромные — от пола до потолка — окна обрамлены затканными голубым с золотом шторами. Под ногами лежит ковер с причудливым растительным орнаментом, насыщенный цвет каждой ниточки которого вместе создает приглушенный тон. Фреска на потолке — голубое небо в белых облаках — дает ощущение бесконечной высоты залитой солнцем золотисто-голубой рукотворной долины, в которую человек поместил свои самые ценные сокровища.

В комнате расставлено несколько витрин красного дерева. В первой лежала потертая кожаная сумка. Мэри-Кейт озадаченно нахмурилась, провела пальцами по деревянной раме, но не стала поднимать стеклянную крышку. Во второй и третьей тоже было не много экспонатов — детская вязаная шапочка и манускрипт с иллюстрациями, которые выглядели старыми и хрупкими от времени. В четвертой же на синей бархатной подушечке покоился большой драгоценный камень. Трудно было угадать настоящий цвет камня — может, это кусочек бархата сделал его синим.

Мэри-Кейт подняла стеклянную крышку и, взяв камень, повернулась к свету, лившемуся в комнату через окна. Она слышала о таких камнях — бриллиантах и сапфирах, — принадлежащих королям. Но никогда раньше не видела ничего подобного, а тем более не держала его двумя пальцами, как игрушечный шарик. Драгоценность искрилась, будто пила свет, а потом неохотно его отдавала. Камень казался очень чистым, как кусочек льда голубоватого оттенка.